На сей раз темная часть души была права.
Ричард стоически выдержал первый удар торнадо по имени «Текс», но к нему сейчас же присоединился шквал «Маленький Дэнни», и совместное действие этих двух стихий, полных гнева, обиды, скорби и слез, едва не оглушило виновника событий. Нужно было что-то предпринять, и Даллас решил для начала разобраться с ребенком.
Шагнув вперед, он на лету перехватил кулаки маленького драчуна и мягко, но непреклонно, отвел его подальше от Текса:
— Успокойтесь, о-мистер Дэннис Куин-Даллас. Ведите себя достойно и сообразно вашему положению джентльмена. Вспомните, чему вас учил ваш папа: «Лопни, но держи фасон» — а уж он-то умел держать фасон, что бы с ним не случалось.
Вульгарное выражение, вплетенное в рафинированную речь, напоминало пучок крапивы, засунутый в середину бального букета, но на юного Куина оно неожиданно произвело магическое действие: он перестал реветь, покорно отдался в руки подоспевшего няня и позволил увести себя наверх.
— Мистер о-Марсден присмотрит за ним и даст теплого молока, — сообщил Ричард Тексу, хотя муж не спрашивал о мальчишке и даж не смотрел ему вслед — просто стоял у лестницы, весь красный от гнева, и молнии, сверкавшие в его синих глазах, не сулили альфаэро ничего хорошего. Эта опасность, однако, не остановила Далласа, когда он в своей привычной холодноватой, телеграфной манере ответил на главный вопрос:
— Я не собирался ничего тебе говорить — во всяком случае, не так и не сейчас. Я не хотел тебя вмешивать во все это, и, если помнишь, намеревался отправиться сюда один. Ты настоял на том, чтобы ехать вместе, и сейчас столкнулся с последствиями своего выбора — как и я, согласившийся с твоим присутствием.
Слова Ричарда глухо отзывались в груди болезненным ощущением их справедливости, однако, рассудок Текса, отказывался мыслить здраво, столкнувшись с таким чудовищным и, самое главное — обдуманным обманом!
— Может, ты и вовсе не желал мне рассказать правду о том, что это твой… отпрыск! — почему-то Сойеру не хотелось называть злобного омежку сыном Ричарда, как будто для того, чтобы назваться так, было еще недостаточно оказаться рожденным от Далласа. Но ведь по всему выходит, что он признал ребенка своим, раз даже снабдил его фамилией! Но, если ранее Текс воспринимал это, как проявление покровительства и щедрости по отношению к Тони и его малышу, то теперь, в свете открывшейся правды, признание мальца своим было, как подачка, уступка требованию омеги, с которым альфаэро так и не удосужился вступить в законный брак. И выглядело совсем не таким уж благородным жестом…
Стащив шляпу с головы, Текс взъерошил взмокшие под ней волосы и заодно провел ладонью по лицу, словно бы желая стереть морок, очиститься от пелены, застившей ему взгляд все это время, что он провел бок о бок с альфой, которого по сути так толком и не успел узнать. И был уже не уверен в том, а хочет ли знать о нем всю подноготную… Мало ли, какие еще темные делишки или внебрачные детишки всплывут, если начать ворошить его прошлое? Покамест ему хватит разбираться с тем, что он узнал только что…
— Ну и что дальше? Что ты теперь намерен делать, раз мне стало известно то, что ты хотел от меня таить как можно дольше? — спросил он с вызовом, стараясь придать своему голосу твердость, так, чтобы Даллас понял — соврать на сей раз не получится, Текс все равно дознается о его планах.
— Не знаю. — впервые с момента знакомства с Тексом Ричард признался вслух, что он чего-то не знает и не имеет плана действий, продуманного на десять шагов вперед. Встреча с сыном не напрасно тревожила его: мало того, что вышла мелодраматичной и бурной, как плохая пьеса, так еще и нанесла сильнейший удар по хрупкому доверию молодого супруга, едва-едва восстановленному после «разоблачения» Черного Декса в день бракосочетания. Они поклялись не лгать друг другу, и Даллас старался, очень старался быть искренним и прямолинейным во всем, что касалось совместной жизни, но считал себя вправе до поры до времени умалчивать о некоторых страницах прошлого. Пробные камни, брошенные в омут Тексовой души, внушали надежду, что ковбой, покамест равнодушный к детям, но согласный с необходимостью исполнить предсмертную волю Тони, столь же спокойно воспримет кровное родство Далласа с маленьким приемышем… увы. Спонтанное признание оказалось очень плохой идеей, непереносимой для самолюбия и обостренного чувства чести альфы-омеги.
