…И стали покрываться изморозью, как те воробьи в сугробе, недавно напугавшие Регину.

Какое-то чёрное пятно шевельнулось где-то высоко-высоко, на пролёте пожарной лестницы, и издало некий звук, напоминающий сдавленное карканье. Но Регина отметила его лишь краем сознания. Осознавая, как никогда, свои бессилие и беспомощность, она следила за своим двойником.

Вот вторая Регина, не обращая внимания на замороженных, по-прежнему чеканя шаг, приблизилась к гробу. Рина услышала едва уловимый скрип, шарканье – и с лёгким удивлением поняла, что это она сама, скребя подошвами по асфальту, огибает толпу, чтобы не упустить из поля зрения… самозванку? Клона? Вот пришелица склонилась и замерла над красивым мужчиной, отдалённо напоминающим первую Ринкину любовь, но каким-то постаревшим, навек помещённым в деревянный ящик, которого она так боялась. И лицо его… серое, словно припудренное, с подкрашенными губами и неестественно чёрными, подведёнными бровями, было надменным и строгим, как никогда при жизни…

– Мой, – повернувшись к народу, жёстко сказала изумрудно-золотая Регина. – Я загубила, я и верну.

И вскинула к теряющемуся меж блочных стен серому небу золотой скипетр, полыхнувший вдруг нехорошим зеленоватым светом, будто гнилушка. Только гнилое дерево светится в темноте, а это сияние разгоралось и сейчас, белым днём.

От загадочного факела к толпе потянулись нити-протуберанцы. Они присасывались к каждому, чмокали, пульсировали, будто откачивая некую субстанцию, потом отпадали – и уже не человек, а высушенная кукла заваливалась набок, легко, со стуком, не сгибаясь, словно кегля. Светящиеся щупальца подбирались всё ближе, ближе… пока, наконец, не сбросив с себя оцепенение, Регина что есть мочи не затрясла мужчину в дорогом пальто, за рукав которого держалась, оказывается, всё это время. С таким же успехом можно было тряхануть высохшую яблоню. То самое неведомое чутьё, подсказавшее недавно, что прощаться с Игорем ей суждено без Жанночки, шепнуло: бесполезно! Его уже не спасти! И вместе с этим омерзительная петля захлестнула ей шею.

– Н-нет! – осатанело рявкнула Регина. – Н-не трожь меня, сука!

Не в силах ослабить удавку-щупальце, она вцепилась в него что есть мочи, стискивая, словно ядовитую гадюку, твердя, что не позволит себя высосать! Ей показалось, что пальцы хрустнули. Или это под ними что-то захрустело, будто и впрямь подался хрящ, змеиный хребет или… неважно, главное – подался! И ослаб, неслышно визжа, судорожно дёргаясь. Исполнившись омерзения, она отшвырнула мерзкий отросток, как гадюку, и бросилась бежать, забыв обо всём и обо всех: о жуткой самозванке, об Игоре, о Жанне, которой ни в коем случае нельзя было здесь появляться. Бежать! Бежать!

…В себя она пришла только на вокзале. Как добралась – не пешком же через полгорода? – не помнила абсолютно. Она сидела на одной из скамей неподалёку от касс поездов дальнего следования и трясущимися пальцами разглаживала на коленях смятый билет до Сочи. Знакомые буковки распечатки, попрыгав и успокоившись, наконец, сложились в узнаваемые слова. Её имя, отчество, фамилия. Паспортные данные…

Спохватившись, Регина зашарила по скамье, но сумочки так и не обнаружила. Паспорт с вложенной зарплатной картой нашёлся в кармане, вместе с кошельком и смятыми купюрами. Она так и не вспомнила, как же всё-таки расплатилась: впрочем, какая разница?

Номер поезда. Сегодняшняя дата. Время отбытия. Вагон. Купе. Место.

Она поискала глазами табло с информацией о поездах, перевела взгляд на электронные часы и сорвалась с места. Восемь минут до отхода! Ничего, она успеет, первый путь – это здесь же, у самого вокзала, не нужно метаться по переходам. О-о, хвала всем богам, и вагон-то пятый, совсем рядом…

Бежать!

Я вообще люблю уезжать, потому что, не уехав из одного города, довольно затруднительно приехать в другой, а приезжать мне нравится больше всего на свете.

