А потом появилась Спасительница и всех «спасла».

Идеальная занудная старшая сестра.

Она хорошо закончила школу, вышла замуж и поступила в институт. Сама. На бюджетное место.

Соня жила в браке с одноклассником. Училась и начала работать. Помогала родителям, чем могла. Воспитывала Эльку. Забирала ее из школы, делала с ней уроки.

Кажется, в тот период жизни, они все были счастливы.

А потом ее муж умер.

И все изменилось.

Больше сестра не забирала ее из школы. Не разговаривала по душам, не секретничала о мальчишках и не жаловалась, притворно, на характер своего мужа.

Все закончилось.

Родители притихли, не стали лезть к Соне в душу и дали ей абсолютную свободу в своем горе.

Может, и правильно это. Эля помнила почерневшую от горя сестру. Похудевшую килограмм на пятнадцать, тощую. Даже рыжий цвет волос не спасал. Бледным был. Тусклым. И глаза…, глаза мертвые.

Как же Эля тогда испугалась. Ей на какой-то момент подумалось, что сестра может что-то с собой сделать. И Эля упросила родителей отпустить ее пожить к Соне.

Пожила. Не долго. Не вынесла молчания и звука стучания клавиш компьютера.

Соня замкнулась в себе. Переносила свою утрату в одиночку и не видела ничего вокруг. Абсолютно. Только печатала. Говорила по телефону. Ездила по судам. И печатала. Строила карьеру.

Ей, наверное, помогло.

Через какое-то время, Соня стала более живой. Улыбалась. Смеялась. И опять набрала свой привычный вес. И с ней, с Элей, пыталась поговорить, объяснить, даже прощения просила.

Только Эля не могла ей больше верить. Доверять не могла.

Она так испугалась за нее. Так переживала, что, когда все закончилось, не смогла простить сестре ее равнодушия по отношению ко всем и ко всему в траурный год.

Может, это окончательно разрушило их взаимопонимание. А может, его и не было никогда.

И сейчас Соня снова похудела, почернела. Но работает. И пытается улыбаться. Пытается жить дальше.

Максима вот к себе подпустила. За сестрой смотрит.

А Эля все равно злится. Бесится. От боли кричит в подушку и пытается взять все, что бушует внутри, под контроль. Только не получается.

И стена непонимания и обид между ними растет.

Эле было стыдно.

Жгучий стыд щеки опалял, заставлял краснеть и хорошо, что она дома одна, папа уехал по делам. И Эля могла кричать в голос. Негодовать в полной мере.

Она не должна была кричать на Соню. И уж тем более, не должна была бить сестру по лицу.

Тот ее взгляд. Полный обиды и непонимания, горький какой-то, обессиленный, Эля запомнила. Он ей снился. И становилось страшно, что эту ошибку ей не простит никто. Ни Соня, ни Максим, который стал свидетелем той сцены.

Надо позвонить сестре. Извиниться. Попросить о встрече и рассказать все, как есть. Про злость. Про ненависть. Про обиду.

Выговориться. И, возможно, появится шанс на искупление своей вины перед родными.

Они ведь о ней заботятся. А кто позаботится о них, кроме нее?

Никто. Только они друг у друга остались.

Хватит ей себя жалеть. Быть слабой. Хватит.

Но к телефону она так и не потянулась.

Направилась к выходу из дома. Лучше она просто к сестре приедет и все расскажет.

Не нужно этих предварительных звонков и прелюдий.

И так наворотила уже, зачем сестру лишний раз нервировать?

***

Возможно, это неправильно. Слишком радикальный метод, но другого выхода он не видел.

Его девочку, его куколку надо встряхнуть. Хорошенько. Так, чтоб раз и навсегда запомнила. Поняла. И перестала чудить и рисковать своей головой.

У него нет другого шанса. Другого варианта тоже.

— Ты уверен?

Закадычный друг и соучастник во всех его делах еще со школьной скамьи, давно и безнадежно женатый, повернулся с переднего сиденья и посмотрел на него внимательно.

— Не уверен, но выхода другого нет.

Ванька хмыкнул.

— Тебя точно в детстве головой вниз роняли.

