— Не поздновато ли ты решил мне открыться, а? Ведь такое случается уже не в первый раз! Ты же давал мне слово, что будешь со мной откровенен, а сам и не думал держать его! — бросал он в лицо мужа обвинение в том, что задело его сильнее всего прочего еще тогда, когда случайным образом ему довелось узнать о тайной личине Ричарда Далласа, именуемой Черным Дексом. — Ладно Тони, его я могу еще понять и простить, он заботился о ребенке, взяв с меня обещание… но ты! Ты мог уже тогда сказать мне правду! Может быть… — тут он запнулся, с трудом соображая, которую из мыслей хотел высказать — то ли что не поехал бы ни в какой Новый Орлеан, то ли что к моменту встречи уже успел бы смириться с наличием у альфаэро внебрачного омежки… Но, так и не выбрав, махнул рукой — а… какая теперь разница!

Острое разочарование в том, кому он так безоглядно доверился, вручив свою жизнь и будущее, накрыло его с головой, и Текс прижал пальцы к глазам, не желая, чтобы Ричард заметил в них слезы обиды и злости. Так он стоял какое-то время, отвернувшись к окну и тяжело переводя рваное дыхание, а когда немного успокоился, то уставил невидящий взгляд в тенистую глубину заросшего сада и глухо проговорил:

— Я хочу уехать отсюда… не хочу здесь оставаться. Ты был прав, что не желал взять меня с собой, уж лучше бы я тогда тебе поверил… Потому что больше не смогу… больше я не смогу верить тебе, Дик.

Ричард снова вздохнул и, скрестив руки на груди, тоже посмотрел в окно, где в саду бабочки легкомысленно кружили над цветниками, и величаво покачивались ветви цветущей сливы, как будто облитые бело-розовой пеной. В былые времена и в прежних отношениях, сталкиваясь с упрямством или капризами сердечных друзей, он не проявлял к ним особенного терпения — сделав одно-два предупреждения, стремился подавить чужую волю и утвердить свою. Обычно это ему удавалось легко, а если непонятливый любовник продолжал чудить, Ричард порывал с ним без раскаяния и сожаления. Исключение было сделано только для Тони — белокурый омега, наделенный не только божественной красотой, но и поистине дьявольским умом, не владея сердцем Декса, все же сумел стать нужным и получить привилегии вечного фаворита, сохраненные до самой смерти.

Но Текс… Чувства Ричарда к нему были совсем иными, не похожими ни на одну привязанность, ни на одно бурное увлечение из прошлого.

«Падающий Дождь был прав: любовь истинного к истинному — это одновременно и благословение, и проклятие. Белый волк и черный волк. И только от любящего зависит, какой из волков станет вожаком».

Даллас невольно усмехнулся и с нежностью взглянул на разгневанного мужа: Текс походил не на волка, а на дикого своенравного мустанга, наполовину объезженного, но все-таки не желающего признавать ни упряжи, ни седла…

— Дорогой мой, давай выясним наши отношения позже. Сейчас не место и не время для объяснений. Мы приехали в гости, и нам стоит вести себя, как положено гостям, никого не обижая и не посвящая в наши семейные тайны… Ты можешь вернуться в гостиницу, если хочешь, но не раньше, чем я закончу свои дела здесь. Давай так: я один поднимусь к ребенку, а ты пока выпьешь кофе в компании мистера о-Марсдена. Он не даст тебе скучать, но и докучать не будет.

Текс криво усмехнулся, по-прежнему не глядя на мужа. Он остро сожалел сейчас о том, что не поехал сюда верхом — тогда можно было бы сесть в седло и ускакать назад в Новый Орлеан или… или вообще в ту сторону, где лежал его родной Техас. Но из слов Ричарда следовало, что уехать отсюда он теперь сумеет не раньше, чем решит сам альфаэро. И, что еще сквозило в его уверенной манере говорить, так это неизбежность каких-то дальнейших разговоров и объяснений…

При мысли о том, что он почти наверняка будет вынужден принять предложенные ему безупречно логичные пояснения и смириться с тем, что в их с Далласом жизни появился некто третий, нежданный и нежеланный, настроение Сойера, и без того не радужное, сделалось совсем уж каким-то траурным.

