И Какузу, не теряя ни секунды, скрылся в кроне ближайшего дерева.

***

Самая выигрышная тактика, основанная на внезапности. Она даёт такое преимущество, которого тебе в жизни не добиться никакими усилиями. Совершить какой-нибудь из невероятных манёвров и нанести удар тогда, когда по законам логики его совершить невозможно, и тогда противник, будучи в иллюзиях антиципации, заведомо обречён на проигрыш — это основа основ того, чему учат в Академии Шиноби, и её Какузу заучил, как Хидан заучил необходимые в его религии молитвы. Вот и нити, что в темноте совершенно неожиданно вырвались из-под земли и опутали руки Гарацу, дали фору и сделали Какузу фактически победителем схватки.

Гарацу была уверена, что он ушёл. Хотя тратить чакру и не следовало бы, но всё же она применила Клонирование и отправила одну из своих теневых клонов вслед за Какузу, чтобы окончательно удостовериться в том, что тот не вернётся. Однако.. неужели это тоже был один из его клонов, а настоящий схоронился в почве до лучшего момента?

Песок всё ещё не осел на землю, но уже ничего не мог поделать против нападавшего — Гарацу больше не имела возможности складывать печати. Пробравшись к алтарю, Какузу прищурился от яркого света, исходившего от него, и взглянул на Хидана, всё ещё замурованного в сияющем стеклянном коконе. Глаза его были плотно закрыты, чернота и костяные узоры сошли, вновь явив взору привычную светлую кожу. Лицо казалось восковым. Застывшим. Подох что ли сектант проклятый?

— Техника Земляное Копьё.

Левая рука Какузу потемнела и стремительно затвердела, сделавшись прочной, как алмаз. Он отвёл её назад, размахнувшись посильнее и ударил по стеклянному полотну кокона, по поверхности которого тут же расползлись ленивыми змеями трещины. Раздался звонкий хруст, и на этом всё. Хидан по-прежнему не шевелился и глаз своих не открывал.

— Проснись уже, ублюдок, в гробу выспишься, — рявкнул Какузу, снова приготовившись врезать.

Гарацу билась в его нитях, но тщетно, лишь тратя последние силы на бесполезные действия, и, когда от следующего удара послышался мелодичный звон, стекло теперь раскрошилось, оставив Хидана лежать на острых осколках. Они вспыхнули бриллиантами и засверкали в исходящем от алтаря свете, впиваясь в тонкую кожу.

— Хидан, давай уже, сукин сын, просыпайся! — не в силах сдержать свой гнев, Какузу отвёл руку в третий раз и теперь уже досталось самому Хидану, да так, что рёбра издали противный хруст, но зато этот выродок, наконец, приоткрыл свои малиновые глаза, подслеповато щурясь, и бестолково взглянул на Какузу.

— Эй, Какузу-чан! Я уже помер и теперь в раю? — хлопая ресницами и слабо дыша, спросил он, но ни его руки, ни его ноги не шевелились. В подступающей темноте казалось, словно Хидан действительно был трупом, хотя свет, исходивший от пики и ложившийся на лицо жуткой маской, был тёплым и мягким, живым.

— Если куда ты и попадёшь после смерти, выродок, то прямиком в анальный проход к своему глупому божку. Поднимайся уже или снова врежу.

— Чё? — Хидан повернул голову и успел заметить яростно сопротивляющуюся Гарацу, так что тут же усмехнулся свой выбешивающей улыбкой. — Какузу, я — всё ещё я? Я — всё ещё жрец Джашина?

— Да плевать я хотел, вставай! — грубо дёрнув, Какузу стащил его с этого грёбаного алтаря, и тот мешком свалился на землю, всё ещё, очевидно, не чувствуя своего тела.

— Ух, блядь, как конечности затекли, — Хидан попробовал размять пальцы, пошевелить ногами и руками. — Какузу-чан, и всё-таки ты вернулся за мной, да? — спросил он своим невъебенно противным гадким голоском. — Это что значит, что ты меня хоть немного да любишь?

— Совсем спятил? Такое чмо невозможно любить, понял?

— Но ты здесь, нэ?

Напрашивался. Ох, как напрашивался, чтобы Какузу взял да и снёс ему башку или треснул его лбом о выступ алтаря, на котором этот гад едва не изменил свою невыносимую сущность.

— Я не хотел вернуться к остальным с чувством позора — вот и всё. Эта куноичи — сущее дитя для меня, и я никогда бы не допустил, чтобы она одержала схватку с таким опытным шиноби, каким я являюсь, но самая веская причина — это то, что мне нужно получить за миссию свои деньги. Ты здесь совершенно не при чём, Хидан, не вздумай начать собой гордиться.

— Можешь пороть мне тут что угодно, Какузу, но я-то знаю, что вернулся ты только потому, что жить без меня не можешь.

Посмотрев на него, как на полного кретина, Какузу решил, что пора бы найти свою правую руку, которую он потерял в бою, и пришить её обратно. Кстати, вот ещё одна причина, по которой он вернулся, а вовсе не ради Хидана, что бы пустомеля там себе не надумал.

— Давай, совершай свой проклятый ритуал и двигаем. Со стороны Селения Ремесленников уже выбежали дозорные, чтобы узнать, в чём здесь дело, — с этими словами он принялся сильнее скручивать Ито Гарацу своими нитями, словно паук, угодившую в его паутину жертву. — Черти свой грёбаный круг.

— Ты такой душка, Какузу. Даёшь мне время, чтобы я исполнил заповеди Джашина, хотя я даже не просил тебя об этом. Я так и думал, что ты вернёшься, потому что не мыслишь жизни без меня. Кто ещё доставит тебе столько радости, как ни я, ведь только я вынесу общество такого угрюмого, занудного скупердяя, как ты.

— Заткнись уже, где твой сраный штырь?

Медленно поднявшись на ноги, Хидан потащился к кругу для Широ, которым так и не пришлось воспользоваться. Тёмный огонь вспыхнул в нём, кровожадный и древний, как мир, но в голове всё ещё пульсировала мысль о том, что Какузу спас его, и это было так странно.. так тупо.. нелепо, но.. он был ему благодарен за это, хотя хрен ему в этом добровольно признается. И скоро, сразу после ритуального обряда, когда он насладится кровавыми реками и вкусит сладкие болевые судороги, то с удовольствием отблагодарит его за своё спасение да так, что Какузу впредь только и будет делать, что спасать его. Для того, чтобы снова и снова испытать на себе его благодарность.

Звёзды переливались холодным сиянием в ночном небе, ветер совсем стих, улеглась и пыль на раскуроченную землю, укрывая следы недавней битвы. Запрокинув голову, Хидан смотрел в бесконечную высь своими малиновыми глазами, казавшимися почти пурпурными в темноте. Спасением души заниматься бессмысленно, когда она и не жаждет никакого спасения, а насильно, будто вливая «лекарство» через капельницу, не добиться истинного покаяния. Какузу, несмотря на все их разногласия, это понимал и, как бы не выёбывался, но уже то, что он вернулся сюда, говорило о том,.. каким же всё-таки охуенным напарником был Хидан, самым идеальным из всех и самым шикарным. С этим чётким пониманием пора было воздать почести Великому Джашину.