— Каковы бы ни были наши отношения, Текс, и что бы ты ни думал о причинах моих поступков, это не отменяет необходимости решать судьбу ребенка. А мы, если помнишь, так и не пришли к согласию, оставить ли его здесь, под опекой, или забрать с собой в Нью-Йорк, как нашего общего сына. Теперь самое время определиться. Пойдем, посмотрим на него еще раз?
Ричард шагнул к мужу и хотел взять его за руку.
Текс резко отшатнулся от мужа, едва тот сделал попытку приблизиться и дотронуться до него. Он вскинул обе руки и отступил на пару шагов назад, замотав головой:
— Нет! Я не хочу его видеть! Когда мы… когда я давал обещание Тони не мешать тебе устраивать судьбу сироты, я не знал, что у мальчика, оказывается, есть отец! Я и понятия не имел, что этот отец был известен вам обоим с самого начала, и что им вдруг окажешься именно ты! Потому что и Куин, и ты — вы оба мне солгали! Но знаешь, теперь я вообще уже ни в чем не уверен… Дело в том, что в медальоне, который он мне показал перед смертью, был совершенно другой ребенок, беленький, а не… — тут Сойер осекся и, прикрыв глаза ладонью, сглотнул болезненный ком обиды. в свете открывшегося, он ощущал себя еще большим дураком, чем был, когда вообще согласился на всю эту авантюру, пожалев беднягу Куина…
Справившись со спазмом и немного отдышавшись, ковбой обвиняюще ткнул в Ричарда пальцем и продолжил нападать на него:
— Откуда мне знать, что ты не наплодил еще дюжину отпрысков по всей Америке, а? Может, тебе уже не нужны от меня никакие дети, а? Зачем тогда ты устроил все это? Весь этот фарс на ранчо? Зачем?! — горло снова сдавили тиски обиды и Текс скривил задрожавшие губы, ощутив в придачу горькую зависть и ревность, и, вопреки своему прежнему решению повременить с беременностью, вдруг отчаянно возжелал ее. Как будто рождением ребенка омега, страдающий в нем, мог что-то изменить в прошлом Далласа и как-то гарантировать себе счастливое будущее!..
Тщетная надежда! А-Сойера теперь не просто раздражал, а дико злил заполнивший здесь по-хозяйски каждый дюйм кофейно-лимонный запах альфаэро. А еще пока слабый и невыразительный цветочно-лимонный аромат маленького бастарда-омежки и вовсе вызывал рвотные позывы…
Ричард вздохнул и отступил, подняв руки, давая Тексу возможность успокоиться и понять, что муж не намерен его принуждать к чему бы то ни было:
— Не наплодил. Не в моих правилах увеличивать число страдальцев в этом мире, к тому же я всегда предпочитал неподатливых альф самым соблазнительным течным омегам… Поверь, я всегда был осторожен, кроме единственного случая с Тони здесь, в Новом Орлеане…
К запаху диких слив и золотой смолы — знакомому волнующему аромату Текса, ставшему родным, вдруг явственно примешалась горькая полынь и костровой дым. Почуяв это, Даллас осекся, поняв, что любимый не слушает его, захваченный бурей острых переживаний, и ревность была не последней среди них.
— Текс! — взмолился он. — Будь же справедлив… Эта история случилась девять лет назад, когда ты был еще мальчишкой, и я понятия не имел, что встречу и полюблю тебя. Но теперь мы вместе и мужья, и я открываю тебе свою жизнь, страница за страницей, за что же ты винишь меня?
Они все еще стояли посреди холла первого этажа, и, хотя слуги скрылись, детский плач затих, и дом точно вымер, это определенно было плохое место для семейного скандала. Ричард снова сделал попытку приблизиться к Тексу:
— Прошу тебя… пойдем.
Текс снова отступил и почти уперся спиной в широкий подоконник. Он был сейчас слишком взбешен и слишком погружен в пучину горького прозрения, чтобы замечать что-то кроме собственной обиды на мужа и на покойника-Куина.
