Только спустя месяц его жизни на воле, Инна с Беркутовым нанесли ему визит, предварительно спросив разрешения по телефону. Сестренка… она всегда понимала его внутреннее состояние, тонко чувствовала его настрой. Но, сказать по правде, Яна несколько озадачило нехарактерно затяжное молчание с ее стороны. Может, это не она сама сдерживала свои порывы, а ее сдерживали?

Открыв дверь только прибывшим гостям и будучи тут же схваченным в плен тонкими руками сестры, Ян начал склоняться ко второму варианту. Когда она без умолка начала тараторить, выспрашивая о том, как он провел этот месяц и о его планах на будущее, окончательно уверовал в своем предположении. Догадываясь, чья это заслуга, он перехватил взгляд Беркутова и кивнул в знак благодарности. Тот без слов все понял – сам не так давно пережил подобную встряску – и ответил на кивок.

Инна накрыла стол и поставила специально испеченный по такому поводу пирог. После первого словесно-вопросительного штурма она подсбавила обороты и далее беседа протекала в более плавном ключе.

– Хочу съездить в деревню, поглядеть, что осталось от дома, – поделился своими планами Ростовских.

– В лучшем случае – половина дома, – уточнила Инна. – Я тебе говорила о том, что свою половину продала давно, сразу, как только вышла из интерната. И потом, за столько лет запустения не думаю, что хоть что-то от него уцелело.

– Вот я и подшаманю. Зря учился что ли?

– Ты хочешь переехать в деревню?? – вылупилась на него сестра.

– Почему нет? – пожал плечами брат.

– Да ведь это глушь! Ты там загнешься от тоски, скуки. От безработицы. От одиночества, в конце концов!

– Загнуться я еще в колонии должен был.

Инне нечего было на это возразить, и она с немой мольбой о поддержке воззрилась на Зака.

– Пускай едет, если хочет. Не вижу препятствий, – флегматично заметил он. – Мальчик взрослый, самостоятельный, чай, не пропадет. Нужна будет поддержка – свистнет, мы поможем.

Девушка, было, сникла, понимая, что их не переубедить, а потом подумала, что Ян, увидев в какое неподлежащее восстановлению убожество превратились те развалины, сам передумает и вернется в город.

В одной из темных страниц прошлого существовала загадочная организация, которая покупала детей бедняков и превращала тех в шутов, намеренно уродуя их внешний облик. Правда ли это иль вымысел достоверно не известно. Сам факт того, что эта ужасающая деятельность канула в Лету, успокаивал мирное население и давал им надежду на светлое будущее в развитом цивилизованном обществе, а посему детям даже не рассказывали о некогда творившихся бесчинствах, уберегая их неустойчивую психику от сильного стресса.

Детки росли, играли, социализировались, познавали мир. Кого-то отдавали в садик, с кем-то нянчились дома; кто-то часто болел, а с иным и бед не знали. Вольготная жизнь каждого сорванца продолжалась до тех пор, пока не наступал значимый возраст поступления в школу. А дальше этапы взросления, созревания и взрослая жизнь. Но, к сожалению, не каждый ребенок перешагивал эти рубежи: кто-то умирал, так и не познав всех прелестей жизни; кто-то оставался инфантильным на всю жизнь; а кто-то…

Они пришли в чувства примерно в одно время в огромной зале очень просторного особняка. В комнате лежало два больших татами, вблизи стоял стол с кувшинами воды и стаканами. На одном татами было десять девочек, на другом столько же мальчиков. Все они были неописуемо красивы. Оглядевшись и не узнав места, большинство бросились в слезы и стали звать маму. Всех без исключения мучила жажда, и кувшины с водой очень быстро опустели.

Спустя некоторое время, когда всеобщая истерика почти сошла на нет, так и не найдя ни достойного слушателя, ни утешителя, в залу вошел мужчина импозантной внешности. На нем был дорогой брючный костюм, начищенные до блеска туфли. Белые перчатки закрывали кисти рук, а полумаска скрывала верхнюю часть лица, нижняя была закрыта стильно выстриженной бородкой. Вместе с ним зашло еще четверо: с одной стороны женщина средних лет миловидной внешности и весьма некрасивый мужчина; с другой – зеркальное отражение первой пары: приятный мужчина и довольно страшная женщина.

