Ян боксировал на импровизированном ринге на спортивной площадке, как завелось в последние месяцы, вымещая в своих ударах всю злость, раздражение и даже обиду на несправедливые повороты его злосчастной судьбы. Ему снова в который раз отказали в чертовом УДО. Он нанес серию коротких резких ударов своему противнику, утоляя жажду крови. Никаких боксерских перчаток тут не было и в помине, а потому слабая защита рук в виде нескольких слоев эластичного бинта плохо справлялась со своей задачей, и костяшки пальцев разбивались и опухали, хоть и не так сильно, как без бинтов. Разумеется, к противнику Яна его разъяренное чувство никак не относилось. Вот будь на его месте начальник колонии…

Мощный свинг достался парню, как только Ростовских представил на его месте Васнецова. Чертов ублюдок ненавидит каждого зэка, и Ян не сомневался – это он ставит «палки в колеса». Инна, должно быть, накатала телегу и не одну против такой вопиющей несправедливости. Ростовских отсидел четырнадцать лет! Черт возьми, этого более чем достаточно за ошибку молодости, которая выплеснулась бесконтрольным потоком ярости на подонка, что посмел обидеть его малышку. Короткая вспышка воспоминания о том дне на миг оборвала его связь с реальностью, и он пропустил хук. Губа разбилась о зубы, понятно, ни о какой капе здесь и не слыхивали. Он ответил перекрестным ударом и бой продолжился.

Инна. Сестренка. Единственный родной человек, ждущий его освобождения не меньше его самого. Только она и суетилась все последние годы, возобновляя учебный процесс и восстанавливая библиотеку с учебными материалами, чтобы дать ему возможность закончить прерванное образование. У него давно опустились руки, но он был бы конченной неблагодарной скотиной, упусти этот шанс. Потом вошел во вкус и продолжил учебу по другому профилю, но не доучился – Инну поперли, ее место занял тупой валенок, и все снова прохерилось. Как всегда, при мыслях о сестре, он плавился как сыр на солнце. Вот и сейчас, отвлекшись на секунду, он пропустил нехилый апперкот. Зубы клацнули, и этот звук был сродни щелчку кнута, что подстегнул его. Ян ответил не менее слабым кроссом и поединок продолжился.

Васнецов, этот ушлый баклан, делает все, чтобы зэки загибались в его «строгаче», сходили с ума от вынужденного терпения скотского общества, которое они не выбирали в свое окружение, но не имели других альтернатив. Потому Ян предпочитал отпахивать по две смены подряд на машиностроительном производстве, изнуряя себя трудом, избегая угнетающей атмосферы, что царила в бараках и подавляла его и без того затравленную психику надломленного подневольного человека.

Еще год. Всего год продержаться в этом адовом месте и все закончится. Мысли об относительно скором освобождении снова отвлекли его от поединка, и он пропустил прямой удар в голову. Он отступил и помотал головой, от чего слюни, кровь и капельки пота разлетелись в разные стороны. Собрался с силами и хотел продолжить, но наступило время отбоя и мужчины побрели в барак.

На следующий день его вызвали в кабинет начальника колонии прямо с завода. Выдали его старые вещи, документы, справку об УДО. Велели быстро собираться, и чтобы к вечеру духу его здесь не было. Ростовских растерялся от такого внезапного поворота событий и, не отличаясь многословием, впился угрюмым взглядом исподлобья в Васнецова, молча требуя разъяснения ситуации.

У Олега Дмитриевича не было абсолютно никакого желания разводить бодягу с этим арестантом. Тем более после того, как ему утер нос какой-то наглый адвокатишко-сосунок, который вгрызся в это дело, словно его собственная свобода зависела от решения суда. Васнецов хотел настоять на задержании заключенного в лагере еще на десять дней до возможного обжалования прокурором решения суда, но адвокат пригрозил подать в суд на администрацию колонии за неправомерность сиих действий. Он смотрел в упор тяжелыми бесцветными глазами на Ростовских и видел, как содрогнется мир, когда этот шакал со шрамом на пол морды выйдет из клетки. От этого замкнутого, себе на уме, мужчины можно ожидать чего угодно – в тихом омуте, как говорится… Васнецов преждевременно смаковал вкус своей победы, когда тот оступится на воле – в этом он не сомневался – и вернется. Вот тогда он и отыграется за пережитое ущемленное самолюбие, и спустит на него всех собак.

