Они с Тали многое повидали вместе, включая и ранние версии друг друга. Гаррус помнил, какой кварианка была на первой «Нормандии»: наивная, одновременно решительная и застенчивая, иногда немного неуклюжая в словах и действиях, но преданная. Преданная своему народу, преданная их миссии. И уже тогда Гаррус замечал на себе её взгляды, чуть более долгие и внимательные, чем можно было ожидать. Его это не интересовало, даже веселило немного. Она казалась совсем девчонкой, впрочем, как и Лиара тогда. Они обе безнадёжно меркли на фоне Шепард. Капитан крала каждый момент его жизни, в котором появлялась. Сейчас Гаррус отдавал себе отчёт, что большую часть тогдашнего их пути едва ли сильно отличался от Кайдена по части идеализации Шепард. Он был молод, и влюблённость в неё была соответствующей: горячей, безнадёжной, переворачивающей всё внутри. Он и сам не знал, в какой момент это чувство проросло в глубину его души, заставив повзрослеть и изменив его навсегда. Но мысли о застенчивой кварианке с дробовиком потерялись тогда в этом океане.
После, когда все они вновь встретились на борту возрождённой «Нормандии», изменения, произошедшие в Лиаре, потрясли Гарруса, а вот Тали, по его мнению, осталась прежней. Это было мило и вызывало тёплое чувство ностальгии внутри. Хотя бы что-то в этом мире не менялось. Характер Тали по большей части был прежним. Да и её взгляды на него тоже. Но тогда Гаррусу не было до этого дела ещё в большей степени. Его жизнь выделывала такие кульбиты, что просто не хватало времени задуматься о симпатиях кварианки, которые слегка выступали за границы чисто дружеских.
Всё это время Тали оставалась для Гарруса «девчонкой с соседней улицы»; потребовалось много времени, чтобы понять, что Тали тоже не оставалась неизменной. Перемены в ней были упрятаны слишком глубоко, чтобы его поверхностный взгляд это отметил. Возможно, жизнь внутри костюмов-коконов влияла на психологию кварианцев больше, чем принято было думать.
Когда они проснулись в одной постели после особенно отчаянной вечеринки, затеянной Вегой и Джек, Тали только посмеялась, отпустила пикантную шуточку и хлопнула его по плечу со словами: «Да расслабься, мы же друзья». Они и правда были друзьями, и интрижка их была дружеской, так казалось Гаррусу. И вновь он особенно не задумывался о происходящем между ними. Так продолжалось довольно долго.
…а однажды утром, ускользая из постели, чтобы поскорее закутаться в костюм, Тали сказала: «Я тебя люблю». И скрылась в ванной, не дожидаясь ответа. Её не было долго, и всё это время Гаррус неотрывно смотрел на дверь. Почему она не стала ждать, что он скажет? Или хотя бы не заглянула ему в лицо? Всё, что Гаррус знал о ней, подсказывало, что причина в смущении. Тали была застенчивой девушкой, хоть со своим, глубоко запрятанным огоньком бунтарства, но он показывался только в особых условиях, например, когда она напивалась. А признаться в любви вот так, на трезвую голову, да еще будучи без извечного безопасного шлема — это наверняка было для неё адски трудно. Так говорила логика. Но логика ошибалась.
Гаррус смотрел на дверь, ошеломлённый внезапным пониманием. Тали не дождалась ответа не потому, что была смущена, и не потому, что ей был не интересен ответ, она просто уже знала его. Знала, что если задержится, Гаррусу придётся выбирать между честным молчанием и лживыми словами, и не предоставила ему такого выбора. Выйдя тогда из ванной, она выглядела всё той же неизменной Тали.
— Ну чего ты зависаешь? — насмешливо фыркнула она и, подхватив с пола его вещи, швырнула их в него. — Отдирай гребень от подушки, работа уже заждалась.
