— Моё имя Гарацу. Я не местная, если ты заметил по моему протектору, — она легко коснулась пальцем повязки с символом Селения Скрытого в Песке на своём лбу. — И здесь ненадолго. Что ты хотел?

Да ничего он блядь не хотел! Вырубить ногой по темечку и утащить волоком за волосья в Селение Скрытое в Дожде на поруку Лидеру. Что можно хотеть от этой пизды в принципе? Однако он помнил, что должен отыграть свою роль, как можно лучше, хотя бы для того, чтобы Какузу не тёрся рядом с ней. Ревность ли это была или что другое, но Хидану даже представлять было непереносимо, что сучка будет стоять и пялиться на его напарника. Случись это, и они бы точно провалили чёртово задание — он изрезал бы её в лохмотья своей косой.

— Иду, смотрю, краля стоит с жопой охуенной. Подошёл познакомиться, пригласить погулять по окрестностям, — он как можно обаятельнее улыбнулся, как тогда, когда что-то клянчил у Какузу. — Ты как? Согласна?

Девушка по-прежнему пристально смотрела на него, но ничего не отвечала. Нет, на дуру она не была похожа, однако Хидан всё равно чувствовал к ней сильную неприязнь. Ему казалось, что она считает себя лучше его, тогда как это не могло быть хотя бы потому, что у него есть хуй, а у неё — нет. И к тому же она явно не религиозна. Безбожница так и нарывалась на проповедь. И он устроит ей её, как только они выйдут за ворота этой задницы, гордо именуемой Селение Ремесленников.

— Гарацу-сан, ты же не собираешься идти с этим хамлом? — с чувством глубокого опасения воскликнул один из её сопровождающих, тот, кто и заподозрил Хидана во лжи. Уебать бы его техникой укрепления Какузу «Земляное Копьё», когда мощь физической атаки становится разрушающей. Хидан вчера испытал её на себе.

— А не хочешь ли ты лизнуть мою залупу?! — вновь не сдержался «резчик по дереву», мгновенно поворачиваясь к нему и испепеляя его своим взглядом. — Да покарает тебя Джашин, да отвернёт он от тебя своё око, оставив в пучине греховности и безверия!

— Джашин? — вдруг отозвалась куноичи, прищурив глаза.

— Я приверженец Джашинизма, — твёрдо ответил ей Хидан. — И проповедник Истинной Веры.

Он не ожидал от такой еретички ничего хорошего. Ждал, что её лицо перекосится от страха или гнева, думал, что она грохнется в обморок или нападёт, но случилось немыслимое — похоже, девке это даже пришлось по душе. Внезапно она проявила интерес к его словам, не обращая внимания на округлившиеся глаза на лицах своих сопровождающих шиноби. Приблизилась к Хидану, раздвигая в улыбке губы, и заявила сокровенным полушёпотом:

— Не подумала бы, что ты религиозен. Но мне было бы очень интересно узнать о твоей религии побольше, ведь я как раз ищу для себя нечто такое, чтобы., — она взмахнула длинными ресницами. — Так мы идём или нет?

— Ага, идём. Сайонара, крестьяне! — взмахнув рукой на прощание, крикнул мужикам Хидан и не сдержался — показал им два средних пальца.

***

Они побрели вперёд, направляясь на самую оживлённую улицу, и Хидан, проходя мимо Какузу, скрывшегося в тени дома, зыркнул на него испепеляюще. Хорошо ему, лохматому скоту, а Хидану придётся развлекать какую-то шмару, лицо которой прекрасно бы смотрелось на его косе. Он понятия не имеет, как соблазнять женщин, да ещё и зазывать на свидание в ближайший лес. Сиськи что ли ей надо щупать или лить в уши, какая она раскрасавица? Какузу ответит за это. И Лидер ответит. Он проклянёт их всех, призовёт Джашина покарать этих грешных, нечестивых безбожников. Великий Бог никогда не протянет им длань свою и не возьмёт под покровительство таких, как они.

— Пойдём в какой-нибудь ресторан? У меня с утра не было во рту ни крошки, — настойчиво заявил Хидан, чувствуя, что весь его нрав рвётся наружу, и скоро он пошлёт её нахер или хорошенько отвесит по надменному ебалу.

— Я предпочитаю вегетарианскую пищу, — оповестила она. — Здесь есть такие рестораны?

— Кто с утра овощами закидывается? Я хочу как минимум мяса и, желательнее всего, острого. Вчера мне так и не довелось поесть свиных рёбрышек. Где тут подают лучшие?

