Ремус оторопел и не сразу нашёлся, что ответить. Он удивился бы или даже обиделся, не убедись за полгода — несносный и угрюмый характер Сириуса ничто не поборет. Блэк был воспитан с уверенностью в том, что кругом все должны ему помогать и задаром.
— Она что, всё ещё здесь? — ничего умнее Ремусу в голову не пришло, и он смутился, когда увидел, как вытянулось лицо Сириуса.
— Что за дурацкие вопросы. Она болела, и я отпустил её домой. После мне прислали телеграмму с печальным известием. Миссис Кроули служила в этом доме ещё при моей матери, где я теперь должен искать экономку?
— Я мог бы подать объявление в газету, если вы…
Сириус фыркнул и оттолкнул от себя блокнот, не дочитав предложение.
— Нет. Я хочу, чтобы вы помогали мне. Можете расположиться на втором этаже в комнате для гостей. Там, правда, никто не убирался уже лет двадцать. Думаю, вам всё равно нечем заняться дома.
Ремус задумчиво почесал кончик носа, неуверенный в том, что сказать и написать. Сириус явно заметил, что тот замешкался, и громко вздохнул.
— Вы проводите здесь почти круглые сутки. Зачем каждый раз возвращаться к себе, если можно остаться? И, кстати, тот пирог, что вы приносили мне пару недель назад, был очень вкусным, — словно невзначай добавил он, подчеркивая, что со всеми напастями они справятся и без постоянной кухарки.
Люпин молча кивнул, решив не сопротивляться — это бесполезно. Он действительно может задержаться на площади Гриммо на некоторое время, пока сам будет искать экономку, о чём Блэку вовсе необязательно знать — всё равно будет против.
— Мне не хотелось бы бросать свой дом и свою прислугу, однако я с удовольствием вам помогу. Я могу приходить по…
— Нет, — Сириус активнее замахал руками, вновь не собираясь дочитывать предложение, и чуть не выбил блокнот из пальцев Ремуса. — Занимайтесь чем угодно и когда угодно, но я хочу, чтобы вы были здесь по вечерам. — Он запнулся, нахмурился и о чём-то задумался, будто взвешивая, насколько приличны и разумны его слова. В конце концов очередной внутренний бой был проигран, и Блэк криво улыбнулся, добавив: — Пока я не усну. Я смогу уделять больше внимания вашим занятиям.
Ремус окончательно сдался, но всё-таки выторговал условие. Он будет ночевать здесь несколько дней в неделю, поскольку забрасывать собственный особняк и свои дела Люпин не хотел. И хотя Ремус был чист душой, он понимал, что это крайне неприлично — жить у малознакомого мужчины и потакать его капризам, не будучи прислугой. С самого первого дня своего знакомства с Сириусом он пытался оградить того от лишних сплетен и насмешек, отчасти именно это и стало последней каплей на чаше весов. Сириус нуждался в покое и заботе, которую не мог получить от экономки. Ему нужен был равный. Тот, кто не будет жалеть рук, прорываясь сквозь колючие тернии.
— Я сделаю нам чаю, а после мы вместе сходим на рынок. Это не обсуждается, мистер Блэк, — Ремус оставил тетрадь на столике и поднялся. Он намеревался направить посыльного домой и вызвать Мозли, чтобы тот помог ему по хозяйству, потом он уж как-нибудь справится сам.
Ремус даже не подозревал, во что это выльется.
***
Несмотря на попытки привести дом на площади Гриммо в первозданный вид, ничего толком не изменилось. Толстый слой пыли по-прежнему лежал на всей мебели за исключением фортепьяно и стола, в гостиной творился ещё больший хаос — всюду разбросаны ноты, какие-то бумаги, письма, журналы и газеты, счета и разорванные книги, неясно в чём провинившиеся. Комната Ремуса ничем не отличалась от других, в ней было также пыльно и темно, диван был укрыт серой от старости простынёй, на стульях один на другом висели жилеты, пиджаки и даже шейные платки. Меньше, чем за месяц Ремусу удалось засыпать свою спальню книгами, которые он приносил из библиотеки и дома, но никогда не читал. Любой дворецкий, зайдя сюда, получил бы сердечный приступ.
