— Давай-давай, Какузу, шевели булками. Если прибавим шагу, быстрее доберёмся, — выкрикнул он, обгоняя его.

***

Лес всё больше редел. Исчез подлесок, трава из сочной и густой превратилась в тусклые, прижавшиеся к земле былинки. Мелкие камешки забивались в обувь, впивались в кожу, кололи под пальцами. От голода сосало под ложечкой и возникло лёгкое головокружение, сопровождаемое такой неприятной слабостью, которая делала каждый шаг тяжелее. Взглянув на небо, расчерченное шрамами облаков, Хидан заприметил летящего над ними ястреба. Птица не издавала ни звука; лишь бы не насрала на голову, и на том спасибо. Но внезапно напрягся Какузу, запрокинув голову и посмотрев пролетающей птице вслед.

— Что-то не так? — осведомился Хидан. Схватился за рукоять косы, сжимая покрепче тугую оплётку.

— Всё так, — огрызнулся Какузу.

— Опять нервные бзики? Или старческий маразм? Ты бы подлечился сначала, прежде чем на миссии выдвигаться. Травки там какие попил, пилюльки успо..

Договорить он не успел. На тропу прямо перед ними прыгнули четверо шиноби с символом ремесленников на лобном протекторе, поднимая клубы пыли в неподвижный воздух. Выглядели они не слишком угрожающими, скорее всего, просто патрулировали окрестности и не были обеспокоены нежелательным вторжением.

— Кто такие? — спросил один из них, самый взрослый по возрасту, чьи уголки глаз были до смешного опущены вниз.

Разгоняя вокруг себя пылищу свободной рукой, Хидан не удержался и чихнул, чем вызвал недовольный взгляд Какузу. Хорошо ему, уроду, в маске. А прятать своё прекрасное лицо Хидан считал едва ли не таким же кощунством, как атеизм.

— На заработки идём, — без запинки ответил им Какузу своим низким басом, с облегчением отмечая, что утаить собственные протекторы с перечёркнутым предательским знаком было хорошей идеей. — Мой друг — отличный резчик по дереву. Его талант может пригодиться в вашем селении в отличие от нашего, в котором только разруха да голод.

Хидан глянул на него с усмешкой, но поддержал его гнусное, спонтанное враньё:

— Режу ювелирно. Пью редко. Заглатываю целиком.

Воздев глаза к небу, Какузу потушил в себе вспышку гнева и зудящее желание разбить своему тугодумному напарнику нос. Хидан любил порисоваться при любой возможности — когда надо и когда не надо. А его сортирный юмор не вызывал ничего, кроме жажды выдрать его язык из глотки и скормить пираньям.

— Это вот такой трёхлезвенной косой вы по дереву вырезаете? — с удивлением спросил другой шиноби, самый молоденький из всех, в нелепых круглых очках, но зато в характерном для чуунинов жилете.

— М? Да. Это мой любимый рабочий инструмент, — заверил его нукенин, закидывая косу себе за спину.

— После задницы, — неслышно буркнул Какузу. Как же сильно выбешивал Хидан, думая, что он такой остроумный и сообразительный. Думая, что он искусно врёт. Вообще думать — это не его, совершенно же очевидно.

Хотя, впрочем, преграждающие путь шиноби были не меньшими тупицами, раз так легко поверили лживым словам.

— Что ж, вы можете пройти. Ворота в селение открыты, — слегка поклонились они и исчезли, оставив после себя новые клубы пыли. Мельчайшие её частицы попали в глаза и забились с нос, покрыли тёмные плащи нукенинов липким слоем.

— Я уж думал, что придётся драться, — пробормотал Какузу, окидывая суровым взглядом самодовольного Хидана.

— Резчик по дереву, да? — заржал тот конём. — Как насчёт резчика по телу?

— Сейчас я буду резчиком по телу, если не заткнёшься. Шагай уже, пока не получил пинка для ускорения.

Расхохотавшись снова, Хидан улыбнулся ему весьма доброжелательно и двинулся вперёд, с трудом переставляя усталые конечности. Воображение, рисующее ему скорый отдых, подталкивало его немного ускориться. Но тут Какузу решил обговорить детали миссии, и красочная картинка, где уютный гомон трактира, наполненность желудка и сиденье под задницей, взорвалась на мелкие фрагменты, которые склеить так и не удалось.

