— Играйте, — тон Блэка сделался жёстким, он вновь положил руки Ремуса на нужные клавиши, подсказывая, с чего начинать.
Ремус посмотрел на разбросанные ноты, и Сириус, будто уловив его мысли, рассмеялся.
— Вам не нужны бумажки, чтобы играть. Все ноты уже перед вами.
Сириус одновременно нажал на несколько клавиш, ведя мелодию будто наугад, сочиняя её из воздуха, — Ремус никогда не слышал подобной музыки, она завораживала его и пленила, и он почти сразу же потерял нить, просто внимая. [2]
— Вы не слышите музыки. Вам был дарован слух, но вы не слышите, — теперь он играл двумя руками, вынуждая Ремуса, и так чувствующегося себя не в своей тарелке, податься вперёд. — Вы пытаетесь овладеть мелодией целиком, и в этом ваша ошибка. Ведь когда вы хотите пирога, вы отламываете кусок за куском, пока не съедите всё до последней крошки, а не кусаете прямо с блюда, — голос Сириуса звучал тихо, бесцветно, в то время как мелодия накалялась, плавясь под пальцами. — Вы должны перестать жадничать, Ремус, если не хотите подавиться.
Сириус оборвал композицию и, отстранившись, вышел. Казалось, его вовсе не заботили чувства Ремуса, застигнутого врасплох, взволнованного, очарованного и смущённого не только музыкой, но и словами, действиями Блэка. Он поспешно поднялся со скамьи, собрал разбросанные ноты и выскочил прочь, ощущая, как лицо заливается краской.
Ремус усвоил урок — он больше не пытался играть на фортепьяно в одиночестве.
***
Жизнь на площади Гриммо, 12 отнюдь не была спокойной. Сириус страдал от смены настроения, его посещали приступы агрессии и нестабильности, однако ничто из этого не могло сравниться с по-настоящему плохим днём.
Сириус отказался от завтрака, едва не перевернув стол на террасе, где они по обыкновению встречали новый день, и с таким видом выплеснул в кусты чай, что Ремус от обиды поджал губы и не нашёлся, что сказать.
— Вы решили меня отравить, — констатировал Блэк, поднимаясь со своего места. Он был хмур, и голос его казался ледяным. Ремус невольно повёл плечами, но всё-таки быстро начертил на табличке знак вопроса.
— С чего вы взяли?
— Если это называется «чай», то я — королева Виктория, — Сириус с грохотом задвинул стул и, так же громко топая, будто пытаясь вложить в каждый шаг всё своё недовольство и огорчение трапезой, удалился, не преминув хлопнуть дверью.
Ремус недоуменно потрогал чайник, чтобы убедиться — это тот самый, в который он насыпал заварку и наливал кипяток. Одёрнув ошпаренную руку, он насупился и остался на террасе. Сириус, вероятно, встал не с той ноги и сейчас отправится на прогулку, чтобы отыграться на ком-либо — теперь Ремус понимал, почему город полнился нелепыми слухами о дурном настроении великого композитора. И ему впервые не хотелось никого защищать.
Однако Сириус решил остаться дома. Он шумел в кабинете: что-то падало на пол, шелестели бумаги, стучали каблуки ботинок, скрипела передвигаемая мебель. И всё это вперемешку с отборными ругательствами, от которых у Ремуса волосы вставали дыбом. Он какое-то время просто прислушивался под дверью, хмурясь, и даже подёргал ручку. Блэк явно хотел остаться один, и Люпин, ни минуты не медля, малодушно сбежал из особняка, чуть не забыв прихватить шляпу.
Был обычный будний день, и улицы Лондона полнились людьми. На проезжей части толпились кэбы и повозки, застрявшие на перекрёстке, — один-единственный полисмен всячески пытался отрегулировать движение и поскорее устранить затор, но справлялся он из рук вон плохо. На узких тротуарах расположились торговцы и простые прохожие, праздно изучающие ассортимент витрин. Ремус зашёл в пекарню и купил несколько свежих булочек, после собираясь провести время в парке.
Стояла невообразимая жара — солнце безжалостно припекало, и Ремус время от времени снимал котелок, чтобы обтереть лицо платком. В парке было намного тише, можно было даже различить чириканье птиц. Откуда-то доносилась приглушённая музыка, детский смех и женские голоса. Девушки прятались в тени, заняв все скамеечки, и щебетали о своём, не зная горя. Появление мужчины заметно их оживило — Ремус поймал на себе любопытные взгляды и смутился, ускорив шаг. Стоило ему скрыться за сенью деревьев, как кумушки вернулись к своим разговорам, потеряв к высокому незнакомцу в тёмном костюме всякий интерес.