Однако помимо кавардака Ремусу удалось внести в дом какое-никакое оживление. Теперь тут горел свет, днём и вечером звучала музыка, гремели кастрюли на кухне и звенели бокалы в кабинете. Ночью же, когда обитатели ложились спать, всё возвращалось на свои места: по-прежнему скрипели доски и стенали перекладины, ветки садовых деревьев настойчиво скреблись в окно, точно как и неугомонный ветер, время от времени забирающийся в щели старых стен, напоминая об истинной сущности фамильного особняка.
Сириус безустанно писал какую-то симфонию, о которой ничего не рассказывал, но обрывки сочинений Ремус находил везде, даже на клочках газет и на старых использованных конвертах, валяющихся у камина для растопки. Поначалу Ремус чувствовал себя неловко, спускаясь к завтраку или сталкиваясь с Сириусом в коридоре по дороге в ванную комнату, на удивление оборудованную крайне современно, чего нельзя было сказать о других помещениях. Блэк же ничуть не смущался, порой даже не смотрел на Люпина, проходя мимо, или наоборот — останавливался, преграждая путь, и задавал нелепые вопросы, ответы на которые всё равно не слышал.
Каждую неделю Люпин возвращался домой, обычно провожаемый тяжёлым взглядом Блэка. Однажды он услышал недовольное: «И не возвращайтесь», но когда обернулся, то Сириуса и след простыл. Ребячество, да и только. Но Ремус неизменно возвращался и приносил с собой корзинку свежей выпечки и овощей, каких-либо книг и чистых листов. Сириус всегда его ждал. На пороге или в гостиной, на кухне или на лестнице, смотрел с видом преданного пса, изнывающего от одиночества, голода и страха, что его бросили навсегда. Однако никто из них никогда ничего не говорил, только кивали друг другу и возвращались к повседневной рутине — чтению, обеду и игре на фортепьяно.
Хотя с последним возникли проблемы. Первое время Сириус отмахивался от занятий или делал вид, что ничего не слышит, не видит и не знает, очевидно просто не желая тратить своё драгоценное время на какую-то ерунду. Ремус смирился, решив, что у Блэка действительно много дел, ведь тот был очень занят симфонией, однако зачастую Сириус просто сидел у окна и разглядывал улицу, спал на узкой софе в кабинете или ожесточённо боролся с нелепостями в выписанных им журналах — чиркал, исправлял и ворчал себе под нос, будто от его правок зависела судьба человечества.
— Когда мы вернёмся к музыке? — за завтраком Ремус подсунул меловую табличку, которую они обычно использовали дома для разных мелочей, прямо Сириусу под нос. Он хотел продолжать играть, в конце концов это было одним из условий: Люпин помогает по хозяйству, Блэк даёт свои уроки.
— Сегодня у меня дела, — Сириус подскочил, не закончив трапезу, и быстрым шагом направился прочь, не оставив Ремусу времени для дальнейших вопросов.
Ремус решил было уйти, но счёл это ещё большей дуростью. Он сердился весь день, закрывшись в своей комнате, и лишь к вечеру, вооружившись нотными тетрадями, спустился в гостиную, где в углу сиротливо пылилось заброшенное всеми пианино. Люпин зажёг керосиновую лампу, разложил свои записи и опустил пальцы на клавиши.
Ноктюрн Джона Филда звучал, откровенно говоря, паршиво. Живая мелодия, услышанная пару недель назад в салоне уважаемого профессора и руководителя школы, от рук Ремуса увядала, и это так расстроило Люпина, что он яростно скинул листы с пюпитра. [1]
— Вы не должны бить по клавишам, это же не мухи.
От неожиданности Ремус вздрогнул. Он никак не мог привыкнуть к тому, что Сириус со своим недугом умудрялся быть очень тихим и незаметным — он совершенно бесшумно подкрался к Люпину со спины и неизвестно как долго наблюдал за его тщетными попытками.
— И сколько вы там стоите, интересно, — пробурчал Ремус. Рядом не было ни таблички, ни тетради с карандашом. Он потянулся было за нотами, но Сириус перехватил его руки и вернул на клавиши.
— Я покажу вам. Играйте.
Ремус напрягся, ощущая, как Сириус прижимается к его спине, чувствуя тяжесть его ладоней, и неожиданно смутился, неловко мазнув по клавиатуре в отчаянной попытке вырваться. Это всё неправильно.
