Рядом с Какузу приземлился Хидан, закладывая косу на плечо и криво ухмыляясь от взгляда на куноичи, оставшуюся в одиночестве. В мыслях он уже прокалывал её грудь штырём и буквально чуял стальной запах крови, но это не мешало ему с любопытством поглядывать на алтарь.

— Если бы я мог умереть, я бы ни за что не стал сражаться с тобой, ведь тот, кто убьёт жреца, обязательно попадёт в ад, но я бессмертен, так что мне похуй, — заявил он.

— Она не должна умереть, не забывай, олух, — рявкнул на него Какузу, всё ещё моргая от пыли.

— Я всё равно немного поиграю с ней, не смертельно, но она должна осознать заповеди Джашина и понять, что только Джашин и является Истинным Богом, а не сраный Каруи. Готовься, сучка. Этот алтарь скоро окропит твоя кровь.

***

Земля стонала, плакала, как живая, дрожала, превращаясь в нечто более мягкое, и Какузу не сразу осознал, что его ноги увязли да настолько, что он попросту не может выбраться.

— Дай мне руку, болван. Встал столбом, как член с утра пораньше, — пробасил он, обращаясь к Хидану.

Тот хотел было сделать шаг к нему, но не смог, взглянув на Гарацу хмурым взглядом. Её лицо оставалось сосредоточенным, а жесты, складывающие печати, — плавными, даже замедленными, но понять, что происходит, Хидан так и не смог.

— Чё за херня-то, а? — выкрикнул он, чувствуя, что и рукой шевельнуть не в силах.

— Будь осторожен, Хидан, — предупредительно высказал Какузу, оглядываясь и замечая то, как медленно движутся подвластные ему существа.

Что-то было в воздухе. Что-то, что мешало двигаться с привычной быстротой, а Какузу считал себя довольно быстрым шиноби, да и маски должны были примчаться к нему шустро по первому зову, чтобы вытащить нитями из этого зыбучего болотца, что разверзлось под ним и неминуемо засасывало под землю. Неужели тот самый кварц, который в нагретом воздухе плавился в стекло? Несмотря на то, что солнце уже давно нырнуло за горизонт, в воздухе было действительно жарко, и жар этот исходил не сверху, не из самого воздуха — нагретой была земля.

— Какузу! Я не могу пошевелиться! Сделай же что-нибудь! — орал Хидан, психуя с каждой секундой всё больше.

— Заткнись! Если бы ты быстро вытащил меня, то.., — он осёкся почувствовав это на себе. Будто воздух стал настолько плотным, что каждое движение делал невозможным, а тело — весом с тонну.

Спустя минуту Хидан уже не мог говорить, потому что песок окутал его плотным коконом, оставляя на свободе лишь глаза и ноздри, а всё остальное переливалось в свете, исходящем от алтаря, играло бликами, сияло — Хидан был покрыт слоем стекла, выбраться из которого для него не представлялось никакой возможности. Гарацу улыбнулась, мягко, мило, по-доброму.

— Сейчас твоя душа исцелится, Хидан-сан, — прошептала она успокаивающе. — Осталось совсем немного.

Глаза Хидана, покрывшиеся сетью красных капилляров, бешено вращались в орбитах, но тот уже ничего, совсем ничего не мог поделать. Новые печати Гарацу заставили многострадальную почву пойти волнами, сцепленные комья всколыхнулись, словно море, доставляя выбранную ею жертву прямо на алтарь; и тут же рассыпались в стороны. Свет неприятно бил в глаза, Хидан зажмурил их, осознавая, что конец его так близок. Даже если его не убьют, а сделают приспешником какой-то другой религии, он умрёт. И душа его, не добившись Просветления, отправится прямиком в Ад. В кромешный Ад, потому что Джашин сам покарает его за измену.

— В руки Твоего Великого Милосердия вручаю душу и тело его, вверяю его Твоей Воле, да наполнится его нутро любовью и силой Духа. С этим Освобождением, Покоем, Светом и Новой Жизнью благослови того, кто грешен и наставь на Путь Истинный. Потерпи, Хидан-сан, скоро Свет Его снизойдёт на тебя, и станешь ты почитать лишь Великого Каруи.

