Так, хватит!

Наслушалась, довольно!

Судорожно втянув воздух, со всхлипом, до занывших от холодного воздуха зубов, она зажмурилась и потрясла головой.

Вот так, Регина Брониславовна. Всё это могло бы случиться именно с тобой, да не случилось; отделалась лёгким испугом и переживаниями. Видишь, тебе даже погулять разрешили, за хорошее поведение и отличные показатели, до того изумительные, что дяди в белых и нежно-салатовых халатах всерьёз засомневались в первоначальном диагнозе. Радуйся, что уже можешь бродить по открытой веранде. Весна, март, оттепель… Восьмое число миновало как-то без твоего участия – и отлично.

А, чёрт…

Только сейчас она вспомнила, что пятница, закончившаяся для неё столь печально, как раз предваряла праздники: это было седьмого марта. Значит, Жанка могла загулять надолго, с новым-то «последним шансом»… Да шут с ней, пусть отрывается, но вот то, что она забыла дату – нехорошо само по себе.

С памятью вообще творилось что-то неладное.

Нет, хвала всем святым, с ней не случилось приступа банальной амнезии, навязшей в зубах у поклонниц слезливых сериалов. Регина Брониславовна Литинских отлично помнила, как её зовут, кем она работает и где проживает; не забыла и год рождения, и своих родителей – увы, покойных, подруг, коллег, и прочая, и прочая. Даже события трагично закончившегося вечера могла пересказать почти поминутно. Перемыкало её лишь при попытке вспомнить, что же случилось, когда она открыла дверь в собственную квартиру. В тот момент в левый висок ей словно впилась игла и, кажется, пронзила глаз – такой яростной оказалась набросившаяся боль… И всё.

Впрочем, её, по словам медсестры, так и нашли лежащей в прихожей, а незапертая входная дверь на хорошо смазанных петлях хлопала от сквозняка, чем и привлекла внимание соседки, бабы Шуры, чтоб ей жить ещё столько же, и полстолько, и четверть столько… Она-то и вызвала «Скорую».

Так что помнить особо было нечего. А вот странные пустоты, обнаруженные Региной в собственной жизни… не то, чтобы пугали – беспокоили. Слишком уж много встретилось ей странных пустот в воспоминаниях. А началось всё с какой-то ерунды.

Когда, на пятый день валяния на больничной койке, её вконец одолели скука с хандрой и достали соседки, жужжащие день и ночь о своих болячках, она выпросила у дежурной медсестры почитать хоть что-нибудь, чтобы не свихнуться. Вообще-то загружать мозги пациентам её профиля не разрешалось, но Регину причислили к «особо лёгким», а потому, поколебавшись, сестричка принесла ей из ординаторской забытую кем-то книгу в зелёном переплёте, со странными белыми фигурками на обложке, чем-то напоминавшими пришельцев. Ни фантастику, ни модное нынче фэнтези Регина, по жизни неисправимый реалист, не читала; но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. А потому, вздохнув, пристроилась в постели удобнее, и открыла нежданно доставшийся подарок судьбы.

Поначалу она лишь механически перебегала взглядом по строчкам, заранее предубеждённая, ибо в подобном жанре ничего путного и познавательного быть по определению не может. Просто надо же как-то скоротать время! Но после первых же абзацев, зазвучавших в душе нежной музыкой, что-то в ней дрогнуло и поплыло, как расплываются на солнце брусочки забытых за разговором эскимо. Как влюблённые порой не замечают сладких и липких подтёков на пальцах, так и Регина вдруг забыла и о жёстком ложе, и об обшарпанном потолке неухоженной горбольницы, и даже не слышала уборщицу, зудящую о загнанных далеко под кровать тапочках.

«…щенки тумана разгуливают по всему дому, ластятся к домочадцам, иногда забираются на колени к посетителям. Они идеальные домашние любимцы: хлопот с ними немного, только и дел – следить, чтобы в кувшин с водой никто сдуру не залез, а то ведь растает, жалко. А больше никакой возни: щенки тумана питаются человеческим вниманием, а лужицы, которые они иногда оставляют на половицах, быстро высыхают сами, наполняя дом ароматом сырости и меда, так что не приходится тратиться на благовония. “Следует признать, когда я сама была кошкой, я доставляла своим опекунам куда больше беспокойства, – а ведь они считали меня тихоней и умницей”, – думает Триша».

