Я не хотела никуда с ним идти, но дурацкое воспитание не давали права закатить ему сцену и сказать, что я о нем думаю. Плюс прибавлялся страх. Я видела, как на него реагируют люди. Они старались уступать ему дорогу. А ведь у него не было значка на груди. Но люди инстинктивно чувствовали, что с ним лучше не связываться, как и со всеми, кто работал в участке. Законников боялись и уважали. Слишком много было у них власти и слишком серьёзное было у нас правосудие.
Около участка народу почти не было, вот в нём было довольно шумно. Несколько перепивших мужчин, что ещё не закончили вчерашний день, громко выясняли отношения. Какой-то мужчина жаловался, что у него украли деньги. Женщина тихо плакала в углу.
Судья не замечал этого шума и гама. Он сразу пошёл в кабинет. Пропустил меня и закрыл дверь.
– Здесь можем говорить спокойно. Магическая защита от шума стоит, – сказал он. – И от подслушивания.
– Деньги заберите, – я хотела достать из кармана, но судья остановил меня.
– Оставь. Они твои. Можно сказать, что заработала, помогая мне провести следственный эксперимент.
– Издеваетесь?
– Я серьёзно. Ты кем работаешь?
– На ткацкой фабрике. За станком.
– Ты работаешь с нитками, а я с людьми. Ты подошла по типажу. Такая же тихая, книжная девочка. Только та про любовь и солдат читала, а ты про приключения. Обе из хорошей семьи. Обе дали одну и ту же реакцию. Но финал у твоей истории будет другой. Чего молчишь?
– А что вы хотите услышать?
– Почему ты промолчала утром?
– Я люблю своего отца и не хочу, чтоб у него были неприятности. Вы эти неприятности ему можете обеспечить.
– Ты понимаешь, что твоя жертвенность никому не нужна? Киара, ты хочешь идти по жизни одна? Отвечать за свои поступки сама? Это возможно. Хороший вариант для сильной женщины. Но тогда хоть сотри с лица выражение великой мученицы, которую на костёр отправляют. Борись за себя в этой жизни. Не просишь помощи, так и себя в обиду не давай. Окружающие должны тогда тебя уважать. Или так и будут заставлять ноги раздвигать все кому не лень.
– Что вы от меня хотите?! Вам не надоело играться со мной? Может достаточно? Вы получили что хотели. Уезжайте и оставьте меня в покое.
– И что ты будешь делать? Пойдёшь кается к жениху-придурку?
Его слова задели. Внутри произошло что-то вроде взрыва. Пять шагов, что одеяло нас, я преодолела за один миг. Рука ударила его по щеке. Он даже не вздрогнул. Только в холодных глазах появилось любопытство. Поймал мою руку, поцеловал ладонь, не сводя с меня взгляда, приложил её к щеке.
– Все эти пощёчины – они бесполезны. Только вызывают желание на рефлексе дать такой же ответ. Хочешь ударить, – он сжал мою руку в кулак, – то бей сразу так и со всей силой. Но и готовься получить такой же удар в ответ. Значит тебя трогать можно, придурка нельзя?
– Вы его и…
– Мизинца не стою? Даже этому рад. А вот тебе бы самооценку поднять не мешало. Себя бы так защищала, а не его. Ну вот, теперь я тебя до слёз довёл.
– И рады этому.
– Тебя сложно вывести на эмоции. Это одновременно хорошо и плохо. Эмоции нужны. Их нужно выпускать. Хотя бы через слёзы, если не получилось выпустить в кровати. Можно чего-нибудь побить, чтоб удар потренировать, – он протянул мне платок.
– Ненавижу, – прошептала я, но платок взяла, потому что свой забыла.
– А за что меня любить? Естественно, что ненавидишь, – спокойно ответил он. – Я такой плохой, тебя обидел. Всю жизнь перевернул с ног на голову. Но не забывай, если не я бы это сделал, так кто-нибудь другой. Ничего. Станешь сильной. Будешь таких уродов в бараний рог скручивать. Или хотя бы не подпускать, – поправился он, когда я недоверчиво на него посмотрела. – А хочешь тебя с собой заберу?
– Нет!
– Вот эти эмоции я и хотел увидеть. Сколько злости в твоих глазах! Загляденье, – довольно сказал судья.
– Ненормальный.
– Зато слёзы высохли. Твоя маска хорошей девочки скрывает огонёк. Помни об этом, – он резко прижал меня к себе и впился в мои губы. – Захочешь жизнь поменять, то помогу. Есть в тебе что-то. Если направить в нужное русло…
– Только рада буду, если наши дороги не пересекутся.