«Нассы в сапог и утони там» – мысленно ответил ему Ян, так и не дождавшись объяснений. Молча взял свои вещи, развернулся и вышел сначала из кабинета, а потом и за пределы стен исправительного учреждения, где он провел чуть ли не половину своей жизни. На улице было хорошо – апрель полностью вступил в свои права и хоть грязные остатки снега еще кое-где виднелись, солнце пригревало по-весеннему тепло и ярко. Он не стал переодевать рабочую одежду и прямо в ней вышел за ворота. Его никто не остановил. Полной грудью вдохнул свежий воздух, так что ребра затрещали, и прикрыл глаза, вслушиваясь в щебет птиц. Надо бы позвонить Инне, обрадовать сестренку, хотя он сам еще не до конца осознал случившееся. Ворота с грозным щелчком захлопнулись за его спиной, но теперь этот звук не пугал его, ведь он остался по другую, вольную, сторону этих ворот. Посмотрел в одну сторону – пустынная автомобильная дорога простирается до горизонта. До дома пешком он точно не дойдет, надо звонить сестре. Ничего, немного прогуляется, а потом наберет. Спешить некуда. Сообразил, что дом в другой стороне, развернулся и… увидел Инну, которая стояла рядом с каким-то патлатым бугаем возле черного здорового пикапа.

Ян успел сделать только несколько шагов, как сестра налетела на него, чуть не сбив с ног. Он выронил сумку и крепко прижал к груди свою девочку. Она что-то неразборчиво лепетала ему в шею, но он не слушал. Он сполна наслаждался близостью с родным человеком, упивался безграничной возможностью обнимать ее, не ломая камеры наблюдения и не шарахаясь от любого подозрительного звука, во время их коротких встреч, когда она заправляла библиотекой. Полной грудью вдыхал ее чистый, свежий запах, зарывшись носом в ее отросшие волосы. Он обхватил огромными ладонями ее лицо и слегка отстранил от себя, пристально разглядывая. Смешно торчащий в разные стороны «ёжик» коротких волос уступил место женственным локонам, мягкими волнами пепельного отлива обрамляющих ее личико и спускающихся до плеч. Она стала выглядеть гораздо взрослее с такой прической. Да… время идет… его сестренка-сорванец превратилась в элегантную девушку. Ее доверчиво обращенное к нему лицо и огромные серо-зеленые глаза, как всегда, с любовью и обожанием распахнутые на старшего брата были полны слез, которые стекали по щекам непрерывным потоком. Подрагивавшие губы растянулись в счастливой улыбке, и она еле сдерживала всхлипы, чтобы в конец по-глупому не разрыдаться в такой радостный день.

– Неужели ты всякий раз при виде меня собираешься плакать? – пошутил он. Инна хохотнула и снова крепко обняла брата, пряча на его груди не прошеные слезы. Она была поистине счастлива – два самых дорогих человека в ее жизни рядом с ней, теперь точно все будет хорошо! Постояв немного, она вытерла слезы об его робу и, отклонившись в кольце его рук, взглянула на него:

– Я так счастлива, Ян! Наконец-то ты на свободе! – потянулась и звонко чмокнула его в щеку. – Пойдем, я познакомлю тебя со своим мужчиной, хотя… – она загадочно улыбнулась и, взяв его за руку, повела к тачке.

Лишь подойдя достаточно близко, он узнал в этом посвежевшем и будто помолодевшем мужчине своего некогда собрата по несчастью. Он непроизвольно замедлил шаг и впился взглядом в… в… Беркутова! Точно – «Беркутов З.И.» значилось когда-то на его нагрудном значке. Но… как?! Инна и он?!? Инна не могла не знать, кто он и по любому видела его здесь. Ян перевел горящий взгляд на сестру и тихо, с угрозой, спросил:

– Ты хоть знаешь кто это?

– Разумеется. Это очень хороший человек, – ничуть не растерялась сестра.