– Папочка, ты у меня такой забавник… Или как там это слово?»

«Что если врачи ошиблись в его настройках и он никогда не узнает меня? Что чувствуют бионики, от которых отказываются люди, до того момента, как им обнуляют память? Может, это похоже на то, как он отказывается от блинов, которые я только что приготовила? Только сильнее. Насколько сильнее? До небес? Никак не пойму, как люди пользуются этими красивыми фразами».

Джэй постучала. 5 секунд. 10. Еще раз. Ничего, кроме слабого эха в длинном и пустом коридоре клиники. Эмоциональный блок отозвался ощущением одиночества в холодной полутьме. Нажала на ручку двери, та с легким щелчком открылась.

Внутри тоже было мрачновато, но сквозь матовое стекло еще одной двери пробивались лучи света.

– Вот и думайте, в чем дело, – где-то в глубине зала девушка в белом халате кричала на двух медицинских биоников. Свет был выключен, но в воздухе висела огромная голограмма с миллионами желтых огней, соединенных такими же желтыми нитями. – Почему вчера работали одни нейросети, а сегодня другие?

– Добрый день. Я бионик Михаила Корнеева, мне нужна Милана Мигунова.

Разговор на повышенных тонах стих, к ней подошла темноволосая девушка, которая явно пыталась подавить свое раздражение, чтобы начать неприятный разговор дружелюбно.

– Здравствуйте, подойдите сюда, ничего ж не видно. И давайте на «ты», – теперь они стояли друг против друга внутри голограммы, среди гирлянд огней, которые посекундно вспыхивали и затухали. – Джэй, у Михаила Дмитриевича есть какие-то родственники или близкие друзья? … Я имела в виду…

– Милана, простите, как вас по отчеству?

– Давайте просто Милана, без отчества.

– Насколько я знаю, никого нет. Кроме цифрового двойника его погибшего друга с войны на Европе и приятелей-сослуживцев.

– Хорошо, тогда вам расскажу. У нас возникли некоторые сложности. Мы провели все необходимые по регламенту процедуры для медобслуживания 40 тысяч дней. Но когда мы начали проверять, как работает его мозг во сне, как он просил, – Джэй подумала, что она как будто специально выделила голосом эту фразу. – Михаил впал в кому. Мы смогли вернуть его через несколько часов, но он ведет себя странно. Не понимает, где находится и кто его окружает. Мы обнаружили, что его нейросети работают не так, как раньше. Уверена, что всё восстановим, но хотелось бы, чтобы вы пообщались с ним – он как раз скоро проснется.

Милана ненавидела такие моменты. Нет, это часть ее работы – в чрезвычайных ситуациях рассказывать всё близким, но как это сложно, когда этот близкий – бионик. Кажется, что даже та сотня нейронов, чьи голограммы сейчас светятся на лице, волосах и треугольных ушах Джэй, были способны на большие эмоции, чем сама Джэй с ее глупеньким личиком. И по закону ей надо было советоваться с этим существом. Радовало, что по тому же закону подать в суд на клинику бионик не может.

– Послушайте, Михаил Корнеев – герой войны на Европе,– Джэй трудно было сосредоточиться на речи, пока она наблюдала за всеми этими огоньками и понимала, что говорит о Михаиле, находясь в голограмме его мозга. – Это плохо повлияет на репутацию клиники, если окажется, что такой человек в вашем центре лишился оперативной памяти…

– Проверьте лобное ингибирование системы зеркальных нейронов,– если нельзя кричать на биоников клиентов, то медицинские бионики все стерпят.

– Там все хорошо, – отозвался голос откуда-то из лобной доли.

– Милана, вы должны починить Михаила, – Джэй смогла отвлечься от пульсирующих вокруг них нейросетей. – Он прожил великую жизнь и не заслужил объятий забвения.

– Конечно, мы постараемся, – Милана смягчила голос то ли из-за не к месту вставленного поэтического выражения, то ли решив, что на Джэй подействовали ее крики. – Он скоро проснется. Я провожу вас к нему. А вы продолжайте искать, проверьте путь 3.

Михаил очнулся в светлой палате в 10 сантиметрах над поверхностью антигравитационной койки. Его взгляд медленно фокусировался на бесцветных стенах. Он посмотрел на свои руки.

