Не дожидаясь ни реакции, ни оплаты, Сириус вышел в коридор и отпер входную дверь. Он опять сделался взвинченным и грубым, нерасположенным к продолжительному общению, поэтому Ремус молча оставил несколько монет на крышке фортепьяно и покинул дом, лишь кивнув на прощание.
Он вдохнул полной грудью свежий воздух, наполненный ароматом цветов, и бодрым шагом направился в сторону Сити, потирая ноющие костяшки. Однако никакая боль не могла заглушить бешено стучащее в груди сердце, оживлённое небывалой удачей. Сам Сириус Блэк согласился взять его в ученики! Об этом непременно нужно рассказать Поттерам — Лили не раз говорила, что из Ремуса выйдет толк, если он будет прикладывать больше усилий.
Теперь Люпин был уверен: сон оказался вещим. Он обязательно всё исправит.
Комментарий к Глава первая, о выигрыше и неудачном розыгрыше
1) Карл Филипп Эмануэль Бах — Сольфеджио C minor
https://www.youtube.com/watch?v=9rDGc69FQcY
========== Глава вторая, о французских песенках ==========
Следующим утром Лондон утонул в потоках дождя. Густые тучи затянули небо, тяжёлые капли стучали о крышу экипажа, грозясь вот-вот проломить обшивку. Раскрытый зонт тут же вырвало из рук, и на пороге дома номер двенадцать Ремус возник дрожащим и промокшим до нитки. Вода хлюпала в ботинках, стекала по плащу и волосам — у шляпы не было никакого шанса устоять перед ураганным ветром.
— А, мистер Люпин. Доброе утро, — на этот раз экономка была много приветливее, она забрала у гостя верхнюю одежду и предложила подождать Блэка у камина, вручив перед этим очевидно заранее подготовленное большое полотенце.
Ремус стащил сюртук и ботинки, поставив те поближе к огню, закутался в полотенце и сел прямо на пол, надеясь согреться и высохнуть до прихода Сириуса. Вряд ли тому захочется лицезреть в своей гостиной взъерошенного и полураздетого мужчину, который ещё вчера наглым образом пытался вломиться в чужой дом. Ремус стучал зубами и проклинал всё на свете. Он мог бы вообще никуда сегодня не выходить, кутаться в тёплый халат и пить горячий шоколад с молоком, но нелепое чувство ответственности перед незнакомым человеком буквально вытолкнуло Люпина за порог.
— Я удивлён, что вы пришли, — сегодня голос Сириуса звучал тихо, вкрадчиво. Ремус тут же смутился своего вида и поднялся, плотнее закутываясь в полотенце, будто то могло заменить ему сюртук. — Сидите, я принёс чаю.
Сириус протянул ему чашку и опустился на диван. Он не улыбался и не смотрел в сторону гостя, кажется, даже не заметив, что тот не обут и толком не одет. Ремус схватился за горячий фарфор двумя руками, делая поспешный глоток. Чай обжёг горло, и Ремус сморщил нос, но продолжил пить в надежде поскорее согреться.
— Похоже, я заболел, — произнёс он, позабыв, что его не услышат. Таблички нигде не было, должно быть, Блэк и вовсе не собирался вступать сегодня в диалог. Отставив чай, Люпин нехотя влез в мокрые ботинки и отложил полотенце, напоследок хорошенько вытерев волосы. — Начнём? — он указал на фортепьяно, к которому и проследовал, стараясь не обращать внимания на холодную влагу башмаков.
На этот раз инструмент был чист, на нём лежала аккуратная стопка нот, предназначенная для разучивания. Ремус пробежался взглядом по названиям и усмехнулся. Элементарные композиции для детей — что ж, с этим он справится. Вчера вечером Люпин всё-таки открыл крышку фортепьяно, купленного ещё дедом, и несколько долгих часов пытался вспомнить пройденное. Пальцы слушались плохо, мелодии получались рваными и неуверенными, ноты путались, и в конце концов Ремус так разозлился, что едва не сломал проклятые клавиши. Утром же, вновь оказавшись в доме Блэка, Ремус умудрился и вовсе забыть то немногое, что знал. Он поставил листы на пюпитр и коснулся клавиш, как робкий мальчишка впервые касается ладони понравившейся ему девчушки.