— Но это же ты местный, — возразила Гарацу, пытливо взглянув на Хидана из-под длинных ресниц.

— А.., — тот криво усмехнулся. — Я недавно переехал, ещё не в курсе, где тут и что, поняла?

— Тогда пошли в «Укай-тей». Там подают и мясо, и овощи, — миролюбиво предложила куноичи и сунула кунай в примотанную к бедру сумочку для оружия. — Согласен, Хидан-сан?

Того передёрнуло. Ещё он не ел в обществе этой мандавошки. Так и кусок в горло не полезет, будь она неладна.

Солнце поднималось с востока, заливая Селение ярким, золотистым светом, дробилось на лучи, проскальзывая сквозь рейки крылец, и заглядывало в окна домов навязчивыми пятнами, что бликами отражались от мытых стёкол. Было тихо, только тёплый южный ветер изредка гнал пыль по дорогам, да шумел в блёклых кронах деревьев. С другой стороны улицы слышался лай собак, птахи щебетали где-то над головой. До главной улицы издалека доносились запахи уличной еды, и скоро Хидан услышал недовольное урчание в своём животе.

— Джашин не учит воздержанию? — полюбопытствовала Гарацу, напоминая о своём существовании, и Хидан бросил на неё невольно раздражённый взгляд.

— Как раз наоборот. Мудрость Джашина-самы не имеет границ, и он понимает, что это не приведёт ни к какому результату. Очищения души не постичь таким глупым способом, да будет тебе известно. Его постигают лишь выстраданной болью во время ритуала, когда ощущаешь её, чужую, на себе каждой клеткой своего организма, когда она объединяет жертву и жреца и приближает обоих к смертельной агонии. Общей смертью ты ставишь точку, и разум проясняется, а душа постигает просветление. Блядь, ну неужели не понятно?

— Тогда почему ты до сих пор жив, Хидан-сан?

— Кто следует заповедям, того не коснётся тень Смерти. Я бессмертен, твою мать.

Он сам не осознал, как был втянут в разговор о религии и Джашине. Гарацу не походила на тех трусливых неверных, что приходилось встречать Хидану ранее, бежавших, сверкая пятками, стоило им заслышать о Кровавом Боге. Но и не была она похожа на атеистов, как Какузу, которые хотели класть хуй на любых богов вообще. Она слушала его очень внимательно, внимала его речам о догмах, кивала и задавала вопросы, особенно её интересующие, давала ему быть в такой непривычной роли проповедника. Может от того, а может и нет, но Хидан совершенно не обратил внимание на её предпочтение в еде, на то, как быстро ей удалось сблизиться с ним, и на то, что она взяла его под руку, пока его проповедь прославляла Истинного Бога. Ему и невдомёк было, каким образом они оба после ресторана оказались на горизонтальной крыше самого высокого из домов, представляющей собой площадку, откуда просматривалась часть Селения.

Люди внизу сновали туда-сюда, из труб некоторых мастерских шёл дым, тут же разгоняемый усилившимся ветром. В узком проулке пятеро детей играли деревянными сюрикенами и пытались кинуть их в невидимую цель на стене. Две драные кошки на противоположной крыше ластились друг к дружке, а прямо под ними женщина в льняном переднике развешивала на верёвке белоснежное бельё.

— Как же жарко, заебало, — не выдержал Хидан, с негодованием расстёгивая свой плащ так, как ему было привычно. Он плюхнулся на скамью, лениво вытянул ноги и провёл ладонью по совершенной укладке своих светлых волос.

Амулет сверкнул в лучах полуденного солнца на голой его груди. Гарацу, не сводя с него глаз, присела рядом, и пальцы её, словно против её же воли, потянулись к металлическому символу в виде перевёрнутого треугольника, окольцованному тонким кругом.

— Амулет Джашина, — завороженно произнесла она, но Хидан одним ловким движением перехватил её руку и сжал пальцы сильнее, чем положено.

— Клешни убрала, — угрожающе произнёс он, глядя ей в глаза и хмуря тонкие брови. — Это святотатство — трогать чужие религиозные символики.

— Но мне нравится, — невозмутимо ответила девушка, даже не пытаясь освободить свою руку из захвата. — Так же сильно, как.. мне нравишься ты, — и не успел Хидан издать хоть звук, как она прижалась к его губам своими, тут же настойчиво проталкивая язык ему в рот.