– Ждём, а пока готовь пакет документов на создание, – подытожил Марк.

Сергей действительно появился, но неожиданно для всех его не утвердило на должность директора «вышестоящее руководство». Мария была в растерянности, ведь её ругали за задержку процесса создания фонда, но она всё ещё не понимала, кто будет директором.

Пока однажды в кабинет не зашла Танюша. Мария в очередной раз посетовала, что незаслуженно получила очередной выговор от Учителей.

– Мария, ну вы что, – улыбаясь, сказала Танюшка, – так и не поняли, кто будет директором фонда?

– Танюшка, я не могу, зачем марать имя фонда?

– Раз Они ставят Вас директором, значит, помогут закрыть все долги к моменту начала работы фонда. Всё будет хорошо, мы же верим Им! – наивный оптимизм Танюшки был продиктован убеждённостью и верой Учителям. Мария понимала это, и это вселяло в неё уверенность.

– Хорошо, выбора, видимо нет. Я мечтала быть советчицей при директоре, но раз уж директор, так директор, – решила она.

Они оформили документы и подали на регистрацию в Министерство юстиции. Вот здесь бы порадоваться, но…

Иоаким считал коридоры дворца. Он был непривычно серьёзен – после встречи с отцом ему было о чём подумать.

Перегрин общался с сыном наедине, и это было редким событием – не зря он слыл самым немногословным из всех, и то, что он считал нужным объяснить, воспринималось с высочайшим почтением. Даже Иоаким разговаривал с отцом всего несколько раз – это были долгие беседы о том, что каждый отец должен сказать своему сыну. Это были даже не разговоры – зрение Перегрина позволяло ему видеть человека так глубоко, что он мог читать его душу так же ясно, как книгу. Его собеседнику не нужно было объясняться словами, так же как и Перегрину не нужно было пытаться их произносить – он обладал волшебным даром разделять с собеседником ясное понимание собственных мыслей, и потому беседы с ним казались беседами с самим собой, но только много более мудрым, чем на самом деле.

Факелы чадили, поэтому Иоаким вышел на смотрящую на море внешнюю галерею с колоннадой.

Дворец правителей Эла стоял на отвесном утёсе, и глаза Иоакима никогда не видели ничего прекраснее пейзажа, в котором сливались закат и морская пучина. «Так уж и никогда?» – с иронией подумал юноша и расправил свою лисью улыбку во всю ширь, выпустив в морозный ночной воздух облачко пара. Приближалась осень, и золотые с багряным улицы Эла были особенно хороши.

Ностальгия не имела привычки мучить Иоакима, ему достаточно легко далось даже расставание с Ярлом, другом детства, братом, с которым они на протяжение более чем двадцати лет были не разлей вода. Общие дворцовые лабиринты, уличные приключения с уличными мальчишками, общие побеги из-под надзора учителей – истории детства, и даже Чёрная чаща… Но, когда брат уходил на войну, Иоаким провожал его без сожалений и с уверенностью, что Ярл вернётся, непременно увенчанный славой. Так и вышло.

Другое, услышанное от отца, тяготило Иоакима.

«Иоаким, послушай мои слова. Ярл молод и безрассуден, как и подобает доблестному воину, избалованному судьбой и случаем. Ты же склонен придерживаться разума, на что я искренне надеюсь! – надежды Перегрина…Что ж, это неплохая шутка… – Потому я заклинаю тебя – отправляйся с братом в Город-без-короля и помоги ему пройти путь его предназначения».

Он и так собирался с братом – конечно, от него немало пользы и в Эле, но честолюбие только украшает молодого наследника будущего престола, к тому же, Иоаким успел затосковать по обществу Ярла.

«Он поспешен в своих суждениях и проявляет заносчивость, полагая, что в одночасье справится со всеми своими пороками, – отец всегда доносил свои суждения прямо, просто не умел иначе, – и потому испытания его будут тяжки. Отправляйтесь в город через Чёрную чащу».

– Да, папа, – вздохнул Иоаким, – ты всегда умел сказать больше, чем произносишь, но от этого не легче. Предугадать судьбу не дано никому, но отчего я предчувствую неладное и так не хочу ехать туда, где…

– Что же ты не веселишься в уединении, брат? – весело спросил Ярл, подошедший из полумрака ночного коридора. – Отчего не танцуешь и не идёшь спать? Что тревожит твои мысли таким дивным вечером?

