Он остановился у ничем непримечательной двери и нахмурился. Примчался сюда, не имея в голове никакого плана, как какой-то безумец. Что сказать? Услышат ли его? Люпин выругался себе под нос и постучал.
Как оказалось, у Блэка была экономка — дверь распахнулась практически сразу. Судя по корзинке в руках, женщина собиралась на рынок.
— Чем могу вам помочь, мистер..?
— Люпин. Ремус Джон Люпин. Я хотел бы поговорить с мистером Блэком.
— Это невозможно, — женщина вздохнула и пожала плечами. — Он не принимает гостей.
— Видите ли, я хотел бы взять у него уроки…
— Разве вы не слышали? Он болен! И больше не занимается музыкой. Уходите, пожалуйста, пока он вас не увидел. Он очень рассердится, мистер Люпин, прошу вас. Мне попадёт, он и так вечно на меня ругается, а после вчерашнего…
Ремус и не ждал, что его примут с распростёртыми объятиями. Ему стало жаль эту маленькую, сжавшуюся от ужаса женщину, которая продолжала что-то лепетать и теперь уже пыталась закрыть за своей спиной дверь, выталкивая Люпина с крыльца. Он покорно спустился, делая вид, что позволит так просто себя выгнать.
— Конечно, миссис…
— Кроули.
— Миссис Кроули. Извините, что задержал вас и потратил ваше драгоценное время. Уверен, вы торопитесь. Вас проводить? Меня ждёт экипаж, но я хотел бы прогуляться и проветрить голову, поэтому могу уступить его вам, — Ремус взял женщину под руку и, не дав ей опомниться, направил в нужную сторону. Усадив ничего не понимающую миссис Кроули на мягкие сиденья фаэтона, он сунул извозчику пару монет и похлопал по дверце, со спокойной душой отпуская лошадей. Люпин ещё некоторое время стоял у ворот, глядя повозке вслед, и когда та скрылась за углом, бросился обратно к дому.
Он постучал вновь — ответа не было. Отыскал шнурок звонка и звонил так долго, что в соседнем дворе начали лаять собаки. Ремус обошёл здание, заглядывая в окна, и толкнул заднюю дверь, даже не рассчитывая, что та поддастся. В его душу закралось отчаяние, и Люпин начал понимать, как наивно и глупо было бежать в неизвестность. Неужели он всерьёз думал, будто его помощь примут? Он ничего не знал о Блэке. Может, он женат, у него есть дети, которые окружают его любовью и заботой, и именно это не даёт великому маэстро пасть духом. А что сделал бы сам Ремус, приди к нему какой-то неизвестный господин и начни навязывать помощь? Наверняка рассердился бы и вышвырнул непрошеного гостя вон.
— Что вам надо? — хлёстко окликнул его чей-то голос. Ремус едва не подпрыгнул на месте, ощущая себя преступником, пойманным за воровством яблок из сада. Сердце в груди бешено колотилось, словно он бежал, не останавливаясь, от Марафона до Афин, из головы вылетели последние здравые мысли — ничего не осталось при виде фигуры, выросшей из ниоткуда за его спиной. Сириус Блэк. Такой же мрачный и угрюмый, как и его имя. Не дождавшись ответа, композитор вошёл в дом, пряча ключ в кармане сюртука, и оглянулся.
— Чего вы ждёте? Заходите.
Говорил он вполне чётко, но неуместно громко. Ремус неуверенно перешагнул через порог, но ничего толком не успел сказать — Сириус, не задерживаясь, миновал кухню, сеть узких коридоров и вышел в огромную тёмную гостиную, чуть ли не до потолка заваленную нотными листами. В полумраке Ремус еле поспевал за хозяином. Он споткнулся обо что-то и с трудом поймал книги, посыпавшиеся с тумбы. Справившись, наконец, с возникшими на пути препятствиями, Люпин с любопытством осмотрелся — именно так он и представлял место, где трудится композитор. Здесь пахло пылью, олифой и воском, которым экономка неустанно натирала мебель и пианино. Несмотря на царивший хаос, в комнате всё же было уютно. Ремус не сдержал улыбки.
— Что смешного? — прикрикнул Сириус, очевидно заметив странную реакцию гостя.
— Простите. Я… Эм, меня зовут Ремус Люпин и…
— Я понятия не имею, что вы там несёте, — грубо прервал его Блэк и указал на небольшую дощечку, что лежала на столе. — Напишите.