И она упорхнула из комнаты, свежая, лёгкая и такая беззаботная на вид. Это выбило Гарруса из колеи. Весь тот день у него всё валилось из рук, а мысли были очень далеки от положенного направления. Он думал о Тали и её словах, о том, во что превращается их безобидная интрижка… и о том, насколько же зреющее сейчас из-за Тали беспокойство отличается от того, другого, которое мучило его во время погони за Коллекционерами. То беспокойство лишало его сна, мешало работать, подгрызало контроль и пропитывало мысли страхами, порой настолько нелепыми, что он сам над собой смеялся. Но оно оборачивалось вокруг его любви к Шепард, и это чувство с лихвой компенсировало всё. У нынешнего беспокойства не было такой сердцевины, оно вращалось вокруг пустоты. К концу того дня Гаррус был убеждён, что Тали, понимая, что он не может ответить так, как ей хочется, прошедшим утром закончила их отношения, и он крайне удивился, когда через пару дней она как ни в чём ни бывало оказалась на его пороге и предложила провести время вместе.
Он знал, что не любит Тали, и даже будь она самым идеальным существом во всей Галактике, это ничего бы не изменило. Он должен был закончить всё ещё тогда. Это было очевидно.
Гаррус не знал, почему в тот день открыл дверь, пропуская Тали. Он не представлял, почему согласился, когда она предложила присоединиться к ней в работе на Раннохе. Он не понимал, как и когда их отношения, всё это время бывшие — по крайней мере, для него — поверхностной интрижкой, привели его в эту точку пространства. В этот дом над живописной долиной, где по утрам слышны крики птиц, а по вечерам сад наполняется мириадами светящихся насекомых. В дом, куда они оба возвращаются после работы и подолгу сидят на подвесных качелях на крыльце, глядя на заходящее солнце и рассказывая о том, что произошло за день. В дом, где они смеются и смотрят глупые фильмы, готовят и делают уборку вместе, где они обсуждают ремонт и спорят о преимуществах разных кровельных материалов… в дом, где они живут.
Гаррус вздохнул, вспоминая все эти моменты. Они были такими простыми и незамысловатыми, и всё же приносили радость. По большей части. Ровно до того момента, пока в голове турианца не просыпался отравляющий шёпот. Он сообщал ему, что всё это ложь. Только блёклая подделка, лишённая самого главного. Потому что на самом деле Гаррус хотел подобной жизни с другой женщиной. И здесь он лишь потому, что у него не хватает силы остаться одному в этом новом, но совершенно не нужном ему мире.
В этом шёпоте, доносящемся из самых глубоких теней внутри, звучало презрение и брезгливость. Голос был уверен: это место было для Гарруса сломанной мачтой, за которую цепляется утопающий, когда его ведёт слепой инстинкт. Голос этого инстинкта разительно отличался от ядовитого шёпота подсознания. И он был хорошо знаком Гаррусу. Любимый голос, теперь звучащий лишь в его голове. Он велел: «Живи!» — и Гаррус следовал приказу, даже не смотря на то, что её голос молчал в ответ на полный отчаяния вопрос: «Зачем, если тебя нет со мной?»
Гаррус услышал треск и запоздало осознал, что слишком сильно сжал руки, и когти процарапали в мягкой древесине перил глубокие борозды. Он решительно тряхнул головой, расслабил пальцы и направился к дому, окна которого уютно мерцали маленькими жёлтыми огоньками гирлянды. Этот свет вызывал тёплую боль в середине груди. Тали забрала гирлянду с «Нормандии», та была одной из многих, которые украшали корабль в канун земного Нового года. Гаррус помнил, как Шепард таскала его по магазинам Цитадели и придирчиво выбирала эти гирлянды. Ему тогда казалось, что все огоньки одинаковы, но Шепард заставила продавцов включить пару десятков прежде, чем выбрала нужный цвет. «Они должны быть домашними, — серьёзно пояснила она на обратном пути. — Тёплыми, знаешь. Как дом. Как семья».
Мерцающие в сумерках огни и правда были тёплыми.
— Я причиняю тебе боль, — негромко сказал Гаррус, когда Тали удобно и привычно устроилась в его объятиях. Он видел следы своих когтей в паре мест на её бёдрах и боках, но мысли его были не о них.
— Вовсе нет, — расслабленно улыбнулась Тали. После этих слов на какое-то время воцарилась тишина, но Гаррус чувствовал, что она не закончила. И оказался прав: в конце концов Тали приподнялась на локте и повернулась, заглядывая ему в лицо. — Ты делаешь меня счастливой. И ради этого я готова потерпеть немного боли. Ты знаешь.