Нити существ выстрелили в Какузу, вторгаясь в его тело, возвращаясь в него обратно, но не сцепились в спине, как было до того, а позволили остаться в боевой готовности, чтобы использовать все стихии и снова биться в теле всем пяти сердцам. Одна из нитей ухватилась за ветку ближайшего дерева и вытащила Какузу из зыбучих песков, не без труда, но тем не менее он оказался на свободе. Всё тело было грязным по грудь и, подсыхая, стягивалось коркой, противно забиваясь в швы.

Обернувшись, Гарацу продолжала улыбаться ему, словно блаженная. Улыбка уже не была милой, в ней проглядывалось что-то неуловимо сумасшедшее, какое бывает у тех, кто сильно одержим верой.

— Какузу-сан. Лучше бегите, пока я не похоронила вас Техникой Стеклянного Гроба. Ваши дополнительные сердца не спасут вас, и вы задохнётесь. Вы умрёте. Уходите, — предупредительно произнесла она. — Вам же лучше, ведь Хидан-сан вас каждый раз раздражал, я не могла этого не заметить. Скоро он вернётся к вам обновлённый, либо не вернётся, предпочтя избрать более достойный жизненный путь.

Какузу колебался. Уйти и не выполнить задание Лидера-самы, оставшись ещё и без напарника или подвергнуть свою жизнь риску, ведь если девчонка погребёт его под стеклом, сердца его не спасут — тут она права совершенно. Только Хидан с его высокомерием от своего бессмертия мог недооценивать серьёзного противника, но Какузу за свою долгую жизнь навидался и не такого. Ему было немало лет, чтобы он не осознавал излишние риски. Уйти сейчас было самым наилучшим вариантом для него.

Воздух ещё был полон мелкой взвеси, песка которым она управляла — запас чакры куноичи был невероятно велик. Так велик, что она могла бы посоревноваться в силе с каким-нибудь не слишком расторопным джинчуурики, и Какузу бы, пожалуй, поставил на неё немало своих денег, заработанных нелёгким трудом. Но он помнил.

Тот день, когда он вернулся в своё Селение с проваленной миссией, опозоренный, посрамленный, не сумевший убить Первого Хокаге, как того требовало задание. На него взвалили непосильную ношу, с которой он не смог справиться, и его должно было ждать суровое наказание — таковы были правила. Да только он сам затем убил всех старейшин и забрал их сердца себе, выкрав секретную технику и покинув родину. Он стал отступником, и о чём ни разу не пожалел. Лидер-сама, конечно же, вряд ли стал бы серьёзно наказывать за проваленную миссию — максимум, врезал бы кручёным ударом так, что можно отлететь на добрую сотенку метров, и не стал бы выплачивать вознаграждение. Да и Хидан.. ну что Хидан.. Всё, что было в нём хорошего — это частая жажда секса да упругий, аппетитный зад, но в остальном же разве стоил он того, чтобы рисковать ради него своими пятью сердцами? Вопрос был риторическим, потому что Хидан умел бесить так, как никто в целом свете. Не будь тот бессмертным, Какузу убил бы его ещё при знакомстве. Психованный выблядок не имел уважения ни к кому, кроме своего дебильного божка, как не имел уважения и к тому, как много делал Какузу, чтобы поддерживать финансовую стабильность в их организации. А ещё он — настоящий дегенерат, не умеющий совершать мало-мальски простой тактический анализ, что стабильно раздражало. Какузу не станет рисковать собой ради такого ничтожества. Своя жизнь много дороже.

— Хидан, — пробасил он, и к счастью ткань, прикрывающая его рот не давала забиться песком, витающим в воздухе. — Ничего страшного не произойдёт для тебя, если ты примешь другую веру. Запомни: Богов нет. Все религии в мире придумали глупцы, что не имеют ответов на некоторые вопросы, боящиеся смерти и желающие подчинить своей воле стадо людей. Вбили им в головы различные догмы происхождения жизни и некоторые надуманные устои, чтобы сдержать животные инстинкты этого самого стада. Молишься ты или не молишься — всё равно ты сдохнешь, и глаза твои, закрывшись навсегда, больше не откроются. Но ты, как яркий представитель этого стада до самого конца этого не осознаешь и не поймёшь. Так что я ухожу. Если ты не вернёшься, твоё место займёт другая баба, которая будет готовить мне, убираться в доме и ублажать в постели. Будет бессмертная, каким был ты, ей же лучше. Нет — скорее, всего умрёт через пару дней, когда в приступе гнева я проломлю ей башку. Ждать тебя я не собираюсь, ведь единственное, чему я молился днями и ночами, чтобы тебя всё-таки кто-нибудь убил. Прощай.