Сириус сел в кресло и уставился в окно пустым взглядом. Вероятно, так Блэк проводил каждый день — с горечью осознавая весь ужас случившейся катастрофы. Ремус взял мелок и быстро написал несколько строк. Он хотел было озвучить слова, но вновь замер, просто не зная, как себя вести, чтобы не показаться невежей. Помедлив, он протянул руку и тронул плечо Сириуса, но тут же отпрянул — тот вздрогнул, будто уже позабыл о присутствии незнакомца.
— Меня зовут Ремус Люпин, — наконец сказал Ремус, показывая надпись. — Я хочу у вас учиться.
— Исключено, — Сириус небрежно отмахнулся и опять отвернулся, показывая, что не настроен общаться. — Я не беру учеников. Прощайте.
— Но… Чёрт! — Ремус пробурчал неразборчивые ругательства себе под нос, не собираясь даже в обществе глухого опускаться до уровня моряков и пьяниц, шатающихся по Ист-Энду, и стёр буквы. Неужели всё, что ему остаётся — это развернуться и уйти ни с чем?
Он обошёл кофейный столик и диван, чтобы загородить собой окно, и протянул Сириусу табличку.
— Пожалуйста, мистер Блэк. Никто, кроме вас, не сможет мне помочь.
Сириус откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. Он скользнул оценивающим взглядом по пальцам Ремуса, будто пытаясь определить по ним, способен ли тот вообще играть, и криво улыбнулся.
— Сольфеджио C minor, — прошептал Сириус, пряча хитрую улыбку, сверкнувшую в глазах, за прикрытыми веками. Он будто ждал этого момента, ждал прихода Ремуса, зная всё наперёд, читая будущее по нотным листам, как гадалки читают по кофейной гуще. И если это какая-то комедийная пьеса или розыгрыш, то Ремус оказался в ней вполне добровольно — отказываться он не собирался, не сейчас. [1]
Люпин отложил мел и, отряхнув ладони, прошёл к фортепьяно. Ему пришлось повозиться, освобождая пуф и крышку от лишних бумаг под пристальным взором Блэка. Сириус наблюдал молча, напряжённо стискивая пальцами подлокотники кресла, будто готовый вот-вот сорваться с места, и не проронил ни слова, стоило Ремусу наконец начать играть.
Ремус едва ли помнил, когда в последний раз сидел за инструментом, обречённом на вечное молчание с момента похорон Лайелла Люпина. И его единственный сын не горел желанием возвращаться к музыке, просто-напросто не видя в этом смысла.
— Ай!
Ремус не заметил, как Сириус поднялся и взял указку, которой со всей силы ударил его по пальцам. Так, что тот от неожиданности нажал всей ладонью сразу на несколько клавиш и остановился.
— Что вы… — начал было он, но осёкся. Табличка осталась лежать на столе, это значило, что ни единого слова Блэк не услышит. Но как он только понял, что Ремус фальшивит!
— Это никуда не годится, — Сириус завёл руки за спину и принялся покачиваться на мысках. — Сколько вам лет?
— Двадцать семь.
— Я не слышу, — казалось, Блэк не придаёт никакого значения своему недугу. Он говорил эту фразу так просто, с такой иронией, будто обсуждал какие-то повседневные и весьма забавные вещи. — Покажите.
Ремус раздосадовано фыркнул и дважды показал десять пальцев, потом — семь, глядя на Сириуса снизу вверх. Это определённо розыгрыш — слишком нелепо ведёт себя музыкант для того, кто опозорился перед сотнями людей прошлым вечером. Может, Ремус всё ещё спит, и Мозли с минуту на минуту его разбудит? Но пробуждения всё не наступало. Ремус ощутил укол совести и отвёл взгляд в сторону. Неужели он только что уподобился всем тем, кто смеялся над провалом гения, неужели он сам рассмеялся ему в лицо? Эта мысль показалась Ремусу невыносимой и отвратительной настолько, что от стыда у него загорелись щёки. Захотелось встать, взять маэстро за руки и сердечно извиниться — и за себя, и за всех остальных, но тело не повиновалось — Люпин так и остался сидеть, пристыженный и огорчённый.
— Судя по вашей игре, в последний раз вы садились за фортепьяно ещё в младенчестве, — Сириус захлопнул крышку инструмента, заканчивая так и несостоявшийся урок. — Вы должны играть каждый день. Начните с нотной грамоты, раз вы её забыли. Или никогда не знали? Впрочем, неважно, — Сириус покачал головой, говоря скорее сам с собой, чем с гостем. — Завтра в восемь. Я предпочитаю играть с раннего утра до обеда. Самое плодотворное время, когда проснувшиеся птицы вторят мелодии, — он глянул в окно, затем — на часы, нахмурился и, наконец, упёрся взглядом в Ремуса. — С вас десять шиллингов. А теперь убирайтесь прочь.