Мужчина заговорил мелодичным бархатным голосом. Он представился как Хозяин. Сопровождающих его пар он представил как Наставников (красивых женщину и мужчину) и их Помощников. Хозяин приказал беспрекословно слушаться Наставников и подчиняться им во всем, чего бы те не потребовали, а также велел забыть о прежнем доме и смириться со своей новой участью. Он заверял, что это огромная честь и на их месте мечтает оказаться каждый ребенок. Их родители безмерно гордятся своими отпрысками, а потому не препятствовали тому, чтобы их отлучили от семьи, обучили грамоте и манерам, наставили на путь истинный и вывели в высший свет. Мужчина говорил очень ласковым, доверительным голосом, в то же время его тон был властным и никто из перепуганных ребят не осмелился ему возражать или задавать уточняющие вопросы. Затаенное дыхание двадцати малышей оглушило зал после его речи. Хозяин вышел и больше никто его не видел на протяжении всего года обучения…

* * *

Рухлядь, в которую превратился некогда вполне себе сносный дом, не оставляла места воображению, но и не настолько сильно смутила Яна, чтобы он перестроил свои планы. Обширные постройки рядом – вот что смутило его больше. Всю «картину маслом» он увидел еще с остановки, куда прибыл утренним рейсовым автобусом. Тоненькая полоска утреннего тумана стелилась в дали, но ясное небо над головой предвещало теплый день. Он провел всей пятерней ото лба к затылку и обратно, взъерошив чуть отросшие светло-русые с проседью волосы, и побрел к строениям.

Участок земли, насколько Ян помнил, был довольно большим – соток тридцать-сорок. Теперь же он был разделен на две части: на одной – густо заросшая сорная трава и покосившаяся постройка с обвалившейся крышей доживала свой век, на другой – раскинулся ухоженный огород с корнеплодами. Он простирался гораздо дальше за пределы некогда цельного участка и переходил в садовые кусты и насаждения. Несколько плодоносящих кустарников и теплиц, которые также виднелись на огороде, были очень ухоженными, прибранными, что свидетельствовало о надлежащем уходе за ними. Дальше от насаждений возвышалось строение из красного кирпича с позолоченными куполами на крыше, а за ним хозяйственные постройки, сараи и скотный двор. Перед главным входом в здание художественно выполненная арка. На ней табличка с надписью «Боголюбский Воскресенский женский монастырь».

«Ё-моё!» – самое безобидное восклицание, что пришло на ум Ростовских, глядя на это рукотворное чудо. Он всю жизнь был атеистом до мозга костей, а в колонии веры не прибавилось и подавно. Потому он крайне скептически относился к учреждениям подобного типа, считая их попросту сектой. Он проходил мимо монастыря по дороге к своему участку и не видел ни одного человека, занятого работой по хозяйству. Странно – только ежедневным трудом можно поддерживать в чистоте и порядке такую большую территорию. Дошел до заброшенного клочка земли, уродливым пятном выделявшимся на фоне остальной красоты и ухоженности, и оглядел придирчивым взглядом что вообще здесь можно сделать. Никакого забора, разделяющего участок, не было – просто визуально видно, где заканчивалась бесхозная земля и начиналась ухоженная. Ян закурил. Посмотрел в другую сторону от монастыря, туда, где некогда была деревня: там тоже несколько полуразрушенных заброшенных домишек с запустевшими огородами. Ростовских докурил, выкинул окурок и решительно шагнул в траву по пояс с твердым намерением пробраться к постройкам.

Ян и сам не заметил, как солнце перевалило за полдень. Он так увлекся разгребанием мусора, что ничего вокруг не замечал. Давно скинул куртку и рубашку – майское солнце нехило припекало – и усердно работал, голыми руками разбирая остатки строений и скидывая полусгнившие доски в одно место, чтоб потом вывезти весь мусор. В голове он уже прикинул, как все обустроит, и наметил план действий. Пот стекал по лицу, шее и груди, но он продолжал трудиться. Он был рад этому труду и с удовольствием, не жалея рук и спины, разбирал, по сути, старую жизнь для того, чтобы построить новую, лучшую.