– Не хочу отнимать твоего праздника, братец! – отшутился Иоаким. – А что, ты тоже решил сбежать от Шуна? Твой родитель ведь не отличается назойливостью, что же ты…

– Да, меня одолевают неясные чувства, – признался Ярл, – как будто что-то предстоит, что-то, что я не могу себе объяснить, и одновременно то, что уже было… но при этом не существовало никогда. Будет, брат, я не хочу утомлять тебя своими предчувствиями неведомого, сегодня не та луна!

– И то верно, но скажи мне – понял ли ты то, что наказал тебе Шун? Кажется, что борьба с самим собой во многих трудах названа одним из самых сложных искусств…

– Да брось ты, брат! – Ярл явно не испытывал неуверенности. – С чем может не справиться человек после окончания войны?

– С Миром! – Иоаким сам удивился стальным интонациям собственного голоса. Он никогда не задумывался – а вдруг становясь вторым правителем Эла, избранник обрекается на молчание традицией, а не собственным решением?..

– Что с тобой Иоаким? – вот теперь Ярл встревожился не на шутку. Как непривычно…

– Кто менее прочих кичится мудростью? – Иоаким был почти уверен, что цитирует один из известных постулатов Плеона Мудрого, хотя и понимал, что в силлогистике Ярл был так же силён, как рыба-кумба в полётах над морем. – Истинный мудрец, Ярл. Меня тревожит то, что Шун предупредил нас о грядущих испытаниях, но при этом не дал понять, насколько они велики. Отец сегодня сказал мне ехать с тобой в Город-без-короля, чтобы помогать тебе во всём. Скажи, ты согласен?

– Конечно, брат, как я рад, что со мной будешь ты! – Ярл был действительно рад, что он будет с ним, но почему же это так удивляет его?.. – Вместе мы точно сможем разгадать мудрёные наставления отца и явить Миру пример, которому последуют люди!

– Надеюсь на это, брат. Поедем через Чёрную чащу, так посоветовал отец! – Иоаким вспомнил, что Шун говорил о масках и в душе устыдился – сам он только что примерил одну, вымученно улыбнувшись уходящему в свои покои брату. Он не стал говорить ему о том, чтобы тот смирил свою гордыню, чтобы понял, что пороки человеческие – не то, что можно превозмочь за один, десять, даже сто лет, потому как знал сохранившуюся историю Мира очень неплохо и помнил, что войны, начавшиеся после ухода Рагима, велись так часто, как это вообще возможно. «Мир не может измениться так просто! – Иоаким чувствовал подступающую злость и не мог понять, что вызывает её. – Каждому нужен Учитель, Ярл, каждому ступившему на путь поиска Истины идиоту… Но знай брат, эту дорогу мы пройдём вместе, и если тебе суждено стать тем, за кем последуют люди, то я буду тем, что поможет тебе подняться и не свернуть с твоего пути!».

Наутро двое коней, обгоняя ветер, скалистым утесом мчались в сторону Черной чащи.

Между городом Эл и Городом-без-короля лежало несколько лесов, и текли две могучие реки, но роща чёрных эбеновых деревьев, славящаяся обилием страшных сказок, посвященных ей, всегда стояла особняком, и каждый обходил её третьей стороной. Хотя это действительно был кратчайший путь, путешественники никогда не пользовались им.

Иоакима, правда, тревожили не старые сказки. Брат Ярла погрузился в смятение – его обуревала тревога и злость, которые он связывал с судьбой Города-без-короля, на трон которого возводят спесивого юнца. «Неужели я так и подумал?.. – уже злился на себя Иоаким. – Но ведь это правда! Пороки людские – страшные противники, их не извести, этот сорняк, а братец так уверен в успехе и понимании слов старого Шуна!..».

Кто же ответит, где предел человеческой ненависти?.. Иоаким не был зол на брата за его удачи, о нет, он не был завистлив или малодушен, он осознавал свою роль и всеми силами желал уберечь Ярла от опрометчивости, которую пока не мог себе даже представить. Дорога ли действовала усыпляюще на острый ум юноши или причиной его гнева явилось нечто иное? Этот вопрос блуждал на самом краю сознания Иоакима, но его он пока не решался себе задать.