Детские сердца эластичны, а память коротка, и юный Дэнни, несмотря на горе, причиненное известием о смерти папы, с папиной же легкостью отвлекся от траурной тени и всей душой погрузился в светлую атмосферу праздника, игры с друзьями и бесхитростные радости мальчишеского чревоугодия…

Взрослые, собравшиеся в одном из шатров, заставленном по периметру стульями скамьями, и перегороженном поперек двумя столами, были предоставлены сами себе; отдавая должное угощению и напиткам, они могли свободно общаться о чем угодно — но, разумеется, главной темой всех помыслов, разговоров и шепотков был не покойный Тони, и даже не Ричард а-Даллас, официально объявивший себя отцом Дэнни — а молодой синеглазый техасец, Текс о-Сойер-Даллас, занявший место рядом с Ричардом на правах законного супруга…

Еще утром, когда они нежились в сбитой постели, и Текс полусонно улыбался, покоясь на плече мужа, Ричард честно предупредил его о грядущем испытании и разного рода любопытстве, которое гости детского праздника непременно проявят к новоявленному супругу альфаэро. Тогда Сойер попросту отмахнулся от попытки Далласа поговорить на эту тему, но теперь остро сожалел, что не спросил у него совета, как следует держать себя в общении с толпой неизвестных, чьих имен он не запомнил, как ни пытался, и перед которыми наверняка выглядел неотесанным деревенщиной, каким его часто выставлял Тони Куин.

Ощущая скованность в плечах и спине, Текс лишь сдержанно кивал на приветствия, старался не смотреть подолгу в глаза особенно любопытным и уклончиво отвечал на вопросы, если таковые ему задавали. Сегодня, как никогда, он желал только одного — сделаться невидимым или простой тенью мужа, на которую никто не обращал бы внимания. Но увы… как назло, именно он, а не Ричард, постоянно ловил на себе самые разные взгляды — от откровенно изучающих до высокомерно-презрительных.

— Риииичард! Сколько лет! — подкатила к ним очередная пара, явно из числа запоздавших: высокий и сухопарый альфа в цилиндре и богатом сюртуке, пахший терпко и неприятно, и держащий его под руку изящный голубоглазый омега, источающий приторно-сладкую ваниль, неуловимо похожий на Куина манерами, но чуть более воспитанный.

— Мое почтение, мистер о… эмм… Даллас! — альфа широко и извиняюще улыбнулся собственной заминке, узрев, что супруг Ричарда менее всего походит на омегу. Жадное любопытство в который раз на дню отобразилось в двух парах глаз, альфа настороженно вслушивался в их с Ричардом общий букет, а омега манерно протянул ковбою руку, обратив ее тыльной стороной вверх:

— Приятно познакомиться с вами, дорогуша! Я Дин, Дин о-Майли, а это мистер Майкл а-Коннор, мой добрый друг и покровитель. — он так и замер в ожидании галантного ответного жеста, но Текс по-простецки схватил протянутую ему кисть и потряс ее в рукопожатии.

— Взаимно, о-мистер Майли! Рад, очень рад, а-мистер Коннор! — он точно так же поприветствовал долговязого, который даже не удосужился снять белую перчатку и, еще пару раз потянув носом, как-то странно взглянул на него поверх напяленных на длинный нос очков в тонкой золоченой оправе.

Омега тут же утратил к ковбою интерес и, повернувшись к Ричарду, фамильярно погладил его ладонью, увитой дорогими кольцами, по лацкану пиджака:

— Дики, дорогой, позволь мне выразить соболезнование твоей утрате… Ты ведь помнишь, Тони был моим большим другом в ту пору, когда мы с ним только осваивались в этом чудесном городке! — на голубых глазах омеги блеснули вполне себе натуральные две слезинки, но он ловко промокнул их батистовым платком и заулыбался обоим хозяевам праздника так, словно и в помине не знал никакого Куина.

Они обменялись с альфаэро еще парочкой светских любезностей и удалились к фуршетному столику, богато сервированному напитками и закусками.

