Женщина тоже с интересом разглядывала меня.

– Зайдёте потом ко мне в кабинет, – сказала она наконец. – Доложите.

– Всенепременно.

Женщина кивнула и двинулась прочь, к лифтам. Я чуть шею не свернула, провожая её взглядом. Деррил фыркнул.

– Слушайте, вы сказали Кади́га… Неужели это была та самая Кади́га из вашего рассказа? Основательница школы?

– Одна из пяти основателей, – поправил Деррил. – Да. Сейчас она занимает пост директрисы. Ладно, идём дальше. А вот, кстати, и твоя квартира.

Он приблизился к двери. Я посмотрела на номер – двадцать четыре. Надо запомнить.

Деррил нажал на ручку, но створка не поддалась, вместо этого прохладный женский голос произнёс:

– Пароль.

Так, понятно, нужно кодовое слово. Я посмотрела на Деррила.

– Скажи что угодно, это не важно, системе просто нужен образец твоей речи, – подсказал он.

– Эм… Пароль? – неуверенно произнесла я.

– Пароль «пароль», – клянусь, на этот раз в компьютерном голосе слышались иронические нотки. – Проходите.

Дверь открылась. Мы вошли, и створка захлопнулась, оставив нас в темноте. Деррил сделал какое-то движение рукой, под потолком зажглась лампа. Я огляделась: небольшая прихожая, встроенный шкаф, на правой стене маленькая сенсорная панель (наверное, при помощи неё и включается свет), левая стена зеркальная.

Из прихожей дверь вела в гостиную. В большой комнате стояли диван, два кресла и журнальный столик, у стены располагались три шкафа с книгами.

– Ну, вот, – Деррил обвёл помещение барским жестом. – Чувствуй себя как дома, потому что теперь это и есть твой дом.

Из гостиной вели ещё три двери. Так как я застыла посреди комнаты и даже не собиралась двигаться, Деррил сам толкнул одну из них, громко провозгласив:

– Ванная.

Комната была оформлена в разных оттенках синего. Просторно, без излишеств, всё практично и удобно.

– Кухня, – сказал Деррил, открывая вторую дверь.

Здесь, насколько я смогла увидеть, преобладал фисташковый. Фисташковыми были и гарнитур, и стол с четырьмя стульями, и даже холодильник. Плита, кстати, тоже имелась.

– Мне придётся готовить? – без особого интереса спросила я. – Зачем? Я же мёртвая. У меня и тела нет… Кажется.

Я снова осмотрела свои руки. Да, кожа по-прежнему эфемерно-неплотная. У Деррила такого нет, он выглядит вполне обычно.

– Верно, – кивнул Деррил. – Завтра тебе сделают новое тело, чтобы ты могла взаимодействовать с материальными предметами. Сперва оно будет работать в нормальном режиме. Пока организм не «поймёт», что принадлежит не-живому существу. Но первые полгода-год ты будешь испытывать голод, жажду, чувствовать боль и температуру. Потом все эти функции отключатся за ненадобностью. Надо только чуть-чуть потерпеть. А вот отдых тебе уже сейчас не нужен. Мёртвые вообще никогда не спят.

Я кивнула. Не совсем понятно, как можно сделать новое тело… Ну да ладно.

Деррил подошёл к последней двери и распахнул её.

– Это кладовая.

Я увидела комнатку, больше похожую на большой шкаф. Стены от пола до потолка заняты полками, часть из них пустовала, на некоторых аккуратными стопками лежала одежда.

На этом осмотр закончился.

– Ну как, довольна? – спросил Деррил.

Чем довольна? Тем, что меня насмерть сбила машина сегодня утром? Но обижать Деррила резкими словами не хотелось, в конце концов, он ни в чём не виноват.

– Квартира… хорошая?..

– Отлично, – Деррил, наверное, понял, о чём я думаю. Он сочувственно улыбнулся. – Кажется, я рассказал всё, что должен был. Ты не против, если я выпью пять капель в честь твоего прибытия?

– Да пожалуйста, – слегка смешалась я. Так странно, он спрашивает моего разрешения, будто я и впрямь хозяйка этой квартиры, а мне даже не было известно, что тут вообще есть алкоголь.

Мы прошли на кухню. Деррил открыл одну из дверец, за ней обнаружилось что-то вроде мини-бара. Деррил достал бутылку виски, плеснул в стакан на два пальца и опрокинул залпом.