Устроившись прямо на траве, Ремус погрузился в готический мир средневековья, заключённый в романе Хораса. Прочитав всего несколько страниц, Люпин недоверчиво оглядел книгу со всех сторон — почему он выбрал именно её? Решив всё же остаться в парке, он продолжил чтение, лишь иногда морщась и хмурясь от мрачных описаний ужасов, творящихся в замке. Мысли всё время возвращались на площадь Гриммо — в такой же таинственный и неприступный особняк, в котором происходили невероятные вещи. Что, если вся жизнь есть роковое возмездие, падающее на потомков за прегрешения их предков? Нелепость!
Так и не дочитав книгу, он решил отдать её в библиотеку на Сент-Джеймс-сквер и заодно выбрать что-нибудь повеселее — готических романов ему с лихвой хватало в доме номер двенадцать. Туда Ремус вернулся только к трём, пропустив обед скорее из вредности, чем из-за отсутствия аппетита.
Сириус встретил его на лестнице. Он был взъерошен и сердит, смотрел исподлобья испепеляющим взглядом.
— Где вы были? — он буквально швырнул Ремусу тетрадь для записей, которую тот не успел поймать. Она шлёпнулась у его ног и раскрылась — сточенный карандаш сиротливо покатился по полу. Это совершенно вывело Люпина из себя.
— Идите к чёрту, идиот несчастный, я вам не нянька! — в сердцах воскликнул он, пнул тетрадь и прошёл мимо Блэка, восковой статуей застывшего на нижних ступенях.
— Я пригрел на груди змею, — процедил Сириус сквозь зубы и толкнул Ремуса в плечо, когда тот проходил мимо. — Никакой благодарности, только ядовитые укусы, отравляющие моё сердце.
С этими словами Блэк первым вбежал по лестнице наверх и хлопнул дверью, да так, что массивная люстра в коридоре жалобно застонала и угрожающе закачалась.
— Совсем из ума выжил, — проворчал Ремус, чувствуя, как внутри бушует настоящая буря. Ему было обидно — за недоверие и слова, осевшие на сердце. Он удалился в свою комнату и прямо в одежде и уличной обуви улёгся на кровать. Закрыл лицо подушкой и выругался, не глядя швырнув после эту подушку куда-то в сторону окна. Значит, ядовитая змея, пригретая на груди. И это всё, что Сириус может сказать. Люпин был искренен и внимателен, он старался изо всех сил — в музыке, в действиях, во всём, чтобы угодить капризному, взбалмошному Блэку. Взрослому мужчине, которому давно пора жениться, завести детей и окружить себя прислугой, чтобы все они прыгали подле и безропотно выполняли его пожелания.
— К чёрту. Хватит с меня.
Он поднялся, вытащил из шкафа чемодан и принялся без разбору кидать туда всё, что попадалось под руку — одежду, обувь, книги, трубки, карандаши и тетради. Ремус слишком долго терпел этот цирк. Убедившись на личном примере, с чистой совестью мог сказать: он сделал всё, что мог, но ничего из этого не сработало. Сириус Блэк был и всегда останется невоспитанным невежей.
Рухнув на пуф, Люпин выудил обратно трубку, набил её табаком и закурил, прислушиваясь к звукам дома. Всё стихло и замерло, лишь редкий шум улицы нарушал мерный ход настенных часов.
Так и не отобедав, Ремус перебрался в кресло, открыл новую книгу и стал читать, зачем-то решив дать Сириусу второй шанс. Для начала нужно было остыть, нельзя принимать решения сгоряча. Но чего он ждёт и на что надеется? Он не был даже уверен, что Блэк в состоянии извиниться. Строчки прыгали, и у Ремуса никак не получалось сосредоточиться. В конце концов он забросил новенькую книгу в раскрытый чемодан к остальным вещам и закрыл глаза. И сам не заметил, как задремал.
Разбудил его громкий звук. Ремус, плохо соображая, огляделся. За окном сгущались сумерки, свою летнюю песню завели насекомые, попрятавшиеся в траве. Однако звук шёл вовсе не с улицы, но снизу. Хлопнула дверь, задребезжал фарфор, ещё какой-то шум, удар по клавишам и — тишина. Ремус сладко потянулся и подошёл к умывальнику. Он зачерпнул холодную воду ладонями и брызнул на лицо, даже сквозь плеск уловив новые звуки. Прислушался.