Однако, меньше всего ему хотелось, чтобы Ричард прознал об этом, и, сделав вид, что предложение попить кофе с чернокожим омегой, его вполне устраивает, Текс кивнул:

— Хорошо, поступай как тебе угодно. Я подожду тебя внизу, и мы потом все обсудим, что ты хочешь.

Убедившись в том, что ковбой не собирается сигануть в окно с тем, чтобы добираться до города на своих двоих, Ричард отдал слуге соответствующие распоряжения и поднялся наверх. Текс слышал, как под его ногами поскрипывают рассохшиеся половицы, и не мог отделаться от гадкого ощущения, что похожий скрип издает и его расколотое сердце, но мистер о-Марсден своевременно отвлек его от печального самоисследования и пригласил пройти в гостиную, где на круглом столе уже лежали белые кружевные салфетки, а на них стояли две чашки, ваза с печеньем и фруктами и блестящий серебряный кофейник.

— Проходите, масса о-Даллас, располагайтесь, как вам будет удобно… — ворковал грузный нянь тем голосом, каким наверняка ежедневно уговаривал маленького омежку сесть за стол или заняться чтением.

— Мистер а-Сойер-Даллас. — холодно поправил его Текс, но все-таки подсел к столу и, преодолев новый приступ раздражения, порожденный естественным запахом свежесваренного кофе, спросил — Нет ли у вас молока, просто теплого молока? Или… ну… горячего шоколада что ли?

— Молока? — как-то растерянно повторил слуга, и удивленно приподнял густые брови — Думаю, что должно быть, сейчас справлюсь на кухне…

Он ушел и какое-то время Сойер остался один на один со своими переживаниями. Обида на Ричарда и в особенности — на Тони, снова всколыхнула в нем все воспоминания, начиная с той самой встречи, которая произошла в Сан-Антонио, в веселом заведении месье Тюссо… или Трюфо? Впрочем, неважно… Важным было то, что ему стоило сразу смекнуть про блондина — его ревность к Далласу, и его подчеркнутое фамильярное обхождение с ним даже слепой бы заметил! Но Текс тогда был так поглощен причиненным ему позором в виде метки, а потом — тем, что с ним сделал Ричард, что ему было не до того. А отца, похоже, хитрецы тоже провели, пустив ему золотую пыль в глаза… Да и потом, когда Тони Куин знакомил неотесанного чурбана с традициями городской жизни, в его речах то и дело проскальзывал яд омежьей ревности, но Сойер упорно не замечал ее или же просто не хотел замечать… И теперь жестоко поплатился за это.

— Вот ваше молоко, масса а-Сойер-Даллас… — чернокожий вырос перед ним незаметно, как дух прерии, и поставил на белую салфетку до краев наполненный высокий стакан. — Может, желаете что-то откушать?

— Нет, спасибо. Я лучше просто посижу тут, подумаю и… покурю, если не возражаете. — вежливо кивнув старому омеге, который в сущности, вовсе никак не обидел его, Текс полез во внутренний карман куртки и вынул оттуда уже готовую скрученную сигарету и спички. Марсден услужливо придвинул к нему пепельницу и встал у стола, явно чего-то ожидая.

Сойер закурил, с наслаждением затянулся и ощутил, как внутренняя буря начала понемногу утихать. Заметив стоящего слугу, он спешно кивнул ему на пустующий стул:

— Да вы садитесь, пейте ваш кофе, я не возражаю…

— Благодарю вас, масса. — Марсден не стал отнекиваться и чинно присел к столу. Налив себе кофе и добавив в чашку ломтик горького шоколада, он медленно принялся смаковать напиток, попутно бросая на Текса внимательный взгляд, но не решаясь заговорить с ним первым, без позволения.

Так они просидели несколько минут, Сойер докурил и отпил пару глотков молока, смывшего табачную горечь с губ, и взглянул на большие напольные часы. Толстая стрелка медленно двигалась к отметке «три», а минутная указывала на восьмерку. Кто бы мог предположить, что когда эта самая стрелка только пересекала тройку, Текс еще и знать ничего не знал, и вот, за какие-то несколько мгновений его представление о муже и планы на дальнейшую совместную жизнь с ним претерпели серьезную коррекцию.

— Он пробудет у мальчика еще час или два, масса. — истолковав по-своему взгляд Текса, проговорил Марсден и вздохнув, добавил — Горькая малышу судьба выпала, если то, что я слышал про кончину мистера о-Куина — правда…