– Разве вы…

– К чему этот официоз? – перебил меня Деррил. – Обращайся ко мне на «ты».

– Хорошо. Разве ты чувствуешь вкус алкоголя?

– Нет, – Деррил усмехнулся и налил себе ещё. – Но я ведь помню, каким был вкус виски. К тому же, все кураторы любят спиртное. Это… нечто вроде протеста. Кажется, что так можно почувствовать себя живым, – он вздохнул. – Что же ещё… Я, как уже говорил, буду твоим наставником. Ты пройдёшь курс подготовки, затем приступишь к выполнению миссий. Сначала тебе станут давать лишь простенькие поручения, но со временем ты дорастёшь до настоящих заданий. Ладно, хватит информации на сегодня. Тебе и так пришлось узнать слишком много. Ты наверняка хочешь побыть наедине с собой, привести мысли в порядок. Так что оставляю тебя. Я зайду завтра утром. Не провожай.

Он вышел, вскоре хлопнула входная дверь. Я продолжала стоять, словно ожидая чего-то. Побыть наедине с собой… Нет, как раз этого мне абсолютно не хочется. Лучше бы наставник не уходил. Чужое присутствие поддерживало меня, если вели – я шла, если спрашивали – отвечала. Такие действия, пусть и совершающиеся чисто механически, отвлекали от мыслей, теперь же они «догнали» меня, накрыв огромной приливной волной. На смену оцепенению пришло беспокойство и грызущее чувство тоски, стены комнаты будто сближались, грозя раздавить.

Стакан с недопитым виски начал казаться заманчивым. Интересно, мёртвые пьянеют? Я попыталась взять стакан, но ничего не вышло. Полупросвечивающая кожа не смогла коснуться стекла. Прямо призрак, совсем как в фильме с Вупи Голдберг. Я вздохнула и опустилась на стул. Ну, хоть сквозь сидение не проваливаюсь, и на том спасибо.

Обычно люди находят утешение в том, что смерть не является концом, после неё тоже что-то есть. Меня это не успокаивало. В любом случае всё кончено, остался лишь огромный список «никогда». Мне никогда не вернуться домой, никогда не пройтись по парку, никогда не подержать на руках моего кота Бублика… От накатившей жалости к себе стало совсем тоскливо. Горло сдавило, глаза щипало, будто в них кинули горсть песка, но слёзы не появлялись, я лишь судорожно хватала воздух ртом, стараясь успокоиться.

Наконец, дыхание более-менее выровнялось. Нет, не буду думать о… о смерти, так только хуже. Я попыталась вспомнить что-то светлое. Лучшего друга, первую влюблённость, семью… маму. При этой мысли к горлу снова подступил солёный ком, из груди вырвался полупридушенный всхлип.

– Мам… – негромко позвала я.

Она нужна мне, нужна сейчас как никогда! Если становилось грустно, сложно, мама всегда поддерживала и успокаивала меня. А что мне делать теперь, мёртвой, в чужом мире и совершенно одной? Я обхватила себя руками за плечи и всё-таки расплакалась.

Когда поток слёз, наконец, иссяк, я просто сидела на кухонном стуле, пялясь в пространство. Моральных сил не хватало даже на то, чтобы встать и перейти в гостиную. Всё казалось бессмысленным. Хотелось погрузиться в дрёму, сбежать от окружающей действительности, пускай ненадолго. Но мёртвые не спят… Только сейчас я в полной мере осознала суть сказанного Деррилом. Время сжалось в точку, потом расширилось до невиданных пределов и обрушилось на меня. Тысячи, тысячи лет, бесконечная череда мгновений, сменяющих одно другое, и все их я должна буду прочувствовать.

Вокруг что-то происходило. Школа с вечно бодрствующими обитателями существовала по своим законам. Из других квартир доносились голоса, музыка, смех, порой слышался топот, словно кто-то пробегал по коридору, глухие звуки ударов, и пару раз – кажется – взрывы, как от петард. Но даже это не смогло заинтересовать меня настолько, чтобы я хотя бы пошевелилась.

Время текло медленно, медленно, будто клейкая смола. На стене размеренно щёлкали стрелки часов. Тик-так, тик-так, тик, так… Шестьдесят тиков – минута. Можно зацепиться за этот звук, сосредоточиться на счёте. Так гораздо легче ждать, когда же наконец настанет утро.