В детстве Ремус не понимал, как из семи нот можно сложить новый мир. Как композиторам удавалось соткать из ограниченного количества клавиш целую вселенную — неповторимую и уникальную. Он не понимал и до сих пор, но теперь к одной неразрешимой загадке присоединилась другая — как Сириус Блэк умудряется ориентироваться в сложных дорожках октав, не слыша их? Ремус скользил по клавиатуре пальцами, снова и снова возвращаясь к этой тайне. Он прекрасно знал, что фальшивит, что ошибается, он начинал сначала, делал заминки и долгие паузы, перечитывая нотную запись. Однако Сириус не шевелился, он по-прежнему сидел перед камином, вытянув ноги, и смотрел на языки пламени, ласкающие раскалённые камни топки. Он не слышит, он ничего не слышит.
Ремус вздохнул и опустил руки на колени, в полной тишине разглядывая пылинки в уголках клавиш. Это было по-детски наивно — прийти к потерявшему слух маэстро и просить его о помощи, зная наверняка, что тот не в состоянии её оказать.
— Почему вы остановились? — Сириус даже не повернулся — Ремус мог видеть только его взлохмаченную макушку, не скрытую широкой спинкой кресла. — Урок ещё не закончен. Продолжайте.
Ремус вздрогнул не то от холода, не то от неожиданности. Он растёр замёрзшие ладони и вернулся к нотам, хмуро склонившись над инструментом. Как? Как Блэк это делает? Эти мысли были слишком навязчивыми, они въелись и не хотели покидать его голову, они затмевали собой все прочие звуки, мешали игре и жужжали под ухом как огромная муха.
— Выпрямитесь! Осанка — часть мелодии, не позволяйте вашим слабостям прерывать игру. Вы не видите клавиш? Тогда купите себе очки, — несмотря на свою глухоту, Сириус двигался практически бесшумно и ловко, не задевая предметов, не наступая на скрипучие половицы, не издавая лишних звуков, которые могли бы выдать и его присутствие, и его недуг. Оказавшись рядом, он со всей силы хлопнул Ремуса по спине, заставляя сесть ровно, и усмехнулся, будто радуясь своему невежеству. — Прямой позвоночник как проводник. Вы играете не только пальцами, вы играете всем телом. Нажимаете на педали — импульс идёт по струнам и вашим ногам вверх, к мозгу и рукам. Но если вы кривитесь, то импульс затеряется, вы не почувствуете отклика инструмента. Вы играете вхолостую. Вы не замечаете элементарных вещей — их не видят зрячие, их не слышат… — он замялся и криво улыбнулся, махнув неопределённо рукой. — С самого начала.
Сириус отошёл и опустился на подлокотник дивана, теперь он следил пристально за каждым движением Люпина и постукивал ладонью по колену при каждой ошибке. От напряжения Ремус закусил губу — он ощущал скорее не отклик инструмента, о котором говорил маэстро, а боль во всём теле от натянутых из-за непривычной позы мышц. В детстве его часто ругали за нежелание сидеть прямо, за постоянную сутулость, за то, что читал он, едва ли не утыкаясь носом в буквы. От этой привычки Ремус не избавился и с возрастом, о чём, вероятно, вскоре пожалеет.
Чем дальше Люпин играл, тем больше ему делали замечаний. От досады, боли в спине и руках, от усилий, которые ему приходилось прилагать, у Ремуса на глазах выступили слёзы.
— Хватит! — он подскочил, чуть не опрокинув пуф, и сжал кулаки. — Прекратите меня критиковать. Вы… вы! Самодовольный индюк, вот вы кто. Вы ни черта не слышите! Откуда вам знать, что я делаю и как играю, а? Да я… я…
— Я вас не слышу, — будто передразнил Сириус, улыбаясь. Широко, насмешливо, явно понимая, о чём кричит его новый ученик. — Если вы хотите сделать перерыв, достаточно позвонить в колокольчик, и нам принесут чаю, — он кивнул в сторону фортепьяно, на крышке которого стоял бронзовый колокольчик для вызова прислуги. Ремус тут же залился краской. Он медленно опустился обратно на пуф, протянул руку и позвонил, боясь поднять на Сириуса глаза. Опять! Он вновь повёл себя как мальчишка, который не желает учить уроки, как простофиля и дурак. А всё потому, что он никогда не сталкивался с настоящей бедой — Ремус всегда ясно видел, хорошо слышал, прекрасно говорил. Все эти чувства он принимал как должное, они были дарованы ему от рождения, он пользовался ими и никогда не задумывался, что случится, лишись он их.
