***

На самом деле здоровью третьего штурмана мог позавидовать любой. В тот вечер, после чествования штурманского состава, Петюня постучался в каюту врача, с которым, по мнению штурмана, поступили несправедливо. В том, что никто из экипажа за четыре месяца полёта даже не кашлянул (исключая Мишеньку с его расквашенным носом), врач не виноват. А ему ничего не подарили. Как и Риото с Бэргеном. Этих двоих из разряда «он не пил, не курил, грубых слов не говорил» пирожные и выпивка не интересовали, на бассейн они зарабатывали упорным трудом в тренажёрном отсеке, а жевательная резинка у японца была своя, японская. Риото взял с собой несколько блоков и не делился ни с кем, кроме Бэргена. Якут однажды угостил Петюню, и тот запомнил вкус — эфемерный, как аромат цветущих яблонь.

Биологу тоже не подарили жетоны, но они ему не нужны, подарком для него стала экзопланета. И работа, по которой Юозас тосковал долгие месяцы полёта. Врач же остался не у дел. Чувствуя себя крёзом, Петюня решил восстановить справедливость и отдал Кендалу половину подарочных жетонов и три из шести пирожных, купленных за те же жетоны.

Джеймс недоверчиво принял из его рук бумажный кулёк с жетонами. Разглядев, что внутри, широко улыбнулся. Через секунду он метался по каюте, звякая стаканами и роняя на пол ложки. «One minute, one minute» — повторял Джеймс как заведённый, боясь, что гость уйдёт. Вскипятил воду в расписном глиняном чайничке, разостлал на столе бумажную скатерть, а на пирожные смотрел с таким вожделением, что Петюня почувствовал в африканце родственную душу. Этот не станет смеяться и издеваться. Стрескает все и глазом не моргнёт. Ещё Петюня подумал, что у корабельного врача на «Сайпане» не было друзей: дружба возникает, когда есть о чём поговорить, или когда людей связывает профессия. А о чём разговаривать с доктором, если у тебя ничего не болит?

Через пять минут они наперегонки уплетали пирожные, запивая чаем, какого Петюня ещё не пробовал. Чай был бордовым и странно густым.

— Что за травки такие? Африканские? — поинтересовался штурман, стараясь, чтобы голос звучал беспечно. Он подозревал, что травки у Кендала из самого сердца Африки, и кто знает, как они подействуют на аборигена Восточной Европы…

— Элеутерококк, — огорошил штурмана Джеймс, — Пациенты прислали. Между прочим ваши, с Дальнего Востока. Я вообще-то не в Африке живу, я из Айовы. И родился там. А на Африканский континент меня на каникулы отправляли, к бабушкам-дедушкам. Так что пей, не бойся. Элеутерококк поднимает тонус, зверски энергетический напиток. — Джеймс назидательно поднял указательный палец. — Так что ты не мели языком, а то проболтаешься, кэп придёт, отберёт.

Петюня энергично закивал, поскольку не мог ответить: Кендал угостил нового друга драгоценным запасом домашних печенюшек, каменных от долгого хранения и экзотически вкусных.

— Бабушка твоя пекла? — пошутил Петюня.

— Бабушка. Только не помню, чья. У меня много родственников, всё племя. Имо. Люди имо все родные, нет чужих, мы все одна семья…

Глаза у врача стали грустными, и Петюня, торопясь и обжигаясь горячим чаем, поведал Джеймсу о своём плане. Врач согласился участвовать, глаза у него загорелись, спектакль с болезнью Петюни эти двое сыграли мастерски, и теперь наслаждались, сложив вместе свои жетоны и потратив их на бассейн и пирожные. Пиво оба не особенно любили, а минералку автомат выдавал бесплатно, ледяную, щекочущую горло. Пей сколько влезет.

Они и выпили — сколько в них влезло, и теперь валялись на горячем песке и слушали шум прибоя и гвалт крикливых чаек. Запись звучала вполне реалистично, Волокушин расстарался, солнечные жаркие лампы, прибой и чайки были частью эксперимента, о чём Коржик с Кендалом не знали. Как не знал и кэп, капитан, который — чем дальше, тем лучше, высказался Петюня, и Джеймс был с ним полностью согласен.

Впрочем, в бассейн Кендал отправился лишь после того, как провёл расконсервацию карантинных боксов. Никто не знает, как встретит землян чужой звездолёт размером с футбольное поле. Никто не знает, какими они вернутся.