— Ваня…

— Я молчу, молчу. Но если ее родня тревогу забьет, нас с тобой посадят. И тюрьма, по сравнению с гневом Ленки, это ничто, сечешь?!

— Нормально все, а если даже…, ну потаскает тебе Ленка передачки в СИЗО, подумаешь, она у тебя романтичная натура, жена декабриста и все такое.

— Ага, она жена дебила, а не декабриста…

Но мысль закончить не успел, появилась его куколка. Без тонны косметики, в пуховике и шапке с помпоном, только на ногах не сапоги, а кроссовки и джинсы с подворотами.

Они с Ванькой замолчали, просто наблюдали.

— Ты совсем рехнулся, но я, брат, уже привык. Но ты точно уверен?

— Уверен!

Она была такой…милой. Красивой и милой. Молоденькая девчонка, которая с упорством танка гробит по ночам свою жизнь, нарываясь на неприятности. Нарвалась. Теперь нужно только не перегнуть палку и все.

Эльвира шла бодрой походкой к автобусной остановке за территорией поселка, а они за ней ехали медленно, и девочка даже не подумала обернуться и посмотреть назад. И ладно, ему это сейчас на руку, а потом он ее всему научит.

***

Когда вышла на улицу в морозный день, поняла, что стало легче. Она решение приняла и ей задышалось. Просто задышалось.

И мороз этот. Снег. Солнце яркое.

Но какое-то ощущение тревоги не отпускало. Ей все казалось, что за ней кто-то следит, наблюдает. Но она шла спокойно. И только сама с себя смеялась.

Кому она нужна то? Кроме сестры и отца?

У нее даже парня нет.

Был один, но, ничем хорошим для нее это не кончилось. История банальная.

Красавчик курса и она. Пара недель ухаживаний, сладких речей и признаний, а потом просто переспали.

Ей было больно. Неприятно. И противно.

А он… на следующий день об этом знал весь курс. Смешки. Открытые злые шутки.

Она это пережила. И как-то больше на романтику ее не тянуло.

Так что, никто за ней следить не может. Уж точно не папа и не сестра, а больше она никому не нужна.

Вдруг послышался резкий визг тормозов. Рядом остановилась черная большая машина и оттуда выскочил мужчина с лыжной маской на лице.

Все произошло мгновенно.

Она застыла. Просто застыла и уставилась на него во все глаза. А он схватил ее и закинул в салон автомобиля, и она даже пикнуть не успела.

Ее придавило чужим весом к сиденью. Нацепили ей на голову какую-то темную тряпку и успели каким-то образом рот скотчем заклеить.

Охренеть!

А дальше…Элька от страха просто вырубилась…

****

Ее взвалили на плечо, как мешок картошки, и куда-то понесли.

Самое интересное, что страшно не было. Ни капельки. В машине боялась. А вот сейчас, когда ее голова болтается и бьется лбом о чью-то могучую спину, не страшно.

То ли мозги у нее набекрень вывернулись, то ли она с ума сошла.

Но она злилась.

Медленно, но верно закипала.

Снова тюкнулась головой о спину, когда услышала, как захлопнулась входная дверь. Как поняла, что входная, не знала, но поняла.

Не слышала его голоса. Не видела его лица.

Ощущала только под своим животом его твердое плечо. И крепкие руки, держащие ее за бедра и поясницу.

Ей было не страшно. Совсем. Она, как пришла в себя, сразу смирилась. И даже попытки побега не предприняла.

Узнала. Узнала его запах. Узнала ощущение этих рук на своих ногах.

Эля имени его не знала, но точно знала, что это он.

Бред какой-то.

Но уверенность стопроцентная.

Это ее наказание. Она сама виновата. Сонька ее предупреждала именно об этом.

Ее начало трясти. В груди замерло от боли, и глаза защипало от слез.

Соня ее предупреждала, господи, а она дура! Дура! Не верила, не понимала, а теперь поздно!

Эля неизвестно где и неизвестно с кем, зато ей прекрасно известно, что будет дальше.

***

Через минуту ее совсем не ласково свалили на кровать. Через секунду с нее сдернули эту отвратительную штуку. Еще через секунду сдернули скотч с лица и сделали бесплатную эпиляцию пушка над верхней губой.