Макс Фрай, «Большая телега»

Время от времени Регину словно перемыкало. В очередной раз она пришла в себя уже в купе, протягивая билет, паспорт… да так и застыв на манер ледяной статуи. Увидела, как брезгливо поджала губы немолодая проводница, и вдруг ясно ощутила, как оно всё выглядит со стороны. Ну, вылитая наркоманка в вагон ввалилась, да ещё свежеобдолбанная, теперь жди неприятностей…

Спокойно, Регина, спокойно. Главное – показать, что ты нормальная.

– Простите, – едва выговорила, язык еле слушался. – Я… с похорон. Никак отойти не могу, наглоталась вот таблеток, чтобы успокоиться…

И вновь ей захотелось вознести хвалу всем богам, существующим и забытым, поскольку женщина в форменном кителе РЖД, заметно смягчившись, потянула, наконец, к себе её билет и даже глянула сочувственно.

– Бывает, – отозвалась скупо. – Ложитесь, отдыхайте, до Ельца никто не войдёт. Да и в Ельце вряд ли сядут – не сезон. Вагон, считай, пустой.

– Чаю… можно? – спросила Регина. По сухому горлу словно наждаком прошлись. То ли она заболевала, то ли и впрямь домчалась до вокзала на своих двоих, наглотавшись на бегу морозного воздуха. Тоже ничего хорошего, чревато… К тому же, её, кажется, начинало потряхивать.

– Принесу, как всех обойду, – отозвалась проводница. Посмотрела внимательно. – Если что – у меня в купе аптечка, вы подходите, не стесняйтесь.

Кивнув, Регина отодвинулась к окну. Откинувшись на мягкую стеновую панель, какое-то время бездумно провожала взглядом проплывавшие мимо пригородные садовые участки с пышными снеговыми шапками на деревьях, с кочками кустарников, с палочками штакетников; железнодорожный переезд с колонной дымящих горячими выхлопами легковушек, столбы, столбы, столбы… Постукивание колёс успокаивало, помогало собраться с мыслями.

Спохватившись, она сбросила пальто, разулась, снова села, поджав ноги. Почти домашняя поза привнесла свою долю в обретение относительного спокойствия.

Что бы там ни произошло, возле подъезда Игорева дома…

«А ты уверена, что тебе не привиделось?» – тотчас спросила она у себя. И после некоторого колебания всё же кивнула. Глюками Рина никогда не страдала. Наркотиков не принимала. От глотка… ну да, не более чем глотка Жанкиного коньяка в машине её так капитально, до видений, развести не могло. Это непросыхающих алкашей разбирает с нескольких капель, да на вчерашние дрожжи, а Регина всегда, если можно так выразиться, дружила с алкоголем: он её не брал, лишь согревал. Да и больше пресловутого глотка она себе никогда не позволяла, и в минуты великих горестей, и в редкие часы счастья.

К тому же, всю жизнь она была неисправимой реалисткой, не допускающей в своём присутствии даже болтовни о мистике, колдовстве, порчах, сглазах, приворотах… То ли сказывалось жёсткое атеистическое воспитание, то ли вспоминалась печальная судьба Олега, так и закончившего дни в палате с мягкими стенами, вопящего что-то о Князе Тьмы; но ирреальному или эфемерно-волшебному в жизни Регины места не было. Говорят, в видениях и галлюцинациях чаще всего воплощаются затаившиеся страхи или навязчивые идеи; так вот, ни о чём подобном, чему совсем недавно оказалась свидетельницей, она не мыслила. Ни о себе, дьявольски красивой, ни о каких-то сверхвозможностях… А жезл, высасывающий жизненные силы? Откуда? И, наконец, самый идиотский вопрос: почему это случилось именно с ней?

Как бы то ни было – она сбежала. И чувствительнейшая, как оголённый нерв, интуиция подсказывала, что удрала вовремя и не зря. Что крепкие ноги, натренированные на утренних пробежках, спасли, унеся подальше, не дожидаясь приказа от затуманенной головы. Впрочем, и голова… хм… похоже, временами работала, раз уж сообразила прикупить билет как можно дальше, да на ближайший поезд. Вот только память, чтоб ей, опять подвела.

Ничего. Она найдёт какую-нибудь безопасную нору, отсидится и подумает, как жить дальше. Всё наладится.

До Сочи ехать ещё полтора суток. Так что можно обустраивать берлогу прямо сейчас. И залечь в спячку, благо, проводница, кажется, всё поняла правильно, тревожить не станет. И хоть бы никто не подсел, хоть бы…