***

— Эта курва — куноичи Селения Скрытого в Песке, — монотонно объяснял Какузу время от времени зевающему напарнику. — Она владеет скрытыми техниками, которые заинтересовали Лидера-саму, а значит, он хочет, чтобы мы притащили её живой. Ты слышишь меня, чучело? Живой. Никаких твоих дурацких ритуалов.

— Не богохульствуй, вонючий мешок дерьма! Или я прокляну тебя! — живо разъярился Хидан. Но зато перестал зевать и глазеть с сонливым видом, да и Какузу лишний раз убедился, что тот его слушает, а не мечтает о стаканчике саке.

— Она там на задании и задержится совсем ненадолго, вот потому-то я и тороплю тебя.

— Будет кровавая битва, так? Она сильна?

Плюс Хидана в том, что он вообще не злопамятен. Можно как душе угодно обзывать его, срывать на нём злость, ломая рёбра или снося пустую башку с плеч. Как недавно выяснилось, можно даже нарушить его ритуал, — хотя этим и не стоит злоупотреблять, — но тем не менее гнев из Хидана испаряется также быстро, как и вспыхивает в нём. Скорее всего, суть в том, что у него мозг, как у кальмара, и для того, чтобы записать на подкорку какую-то информацию, он прежде вынужден удалять всё ненужное. Бедный, скудоумный Хидан.

— Живой, напоминаю ещё раз. Ослушаешься, слетишь с катушек, сам будешь объясняться с Лидером-самой или с его этой Конан, — Какузу не сдержал тяжёлого вздоха, искоса взглянув на Хидана. — Мне бы такую полезную бабу, а то ведь ты способен только деньги клянчить да языком молотить беспрестанно.

— Ои-ои! Какузу! Тебе достался идеальный напарник. С таким охуенным телом, таким охуенным лицом и великолепными техниками, которые помогают нам превращать врагов в фарш.

Но наглый и бесцеремонный, как всегда.

— Мы говорим о нашей миссии, а не о тебе. Уймись, Хидан.

К его изумлению, что-то радостно проблеяв, тот стал тыкать пальцем вперёд, и тогда Какузу тоже разглядел за густыми кронами деревьев остроконечную, бордовую крышу ближайшего здания селения ремесленников. Осталось всего — ничего. Скоро они смогут передохнуть и подкрепиться. У них ещё было время на то, чтобы спокойно заночевать где-нибудь, а спозаранку отправиться искать куноичи. Следовало оценить одна ли она или с командой, чтобы затем засесть в засаде в ближайшем лесу и напасть на неё, как только она решит возвращаться в своё родное селение.

— С тебя приличная гостиница, Какузу, — снова сорвался на трёп Хидан. — Как хочешь, но тебе придётся потратиться на номера без тараканов и крыс.

— Ты и «приличное» настолько несопоставимы, что это вызывает смех. Нет разницы, где ты продрыхнешь одну ночь. Я не собираюсь раскошеливаться на дорогую гостиницу. Суточные нам никто не оплачивает, так что засунь свой язык себе в задницу и помолчи.

Но Хидан и «молчание» — вещи не менее несопоставимые, а потому болтовня мудозвона не прекратилась даже тогда, когда лесная тропинка превратилась в широкую дорогу. Спустя ещё какое-то время перед ними оказались распахнуты широкие ворота селения, вход в которое никем не охранялся — непозволительная глупость, за которую кто-нибудь да поплатится.

Отвесив кулаком в солнечное сплетение Хидана, чтобы заткнуть его, Какузу процедил сквозь зубы какое-то очередное оскорбление и, пока тот пытался вернуть себе способность дышать, первым пересёк черту, за которой и начиналась территория их пункта назначения.

Какое-то время они продолжали свой путь молча, не озираясь вокруг и усиленно делая вид, будто здесь не впервые. Мимо них проходили обычные гражданские, носились собаки с радостным лаем, тележечники натужно катили всякий разный груз. Этот населённый пункт представлял собой спиралью закрученные районы с малоэтажными строениями, сверкающими на солнце своими карминовыми остроконечными крышами. И чем глубже к центру продвигались нукенины, тем больше и больше народу лавировало вокруг них.

Наконец, они вступили в торговые ряды, тянувшиеся по обеим сторонам широкой главной улицы. Ремесленники устроили здесь настоящий базар, и чего здесь только не было: и изделия из дерева, и чеканка, и стеклянные предметы, одежда и ткани, оружие и даже еда, которую готовили здесь же, на небольших жаровнях.