========== «Пережить» ==========
Прошло ровно десять лет. Десять бесконечных лет. Десять лет, пролетевших как миг.
Сегодняшний день не был похож на тот, на Земле. Сегодня было солнечно и тепло, сквозь прикрытые жалюзи лились узкие потоки яркого света. Птицы, живущие в больших клетках на просторном балконе, заливались на разные голоса. Им вторила какая-то почти неразличимая песня, доносящаяся из невыключенного радиоприемника.
Гаррус устроился на диване в гостиной и пытался читать, но то и дело проваливался в свои мысли, подолгу не перелистывая страницы. Спроси его кто, он даже не сразу бы ответил, о чёем была книга. Обычное дело для этого дня. Хорошо, что сегодня был выходной. Чем бы они ни занимались в последние годы, в этот день у них всегда был выходной.
Из коридора раздался характерный шипящий звук открывающейся двери, а затем лёегкие шаги. Гаррус бросил книгу на стол и поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть входящую в комнату Лиару. В одной руке азари несла пакет с готовой едой из ближайшей забегаловки, а другая была занята целой пачкой конвертов.
— Хочешь, угадаю, что там? — Гаррус кивнул на корреспонденцию.
— Мы оба знаем, что там, — хмыкнула Лиара, оставив конверты на столике у двери. Она прошла к дивану, на ходу стаскивая верхнюю часть форменного костюма, и бросила её прямо на пол. Гаррус усмехнулся, наблюдая это. Ему было любопытно, всегда ли Лиара — на людях такая сдержанная и идеальная, почти как Миранда — была неряхой в быту или эта черта появилась после того дня? После того дня все они приобрели новые черты, хотя и не все признавались в этом. — Не пойдёем?
— Нет, не пойдём. — Он покачал головой. — Мне нравится эта берлога, я не хочу менять её на тюремную камеру. А это непременно случится, если мы туда пойдём, потому что если эта въедливая сука аль Джелани ещё хоть раз спросит меня о Шепард или попросит прокомментировать наши с тобой отношения, я сверну ей шею. Прямо там.
— Скажем, что ты был в состоянии аффекта, — усмехнулась Лиара, вытаскивая из пакета коробки с едой и гремя бутылками. — Ну, и ещё скажем, что ты просто хотел даровать ей быструю смерть до того, как твоя безумная подружка с помощью биотики сдерёт с неё кожу.
— Отличный план, я, может быть, даже уступлю даме очередь, — хищно ощерился Гаррус, когда Лиара подала ему одну из бутылок с крепким декстро-алкоголем.
— Ты всегда умел быть джентльменом, когда хотел, — фыркнула Ли. — Но думаю, ты прав. К чёрту. Чтобы вспомнить, нам никто не нужен.
Гаррус улыбнулся подруге и протянул ей руку, приглашая сесть рядом. Лиара сжала его ладонь и привычно устроилась под боком, небрежно стряхнув обувь на пол. Они открыли первые бутылки и выпили, не чокаясь и ничего не говоря. Воцарилась тишина.
Уже десять лет, как Шепард не стало. Десять лет они не видели её лица, не слышали голоса, разве что на записях.
Записи…
Гаррус помнил первые месяцы после победы довольно смутно. То время, когда вся Галактика ликовала и превозносила жертву Шепард, но казалось, что никто кроме экипажа «Нормандии» в действительности не осознает, что она умерла. Что она была живым человеком, а вовсе не иконой или знаменем, вовсе не символом, с самого начала предназначавшимся в жертву. У неё были сильные и слабые стороны, привычки и глупый хомяк в аквариуме, она злоупотребляла кофе в три часа ночи и совершенно не способна была пройти мимо чьих-то проблем, не попытавшись помочь. У неё была целая толпа врагов, несколько друзей и множество единомышленников. Она была любима. И у неё были планы на будущее. Она вовсе не хотела умирать на этой проклятой станции!
В то время эти мысли сводили Гарруса с ума. Всё медиа-пространство было заполнено агитацией, безжалостно эксплуатирующей образ Шепард и столь же безжалостно его нивелирующей. Гаррус ненавидел эти передачи, ток-шоу, плакаты и проклятущие магнитики, на которых печатали её лицо. Но от всего этого некуда было деться, и он почти превратился в отшельника, заняв пустующие помещения в полуразрушенном доме на окраине Лондона. Компанию ему составляли алкоголь и видеозаписи. Не те стерильные и правильные, которые транслировал Альянс, а те, что сохранились благодаря неудержимому стремлению Касуми документировать всё вокруг. Он не просил, даже не вспоминал о воровке, пока однажды не нашёл у себя на пороге оптический диск с короткой запиской, в которой было ровно одно предложение: «Я помню, какой она была на самом деле».