Они вернулись уставшими до полусмерти. Весь день они бродили по бесконечным коридорам чужого корабля, обмирая на каждом повороте и пугаясь звука собственных шагов. Леона и Кэли наделали на скорую руку бутербродов. Ужинали молча, и так же молча разбрелись по своим каютам и завалились спать. Общая апатия объяснялась, тем, что в «иноземном» звездолёте ничего не оказалось. Ничего и никого.

Дизайн

От центрального люка веером расходились туннели, соединяясь в дальнем конце дугообразными коридорами. Четыре из десяти оказались тупиковыми, и приходилось возвращаться к люку, чтобы попасть в следующий. Хозяева корабля не смогли улететь, они где-то здесь, и они безнадёжно мертвы. Никто не живёт две тысячи лет. Андрей поймал себя на том, что назвал чужой звездолёт кораблём. Потому что только люди могут построить такую махину. И улететь на ней в запредельные миры. И погибнуть. Инстинкт самосохранения могут побороть только люди, гомо сапиенс, человек разумный. Хотя какие же они разумные, если попёрлись чёрт знает куда и застряли здесь на две тысячи лет… или на все пятьдесят.

Туннелей насчитали семнадцать, похожих один на другой. Потолок и стены были ребристыми, а пол, прорезанный изгибистыми неглубокими бороздками, назвать полом можно было условно, потому что — как же по нему идти, если ноги через шаг застревают в этих чёртовых изгибах, потому что какой-то идиот нарезал борозды по ширине ботинка.

— Это называется бороздить космические просторы. Не знаю, как вам, а мне здесь не нравится.

— И какой идиот придумал такие полы?

— Инопланетный идиот.

— А зачем такой дизайн?

— А чтобы щупальцами цепляться, когда ползут. Нам повезло, что они мёртвые, эти черви с присосками. Их рацион пополнился бы новым блюдом.

— Почему именно черви? — спросил Риото.

— А ты подумай. Туннели-то круглые, — в голосе Мишеньки звучало превосходство.

— А-аа, — «подумал» японец.

Воодушевившись, Мишенька пересказывал Риото фильм «Конец третьей планеты», который Риото не видел, он не смотрел ужастики, ему хватало их в дальнем космосе.

— Не смотрел? Ты правда не смотрел? — через слово спрашивал Мишенька и, получив в ответ утвердительный кивок, радостно рассказывал дальше. Фильм был про червей, размером как раз вот с такие туннели (Мишенька воздел руки к потолку, показывая размер), они приползали на звук шагов и поедали героев фильма, пока они не кончились. Герои, то есть.

— Что было дальше, — флегматично поинтересовался японец, когда Мишенька замолчал.

— Как… что? Ничего. Это всё.

— Уже всё? Хорошо. А то мне страшно, — издевался Риото.

Мишенька не знал, на каких планетах побывал японец и с какими жизнеформами он имел дело. Не знал, что такое экзопланеты класса «Х». Иначе бы не стал пересказывать боевому оператору детскую страшилку, которую во ВГИКе студенты «проходили» по истории кино.

Первой засмеялась Кислова, за ней не выдержал Андрей… Бэрген лёг на пол и дрыгал ногами, так ему удобнее было смеяться. Золтовски хлопал себя по бёдрам, театрально взмахивая руками, и повторял на выдохе «Ах… хах… хах…». Катеринка, которой Риото подмигнул и скроил рожу, демонстрируя, как ему страшно, заливалась колокольчиком. Мишенька смотрел непонимающе. Что с них взять, не смотрели фильм, вот и не испугались. А если бы посмотрели, не гоготали бы… как звери.

— Что вы смеётесь, я правда боюсь, — подлил масла в огонь Риото. — Вдруг они уже ползут?

— Придёт серенький… серый червячок и укусит за бочок.

— Га-га-га… Ха-ха-ха… Не могу, умираю. Укусили…

— Меня укусил гиппопотам. От страха я залез на баобаб. И вот я тут, а нога моя там. Меня укусил гиппопотам!

Песню про гиппопотама знали все, последний куплет исполнили хором, смех подхватило эхо, унесло в туннель. Он гулял по коридорам и возвращался, когда они обследовали уже другой туннель. И горстке землян становилось не по себе.