И она согласно кивнула головой.

– Да, Сергей. Да. Я вас поняла. Я очень хорошо вас поняла. Я привезу его сама. Сама привезу. Конечно…

– Да, и завтра, прежде чем к нам ехать, вот, позвоните, – он протянул ей маленькую карточку с золотым тиснением. – Мало ли, вызовут куда… Тут, знаете, всякое бывает, – чуть грустно улыбнулся он. – Вот вам моя визитка, здесь и мобильный есть, – как-то смешно немного, будто желая немедленно расцеловать и эту визитку, и маленькую, всего-то в пол-ладони, сиреневую «Нокию», свою большую гордость, он сделал губы трубочкой и посмотрел на Светку. – У вас, кстати, есть мобильный?

– Нет, – мрачновато усмехнулась Светка. – Пока не заработали.

– Ну ничего, не страшно, заработаете ещё, – утешил он её, – а пока можно и с городского… Звоните, Света, звоните, не стесняйтесь…

Он проводил её до выхода, протянул руку на прощанье:

– Всё, жду вашего звонка. После обеда. Ближе к вечеру. До завтра…

– До завтра, – подала ему руку Светка. – До свидания.

И дверь, тяжёлая стальная дверь, закрылась за ней с тихим гулким стоном.

Серёга вернулся в кабинет, открыл свой секретер и налил полный фужерчик вискаря. «Да пропади оно всё пропадом, – подумал он. – И нафига мне это нужно?! Вот эти сцены безумные, дураки эти, самоубийцы бесконечные! И почему только такие женщины достаются каким-то идиотам?» Одним большим глотком он опрокинул виски в горло, подошёл к окну, раздвинул шторы. «Всё, хватит, – сказал он сам себе. – Хорош тут сопли распускать! Собрался! День ещё целый впереди…»

Он стоял молча и глядел в позднее ноябрьское утро. Впереди его ждал очередной тяжёлый бесконечный день, ещё один день в дурке. За окнами, огромными хлопьями, кружился, тихо падая, ко всему на свете безразличный, прекрасный и равнодушный белый снег…

Светка же вышла из больницы, в первом попавшемся ларьке взяла джин-тоника, села под крышей остановки и закурила. Мелкими глотками она пила горьковатую ледяную жидкость, и на душе у неё тоже было и горько, и страшно, и холодно ужасно. И холодно, и горько…

Вечерний обход в закрытом психиатрическом стационаре огромной питерской больницы где-то в Купчино начался по расписанию, в шесть вечера, как обычно. Хотя, собственно, и обход-то весь – всего ничего, одна формальность. Три небольших палаты на восемь коек, никаких тебе буйных, убийц или преступников. Ободранные полунаркоманы-алкаши, народ в общем безобидный, пока до сладкого не доберётся. А как же тут добраться? Стальные двери, милицейский пост на входе, окна за проволочной сеткой, ещё и на решётках. Не отель в Анталье олл инклюзив. И захочешь тут – не расшалишься! С такими вот позитивненькими мыслями Сергей Станиславович Овчинников, завотделением, в сопровождении двух санитаров вошёл в третью, последнюю на сегодня, самую тихую и в чём-то даже образцовую палату.

Особенных сюрпризов он здесь не ожидал: действительно умалишённых и даже приличных симулянтов здесь не было давно. Обычный питерский, изрядно потрёпанный жизнью люд из пьяных коммуналок и с окраин. Разве что новенький этот, очередной самоубийца-неудачник, вызывал у Серёги некоторые сомнения.

Парня доставили прошедшей ночью, сразу в реанимацию, с огромной передозой тяжёлого снотворного и, как обычно в подобных случаях бывает, с изрядной долей алкоголя в крови. Его, как и положено, ещё на квартире промыли от души и накачали слегка адреналином, в реанимации провели дополнительные мероприятия, уже, скорее, для порядка, а утром перевели сюда, в третью палату. И вот теперь эта его койка на колёсиках стояла прямо в центре, в широком проходе между кроватями больных. А несколькими часами ранее Сергей провёл довольно тёплую, хотя и с лёгким воспитательным уклоном беседу со Светланой, его женой – удивительной красоты молодой женщиной со светлыми печальными глазами.