«…И сейчас в кофейне пусто: только Триша, Франк и новый, незнакомый аромат. Он усилился, сгустился, приобрел почти видимые глазу очертания и даже, кажется, вес – того гляди на стул усядется и потребует, чтобы его развлекали беседой».

«…Когда ночь опустилась на Город и трава в саду запахла свежими морскими водорослями, а толстые домашние светляки лениво потрусили по садовым дорожкам на свои обычные места…»

«…– Изредка я становлюсь птицей, – объясняет она. – Если вдруг что, постарайтесь, пожалуйста, на меня не охотиться. Я крупная, когтистая и сердитая птица. Меня и гладить-то в таких случаях не стоит». ¹

…Куда-то подевалась опостылевшая палата, голоса соседок притихли и растаяли на периферии сознания. Остался чистый, омытый волшебными дождями, недавно рождённый Мир, поджидающий новых жильцов, гостей и чудес, познавший, что он и сам – чудо, и радующийся сему факту, прекрасному и удивительному.

«…– Надолго вы или нет, в любом случае я вас никуда не отпущу, пока не расплатитесь за кофе. Он у нас дорогой: каждая чашка стоит хорошей истории. Но, кажется, вам обоим наше с Тришей гостеприимство по карману: вы же знаете много славных историй, верно? Имейте в виду: всякая история хочет стать рассказанной, как всякое семечко хочет прорасти. Когда человек носит в себе слишком много нерассказанных историй, он начинает сутулиться, голова его ноет по утрам, а сны начинают повторяться – одно и то же, из ночи в ночь, сущий кошмар!»

 «…Когда человек носит в себе слишком много нерассказанных историй…»

Триша… Нет, Регина, сперва не поняла, что её вдруг так задело. Зацепило настолько, что она так и застыла взглядом на только что прочитанном абзаце.

История.

Когда человек носит в себе…

… слишком много историй…

Она осторожно прикрыла книгу, осторожно отложила её на тумбочку, осторожно, будто голова грозилась вот-вот взорваться забытой болью от малейшего движения, откинулась на подушку. Уставилась в потолок, на уже знакомую, змеящуюся по диагонали трещину.

Слишком много историй…

Почему её так растревожила эта фраза? Отчего ей неловко, стыдно, как… как отличнице, понявшей внезапно, вдруг, уже сдавшей тетрадь с домашним сочинением, что на самом-то деле она спорола полную фигню, что ждали от неё другого, принимая за взрослого, серьёзного человека, и скоро учитель откроет её работу в предвкушении чего-то выдающегося, но разочарованно отбросит ручку, даже не зная, что поставить. Двойку вроде бы рука не поднимается, а на троечку не тянет, даже с огромным минусом…

Вот ведь живут иногда люди: не только персонажи, но и вполне себе реальные, живые люди. Копни их прошлое – а там!.. На сотню романов и столько же джезв «Огненного рая»² наберётся. А то и больше.

И те самые полированные футляры с атласной подкладкой и вонючими лилиями, в которые однажды замуруют их тела в двух метрах под землёй, их совершенно не пугают. В отличие от Регины. Потому что им некогда. Вот ещё – о какой-то ерунде думать, когда жизнь ярка, полна и кажется бесконечной.

А у неё самой найдётся ли хоть одна история? Не смешной случай, не курьёз, над которым можно поржать в курилке или на сабантуйчике, не сплетня – а История с большой буквы, которую не стыдно рассказать даже незнакомцам. Та, что раскрыла в тебе неизвестные раньше чувства, подтолкнула к подвигу или просто к хорошему делу, красивому решению, гениальной мысли. Чтобы тобой тихо восхитились и втайне, а то и открыто позавидовали.

Даже незамысловатые байки об амурных победах бывают порой искромётны и поучительны. Даже враньё об охотничьих и рыбацких подвигах. А уж если выпадет рассказать о спасении… пусть не мира, но хотя бы лошади, угодившей в трясину, или старушки, у которой под рукой не оказалось нитроглицерина; или о выуженном из бассейна, нахлебавшемся с испугу новичке – в глазах слушателя ты уже Герой.