Те записи были сокровищем. Касуми записала их вечеринку на Цитадели, дни рождения членов экипажа, которые они отмечали на «Нормандии», и пару раз даже подкараулила их с Шепард, когда они полагали, что рядом никого нет. Гаррус смотрел записи снова и снова, и на какие-то мгновения они утягивали его в прошлое, туда, где всё ещё не было бессмысленно. Они стали настоящим наркотиком, но Гаррусу было наплевать.
Он не знал, как Лиара нашла его в той квартире, может, воспользовалась сетью осведомителей Серого Посредника, а может быть, ей сказала Касуми. Так или иначе, однажды Гаррус обнаружил её на пороге. Она стояла под проливным дождём, даже не пытаясь постучать; он не представлял, как долго это продолжалось, но продрогнуть она успела основательно.
Гаррус не лгал себе: в тот момент появление Лиары вызвало скорее раздражение, чем что-либо ещё. Она отвлекла его. Она была вся мокрая и холодная, как будто телепортировалась к нему под двери прямиком с Новерии или проклятущей Алкеры. Нельзя было просто захлопнуть дверь. Гаррус позволил ей войти и нашёл старое, порядком потрёпанное одеяло. Потом обнаружился и алкоголь, оставшийся тут от прошлых обитателей и не грозивший ей смертельной аллергией.
Лиара стиснула стакан дрожащими пальцами и выпила залпом, ничего не говоря. В тот день она молчала долго. Гаррус не подгонял, хотя, когда рассмотрел её получше, ощутил укол беспокойства — неприятное чувство, пробивающееся из глубины души сквозь толщу безразличия ко всему происходящему.
Азари сильно похудела и осунулась, макияж, обычно нанесённый так идеально, что оставался незаметным, был размазан по лицу, к тому же под глазами залегли глубокие тени. Во время войны Лиара часто утомлялась и недосыпала, но даже тогда она выглядела гораздо лучше.
— Я так больше не могу… — прошептала она наконец, и когда подняла глаза, Гарруса поразило их выражение. Время будто откатилось на несколько лет назад, к их погоне за Сареном. К той Лиаре, которую они впервые увидели в скоплении Тау Артемиды — растерянной девочке, не понимающей, что происходит. Гаррус был уверен, что годы стёрли эту ранимую часть её личности, эту её… юность.
Турианец протянул руку, и Ли спряталась в его объятиях, дрожа от беззвучных рыданий. Гаррус поразмыслил немного, рассеянно гладя её по голове, а потом потянул за собой к дивану.
Погасший монитор снова вспыхнул, продолжая воспроизведение записи. По ту сторону экрана на «Нормандии» их двойники из прошлого веселились, отмечая земной Новый год. На напившегося Рекса нацепили монструозную бороду, сделанную из ваты и бинтов. Шепард рыскала по кораблю со здоровенным мешком, набитым всяким странным хламом и ещё более странными самодельными подарками. Сузи разглядывала смешные серёжки с микросхемами, а Джокер уже бормотал что-то про магниты, которые надо к ним приделать, чтобы она могла их носить…
Лиара впилась горящим взглядом в экран, кажется, даже не моргая. Этот взгляд красноречивее любых слов отвечал на вопрос о том, что именно привело её сюда. Гаррус вздохнул, подцепляя когтём крышку очередной бутылки и посылая вселенной очередное проклятье. Шепард приковала к себе его взгляд ещё на первой «Нормандии», и конечно, он замечал и взгляды, что бросали на неё другие. Он видел, как она околдовывает Кайдена, превращая взрослого мужчину в заикающегося мальчишку. Он видел, как наблюдает за ней Лиара. В глазах азари было восхищение и тяга, но она всегда держалась на расстоянии. Гаррус полагал, что эта влюблённость осталась в прошлом, как и её юность, ведь после, во время войны, ему казалось, что чувство, которое Лиара питала к Явику, куда глубже. Может, он ошибался? И где, мать его, Явик? После победы протеанин исчез с радаров, но Гаррус и не пытался его искать; в конце концов, ему самому все эти месяцы совершенно не требовалась компания. Хотя то, что он оборвал связи и с Ли, отозвалось внутри сожалением.