– Посмотрим, – не стал он спорить.
Я так и не поняла зачем ему нужен был этот разговор. Чтоб меня разозлить? Ему это удалось. До конюшни я ловила себя, что сжимаю кулаки. Судья оставил меня с Диком, взял лошадь и уехал. Дик выглядел помятым. Явно допоздна пил с напарником. Мои красные глаза его не интересовали. Я забралась на тюк с сеном и просидела на нём до обеда, клюя носом. Забыть и не думать. Не вспоминать. Это получалось сделать. Я вычеркнула судью из памяти, вычеркнула ту ночь. Но разве это так просто сделать?
Со второй половины дня начались танцы. Этого события я ждала несколько лет. У меня даже было специальное платье сшито для них. Темное бордовое платье с белыми кружевами по вороту и манжетам. И солнце выглянуло, разогнав мрачные тучи, что висели с утра. Но радости от праздника я не испытывала. Если раньше я не обращала внимания на кривые лица подвыпивших парней, не слышала сальных шуточек, что они отпускали в адрес девушек, то сейчас это всё раздражало. Я видела их похотливые взгляды и улыбки, когда они пялились на грудь. От этого создавалось ощущение грязи. Почему я раньше это не видела? Почему всё казалось каким-то волшебным, Грязь, что царила рядом, была далёкой и нереальной. Теперь же меня словно окунули в неё лицом. Похоть соседствовала с невинностью и чистотой. Это шокировало.
Дик о чём-то разговаривал с Гавом у палатки с присланным сидром. Меня же уговорил на танец Дюк, сын мясника. Здоровый парень с румяным лицом. Мы танцевали с ним. Он пытался сказать какие-то нелепости по поводу моей внешности, что должно было сойти за комплименты. Я его почти не слушала. Зачем-то решила вспомнить, как выглядит судья. Не вышло. Его лицо словно испарилось из моей памяти. Осталось лишь ощущение холода и серые глаза.
Рука Дюка опустилась мне на зад. Натянутая пружина распрямилась. Я оттолкнула его от себя.
– Не смей меня лапать!
– Да я случайно. Чего заводишься?
Он попытался ко мне опять подойти, словно ничего не произошло, но я сделала шаг назад. На кого-то налетела. Оглянулась по сторонам. Люди вокруг были чужими. Незнакомыми. Они смеялись, злились, кривлялись под какофонию, которую именовали музыкой. Я же была чужой на этом непонятном празднике. Стало страшно и душно. Я нырнула в толпу. Попыталась найти Дика, но его нигде не было видно. Паника нарастала. Дыхание сбилось. Сердце готово было в любой момент остановиться. Нужно было выбираться с площади. Но пары как раз танцевали один из самых популярных танцев. Народу было столько, что не протолкнуться. Я потерялась. Закружилась голова. Стало казаться, что если я не выберусь из толпы, то умру, а танцующие пары меня втопчут в брусчатку. Расталкивая танцующих, я побежала по улице. Приходилось лавировать, укорачиваться. Несколько раз меня пытались поймать знакомые парни и утащить в танец, но я отталкивала их. Добежав до дома, я влетела по лестнице и кинулась на кровать. Сердце заходилось от быстрого бега и испуга. Я никак не могла восстановить дыхание. Сумерки заполнили комнату. Хотелось, чтоб кто-нибудь зашёл в комнату, провёл рукой по волосам и сказал, что всё будет хорошо, а страх пройдёт. Только никого не было. Я купалась в своём кошмаре одна. Потом я узнала, что родители и сестра ходили в больницу проведать Эрика. В доме я была одна. Тогда и пришло понимание, что дверь в прошлое закрылась. А вместе с ней ушло детство. Во взрослой жизни были страх и одиночество, которые давили с такой силой, что боялась быть ими раздавленной. Если утром для меня была проблема, как забыть судью, то вечером я уже думала откуда взять силы, чтоб побороть страх жить в новом для меня мире…
Глава 3
Зима пролетела слишком быстро. Я её не заметила. Словно проспала. Возможно так оно и было. Спать я стала как-то непростительно много. А что было ещё делать? Читать не хотелось. От книг просто воротило, до тошноты. Дик раздражал. Мы с ним в последнее время только и ругались. Он давил меня своими идеями о честности и порядочности. Мне же всё это казалось каким-то смешным о чём я ему и говорила. Мир был несовершенен. Отвратителен, а мы в нём вынуждены были жить. Дик считал, что смирение и порядочность изменят этот мир и надо начинать с себя.