— Ты совсем, что ли? При чём тут дружелюбие? — возмутилась Катеринка.

— Это не я совсем. Это ты, — вернула подачу Леона. Она улыбалась, и у Катеринки, которая вспыхивала как порох при любом посягательстве на её «Я-пространство», не получилось рассердиться. Вместо этого она попробовала объяснить.

— Ну… Если всё время смотреть, он догадается.

— О чём?

— Ну… О том, что я к нему чувствую.

— А что ты к нему чувствуешь?

— Не знаю. Я не знаю! Хочу, чтобы он был со мной. Всегда. Со мной, и больше ни с кем, понимаешь?

— Он тебе нравится? — спросила Кэли, имея в виду Леха Золтовски.

— Ну… Можно и так сказать, — призналась Катеринка. И вспомнила, как, выпроводив Юозаса с его грызунами, Андрей остался её утешать. Гладил по волосам и рассказывал, как учился, с кем дружил, как тосковал по дому и по родителям, а когда они приезжали, хорохорился и выделывался, стесняясь признаться в чувствах, которые считал слабостью. Это его «выделывался» напомнило Катеринке её собственно детство, когда она вот так же притворялась весёлой и беспечной. О таких вещах рассказывают, когда доверяют, а Андрей ей доверял. Иначе не признался бы, как плакал по ночам в интернатской спальне, вцепившись зубами в одеяло, чтобы никто не услышал.

Они были похожи, поняла Катеринка, которая тоже стеснялась говорить о своих чувствах и общаясь с людьми надевала на лицо дежурную улыбку. После истории с хомяками с Катеринкой случилась истерика, и Андрей просидел с ней целый час на полу спортивного зала. Метод подействовал: Катеринка перестала давиться слезами и слушала очень внимательно, время от времени всхлипывая..

Пассивная защита

Андрей был предельно откровенен, рассказывая о том как весь год ждал родителей, весь год мечтал кинуться к отцу на шею и пообещать что угодно, лишь бы его забрали домой… А когда они приезжали, понимал, что не должен так поступать, что надо учиться. Ведь столько мальчишек мечтают о космошколе, а принимают в неё одного из тысячи. Он, Олег Бабанин, один из тысячи, избранный. И он не должен плакать.

…Олег молча кивал, отвечая на вопросы, сыплющиеся как драже из разорванного пакетика, которым мальчик хрустел, не чувствуя вкуса. Мать не унималась, словно её вопросы могли что-то изменить, словно могли помочь. Хорошо ли их здесь кормят, теплое ли у него одеяло, высыпается ли он, есть ли у него друзья, часто ли их выпускают гулять, справляется ли мальчик с заданиями, не слишком ли устаёт…. Олег кивал и улыбался изо всех сил. Да, он справляется с учёбой. И одеяло у него тёплое, и подушка мягкая, и кормят здесь вкусно, и друзей у него много. Но разве может тёплое одеяло заменить дом, а друзья заменить родителей?

Много дней он будет перебирать в памяти мамины слова, лакомиться ими как драже со смешным названием «морские камешки», много дней будет слышать её голос с нежными нотками беспокойства: «До свиданья, Олежек, мы приедем, через год. Ты ведь не будешь скучать?». А потом перестанет — вспоминать о том, чего нет. И через год дежурно поздоровается с оторопевшими от такого приёма родителями, равнодушно поблагодарит за гостинцы и подарки, и будет равнодушно кивать, отвечая на вопросы.

Он чуть было не назвал себя Олегом и вовремя прикусил язык, но Катеринка подумала, что у Андрея сдавило горло, и детское имя осталось непроизнесённым. Ффух… Чуть не проговорился. Страшно подумать, что было бы, если бы они узнали, что летят с Олегом Бабаниным. Выкинули бы с поезда на полном ходу, усмехнулся Андрей.

После Катеринкиного срыва капитан был с ней подчёркнуто внимателен и называл по имени. Обращение к человеку по имени один из способов конструктивной обратной связи, ключ доступа. Катеринка была аудиалом, то есть верила ушам, а не глазам. Андрей хвалил её и ставил в пример Кисловой, которую с трудом удавалось загнать в спортивный зал: «Надежда! Сколько это будет продолжаться? Ты скоро в дверях не поместишься! А вот Катеринка занимается без понуканий».

Астрофизик скучно кивала и дежурно обещала заниматься.

Пассивная защита, уход от контакта, резюмировал Андрей. Кислова, похоже, знакома с приёмами защиты от манипуляторов. Хотя какой из него манипулятор? Интересно, справилась бы она с Волокушиным? Димка манипулятор ещё тот. Мастер игры.