— «Дики-дорогой»? Это как же понимать, а, муженек? — с недовольным шипением кота, на чьей территории вдруг обнаружился чужак, Текс повернулся к Ричарду и воззрился на него в ожидании разъяснений. Все его вчерашние обиды, так старательно заглаженные Далласом в течение этой ночи, снова оживились и черные змеи ревности опять заклубились там, где еще недавно расцветали майские розы…

— Как обычную светскую любезность, не более, — видя занимающийся костер ревности и не желая дать ему разгореться, Ричард взял руку Текса и приложил к своей груди, чтобы муж почувствовал биение сердца. Обычно этот нежный жест сразу успокаивал омегу и усмирял альфу, столь причудливо деливших пополам натуру ковбоя, но на сей раз могло и не сработать, поскольку прежняя «вина» Далласа была прощена совсем недавно — и отнюдь не забыта.

Губы альфаэро легко дрогнули от скрытой улыбки — ревнующий и злой Текс был очарователен… Это и умиляло, и заводило одновременно, подталкивая к приключению, но все же права супруга, предъявленные в неподражаемой техасской манере, следовало уважать.

— Да, местная богема несколько фамильярна, признаю… но такие уж они, люди искусства — говорят раньше, чем думают, и ни в чем не знают меры. Ты ведь помнишь, Тони был точно такой же, у него язык часто ссорился с головой.

Ричард погладил пальцы Текса, по-прежнему прижатые к его груди, и тихо добавил:

— Послушай, даже если все самые красивые омеги Нового Орлеана разденутся догола и выстроятся передо мной в парад, я буду спокойно курить сигару и пить кофе, головы в их сторону не поверну… для меня на всем белом свете существует только один парень, пахнущий сосновой смолой и дикими сливами, и полагаю, ты знаешь его имя.

Выслушивая льстивые признания мужа, Текс смущенно опустил глаза, но не мог не ощутить так же некоторого самодовольства — язык у Ричи, конечно, умело подвешен, однако, его речам хотелось верить. И даже больше, чем речам — нежному взгляду, полному восхищения, властному, но чуткому прикосновению, а более всего — тому, что альфаэро и впрямь целый день был с ним рядом и даже несколько раз отказался от приглашения составить компанию только альфам в курительной комнате, предоставив супругу развлекать стайку омег.

Возможно, кое-кто из гостей и счел бы такое поведение слабостью и потаканием капризам юного «альфеги», как назвал его один из прибывших на праздник альф, но для Сойера то было лучшее из доказательств любви и верности.

— Ну ты скажешь тоже… Куда мне, так дурно и грубо пахнущему ковбою до этих расфуфыренных франтов… Из того, что я мельком слышал, уже и так ясно, что они твой выбор не одобряют и никогда не примут меня в свой круг. Ну, а мне плевать, пусть хоть собственные шейные платки расплетут и повесятся на них с досады… Или подотрут ими свои пахучие задницы…

Он сжал пальцы альфаэро и быстро поднес его ладонь к губам, благодаря мужа за терпение и великодушие, и тут его нос учуял на коже альфы чей-то чужой аромат, явно оставленный недавно. Принюхавшись и различив в нем смутно знакомые ноты карамели и патоки, Сойер отбросил руку Ричарда и рванулся к толпе гостей, жадно вынюхивая след нарушителя границ…

Карамелью и патокой пах омега, прибывший в числе первых, и с самого начала заявивший во всеуслышание о том, что Тони Куин был его лучшим и единственным другом, едва ли не сродником, и что он не представляет, как кто-то вообще мог занять его законное место рядом с Далласом. Альфа, которого этот дерзкий тип сопровождал, даже не подумал осадить его, а Ричард предпочел пропустить ядовитый выпад мимо ушей, но Текс отлично понял, в чей огород залетел брошенный камень. Ему оставалось неясно одно — когда же этот наглец, имени которого он не запомнил, успел накоротке поболтать с Ричардом — его Ричардом! — и мило подержать того за руку…

Наверно, будь Текс по своей природе больше альфой, он бы попросту нашел в себе силы проигнорировать это явное неуважение. Но омега в нем рассердился не на шутку — и, не обращая внимания на предостерегающие возгласы и глазеющую на него толпу гостей, он угрожающе двинулся прямо к омеге, который попивал дорогое вино из тонкого бокала и о чем-то щебетал с таким же, как он, расфуфыренным куртизаном…