– Землячок, как самочувствие? – еще одна из четырех коек принадлежала русому мужичку из тех, для кого технология замены органов открыла врата к вечному веселью. – А я думаю, ты или не ты? Михаил Корнеев же, ты ж со Вторчика?

– А?

– После операции что ль? Молодец, следишь за здоровьем. Я вот тоже пятую печень меняю, – он понизил голос. – Мне родная 40 лет служила, а это их барахло только семь лет выдерживает.

Михаил попытался встать, но голова закружилась, и его рука уперлась в невидимый матрас койки.

– Эй, братуха, ты чего? Позвать кого?

– Братуха, не. Скажи лучше, где мои вещи.

«Скорее, надо найти документы. Нельзя, чтобы они все узнали».

– Да вон за койкой нажми.

Из стены плавно выполз длинный ящик. Михаил начал поспешно одеваться, преодолевая слабость. Посмотрел на браслет, неловко надел его, в голове заработал внутренний экран. «Это что-то вроде интерфейса «мозг-компьютер». Так, Михаил Корнеев, 1986 года рождения, военный пенсионер, партнер – бионик, родственников нет. Зачем? Зачем это всё?»

В этот момент открылась дверь, в палату вошел пожилой мужчина в белом халате. Внутренний экран распознал в нём главного врача клиники С.В. Ямских. Во время, когда все носили тела 20-30-летних, Сергей Викторович был в теле 60-летнего. Ему казалось, что это придает солидность и схожесть с великими мыслителями прошлого.

– Ну как тут поживает наш герой войны? – его настроение было слишком бодрым для этого тяжелого утра.

– Хорошо всё, – Михаил натужно улыбнулся, застегивая вторую сверху пуговицу льняной рубашки в третью прорезную петлю.

– Вот, а мне говорили, что у вас частичная потеря памяти, когнитивные нарушения, – доктор развел руками. В эту минуту в палату вошли Милана с Джэй и удивленные замерли.

– Память в порядке. Помню всё, как вырос на Вторчермете, как воевал на Европе, эту девушку помню, – Михаил улыбнулся Джэй, на этот раз более естественно.

Джэй подошла и нежно посмотрела ему в глаза. «Тот самый бионик. Так, надо обнять ее посильнее».

– Милана, голубушка, наш герой войны жив и даже вполне себе здоров, – главврач хотел пошутить про излишне крепкие объятия, но, посмотрев на коллегу, понял, что лучше не надо.

– Сергей Викторович! – она недовольно свела руки на груди.  – Нам надо его проверить. Вчерашние нарушения имеют какие-то причины. Провалы в памяти могут быть симптомом серьезного заболевания.

– Михаил, если все же произойдет такое, что не сможете сообразить, зачем шли, куда шли – звоните нам. А вы, барышня, понаблюдайте. Выписываем! – громогласно объявил главный врач и потянул Милану к выходу. – Он все помнит, и у нас нет оснований его удерживать. Я знал одного такого солдатика, так он…

Автопилот такси выбрал нижний путь, так что они летели между небоскребами, чьи композитные стены переливались в тон рассвета.

«Восьмиминутные фотоны достаточно сильны, чтобы окрасить многовековой город в свой цвет, а я не могу найти выход и, главное, причину».

Михаил односложно отвечал на все расспросы Джэй и, кажется, много читал на внутреннем экране.

– У тебя правда нет провалов в памяти? – она не понимала, что ее больше беспокоит, слова врача или перемены в его поведении.

– Честно говоря, некоторые вещи я не помню, – он отстраненно смотрел на город. Непонятно было, где его сейчас больше, с этой стороны окна или с той. – Но постепенно всё вспоминается. Ты не переживай.

Только на последней фразе он повернулся к ней, но Джэй не хотелось выяснять, что это, желание успокоить или страх не посмотреть в глаза во время вранья.

По возвращению домой бионик предложила включить старые фильмы, но человек только меланхолично глянул «сквозь нее», хотя не было похоже, что он в восторге от сибирских пейзажей на стенах. Несколько часов Михаил лежал в кровати, уткнувшись во внутренний экран, а Джэй сидела за столом спиной к нему и перечитывала классику, пытаясь понять, какой из миров шахматиста более реален, там, где есть шахматы, или где их нет.