От похвалы капитана Катеринка расцветала как утренняя роза. Метод работал. О том, как «работает метод» на самом деле, Андрей не догадывался. Мысль Катеринки развивалась совсем в другом направлении: капитан выбрал её, одну из всех, он был с ней откровенным, гладил по волосам и утешал, когда другие посмеялись бы. Мама никогда не гладила, а Андрей… Девушке хватило этой толики внимания, которое она приняла за любовь.

— А нам с Леоной нравятся все, — улыбнулась Кэли. — Все одинаково. Берни помогает в оранжерее. Хотя мы справляемся без него. Легко. А он приходит после вахты и помогает. И Надя помогает, на кухне. Готовить не умеет ничего. Мы с Леоной её учим, и теперь она вместо формул в блокнот кулинарные рецепты записывает. Со мной все дружат, я всем нравлюсь, и капитану тоже.

— А что у тебя с капитаном? — вскинулась Катеринка, и Кэли физически ощутила, как концентрировалось её биополе и стало упругим, словно резиновый мяч, которым они с Леоной играли в детстве. — Он с тобой… дружит? И давно?

И снова Кэли её не поняла.

— Со мной. И с Леоной. Со всеми. Он же капитан. И ты с ним дружи. Ты же всех ненавидишь, и Берни, и Юза, и Леха… А они тебя — нет. Они к тебе нейтральны, а у тебя скрытая агрессия.

— У кого агрессия? У… у меня? — Катеринка задохнулась от возмущения. — Да я вообще никого не трогаю, я даже не разговариваю ни с кем!

— Вот-вот. Не разговариваешь, не смотришь в глаза. По непонятным причинам испытываешь неприязнь к чудесным людям, которые рядом с тобой. Им ничего, а тебе от этого плохо. Этот вид агрессии называется бумеранговым, он ведёт к саморазрушению. Ты подумай. Иначе это будет твой последний полёт. Не полетишь больше.

Оставшись одна, Катеринка вытерла слёзы и не разрешила себе плакать. На «Сайпане», оказывается, собрались чудесные люди. И только она, Катеринка, изгой.

Предположения

— Процион Эльгомайза спектрального классаF5 IV — система из пяти звёзд Малого Пса. Процион — от греческого «про ки́он», что означает «перед собакой». Он предшествует восходу Сириуса, «собаки солнца», как его называли шумеры. Эльгомайза искажённое арабское аш-ши'ра ал-гумайса, Сириус, проливающий слезы. Светимость восемь солнечных. Один из спутников — белый карлик, умирающая звезда, светимость одна тысяча Солнечной, период обращения сорок лет… Кислова, что вы всё время пишете? Пять минут послушать не можете! — разорялся Андрей, понимая, что Кислова знает о Проционе больше, чем он сам, и ей просто скучно.

А ноги уже несли его через всю кают-гостиную, к креслу, в котором уютно устроилась астрофизик. В соседнем кресле дремал биолог и даже, кажется, похрапывал. Взбешенный капитан вырвал у Нади из рук блокнот и теперь разглядывал карандашный набросок длинноухого пса, мордой лица напоминающего самого Андрея. Под картинкой значилось: «Сэйриос» (греч. «ярко горящий»). Рядом крутилась (у Нади очень смешно получилось изобразить эту крутню) мелкая шавка с потешными ушами. Надпись под шавкой гласила: «Эльгомайза Барнс».

Андрей молча вернул блокнот и молча вышел. Уши полыхали огнём. А ведь правильно всё, Большой и Малый пёс, Сириус и Процион, капитан и первый помощник. Они с Барнсом собаки. А он-то, дурак, распинался перед ними битый час… Экипаж, мать их… Он как-то сразу простил Наде её дерзкий рисунок. Таланту прощают всё. Биолога хотелось законопатить в бочку и пустить в открытый космос, как в сказке о царе Салтане.

Выключив гравиполе, Сайпан» кружил над планетой на магниэновых двигателях, постепенно сужая витки и подрагивая чуткими, как у бабочки, «усиками», улавливающими границы и величину магнитных полей, скорость воздушных потоков и разницу температур на дневной и ночной поверхности планеты. Предположения земных астрофизиков (впрочем, они бы всерьёз обиделись, узнав, что их прогнозы Андрей искренне считал предположениями) подтвердились с поразительной точностью: атмосфера планеты была кислородной, а температура поверхности соответствовала земной.