– Ну-с, – с лёгкой улыбкой войдя в палату произнес Сергей Станиславович негромко, – добрый вечер, граждане больные, алкоголики, как говорится, наркоманы, тунеядцы. Как здоровье? Не болеем? – Сергей Станиславович шутил; подобная, слегка панибратская манера общения со своими пациентами в его представлении играла роль некоего смягчающего демпфера и в то же время как-то сближала с обитателями стационара. – Как там наш новенький? Проснулся? – он подошёл к койке на резиновом ходу, чуть наклонившись посмотрел внимательно на Веню, и нарочито бодрым голосом с улыбкой произнёс: – Ну, здравствуйте, молодой человек, здравствуйте! Проснулись наконец? Тогда с днём вас, так сказать, рождения! Добро пожаловать в наш дивный сад! – Сергей Станиславович, казалось, просто светится радушием. – Как настроение? – довольно хохотнул он в стриженую свою, аккуратную бородку. – А! Вижу-вижу! Уже лучше! Вижу по глазам!

Завотделением, конечно, слегка лукавил. Глаза Венькины, сказать по правде, оптимизма большого отнюдь не излучали. Да и какой, признаться честно, какой вообще оптимизм могли излучать глаза вчерашнего самоубийцы, по пробуждении нашедшего себя привязанным к постели, под капельницей и за решётками на окнах. А если учесть ещё и пикантное то обстоятельство, что человек этот совсем недавно был начисто сражён известием о своём пребывании в психушке, так тут же станет ясно: ни радости, ни даже намёка хоть на какое-то веселье глаза счастливца излучать явно не могли. Это было просто невозможно…

– Здравствуйте, – мрачно выдавил из себя Веня. – Лучше, лучше. Куда уж лучше? И был-то вроде ничего. А теперь совсем уж здорово! Здоровее просто некуда…

– Ну вот, – опять заулыбался доктор. – Вот и чудесно! И чувство юмора, вижу, к нам вернулось! Недаром в народе говорят: здоровый сон – лучшее лекарство. В словах народных – вековая мудрость! Не находите?

– Нахожу, – криво улыбнулся Веня. – И опять теряю. И снова нахожу. Так и живу. Зато не скучно. Кто-то теряет, а кто-то находит. Народная мудрость, вековая…

– Прекрасно, прекрасно! Просто поразительно, – внимательные глаза доктора прямо светились неподдельным счастьем. – Отличная динамика. Вот что делает с человеком даже кратковременное пребывание в закрытом медучреждении. Так, глядишь, через пару месяцочков и о досрочной выписке подумаем… возможно…

Венька от изумления чуть не поперхнулся:

– Вы что, серьёзно? Через пару месяцочков? О досрочной???

– А вы как думали? Вас, я надеюсь, ваши, так сказать, коллеги, уже успели просветить, где вы теперь находитесь? – он обернулся к обитателям палаты:

– Просветили или как? Признайтесь честно, Константин, – он посмотрел на Костю. – Уж вы-то не могли не отличиться. Хоть режьте, не поверю.

– Просветили, Сергей Станиславович, просветили. За нас не беспокойтесь, – с довольной физиономией отозвался из своего угла Костян. – Сами знаете, Костя своего не упустит.

– Ну вот и славно, вот и славненько. Значит, объяснять ничего не надо. Давайте знакомиться: Сергей Станиславович. Заведующий отделением. Прошу любить и жаловать. А ваше имя, Вениамин Владимирович, мне, как видите, уже известно. Лежите, Вениамин, лежите. Вам, друг мой, пока требуется покой.

Нет, такой вот грёбаный покой Веничку вовсе не устраивал. Парнишкой он был довольно крепким, с характером, кое-что в этой жизни повидать уже успел и принимать решения давным-давно привык самостоятельно. Советы же всевозможных умников его не интересовали. Вот и сейчас, от неожиданного такого поворота вся его натура вдруг тихо взбунтовалась. «Да хрена тебе лысого, – решил он сразу. – Посмотрим ещё, что там у нас будет с выпиской, досрочной, – но вида не подал. – На рожон здесь лезть пока не стоит, – думал он, – тут всё же дурка. Вот отлежусь немного – что-нибудь придумаю. Не совок, однако, прошли твои времена, братан, – злился молча Веня. – Я, как-никак, не убивал, не грабил, пальцем никого не тронул. Так что не умничал бы ты, братишка, разберёмся как-нибудь».