Минуту ничего не происходило. Только тишина и беззвучные слезы на его пальцах.

А потом его девочка собралась, встряхнулась, шмыгнула носом и посмотрела ему в глаза.

— Поехали!

****

Все тот же коридор. Все та же больница.

Когда хирург — травматолог, имя которого никто и не запомнил, начал объяснять присутствующим, что все же произошло с Соней, в зал ворвалась Эля.

Бледная, потерянная и ничего не понимающая, она направилась прямо к Максу, села рядом и вцепилась в его ладонь.

— Травмы серьезные, но жизни Софьи ничего не угрожает, были сдавлены дыхательные пути, нам пришлось ее интубировать. Множественные переломы ребер, грудины, осколок пробил легкое, поэтому мы вынуждены были провести полостную операцию.

— Но… она поправится?

— Да… — врач замялся, не зная, как дальше рассказать о том, что произошло, и кому эта информация будет важна, в зале ведь находилось трое мужчин и все, казалось, за его пациентку переживают, — Но это не все. Во время операции у Софьи началось кровотечение, мы сделали все, что могли, но плод спасти не удалось.

Максим вскочил, у него что-то в мозгах перемкнуло.

— Какой плод? — пророкотал его голос на всю больницу.

— Беременность, предположительно четыре недели, может чуть меньше или больше.

— Господи…!

Максим съехал по стене, схватился руками за голову и чуть было не завыл в голос, но держался только из-за Эльки, которая, кажется, вот-вот могла хлопнуться в обморок, губы даже посинели у девочки.

— К ней можно сейчас?

Гриша пытался как-то Элю ободрить, гладил по спине, и задал вопрос, который ее, наверняка, волновал, но она, кажется, так и не пришла в себя.

— Пока что нет, она в реанимации, мы ее понаблюдаем еще. Очнется, уберем интубирующую трубку, переведем в обычную палату и тогда вы сможете ее навестить.

— Когда? Конкретней можно? — нетерпеливо оборвал Макс врача.

— Через сутки, может, чуть раньше. Я предупрежу медсестер, чтобы звонили вам, когда можно будет приехать. Сейчас вы ей ничем не поможете. Извините, мне нужно идти.

Вика, бывшему одногруппнику благодарно кивнула, подошла к брату, обняла его.

— Поехали домой, Максюша, поехали.

— Я не могу ее оставить тут, Вик, не могу. Когда она очнется… я тут…. Мне тут надо быть.

— Сейчас она не очнется, Макс, ей тоже нужно отдохнуть, операция — это стресс для организма. Ты ей нужен сильный, спокойный, понимаешь? Тебе надо отдохнуть и сил набраться, чтобы ей помочь… с…

У нее язык не повернулся продолжить. Она ребенка потеряла, пусть и не знала о нем, но горя это не уменьшит. Золотце тяжело вздохнула и посмотрела на мужа, прося его взглядом помочь Макса поднять и отвезти его к ним домой.

Но никто ничего не успел сделать.

Эля поднялась со своего места, подала Максиму руку.

— Поехали, Максим, мы потом обязательно сюда вернемся. Мы оба должны ей помочь, теперь наша очередь ее спасать.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

****

Соня, наверное, какая-то неправильная женщина. Точно. Странно, но это факт, или бред одурманенного, обезболивающими, мозга, что тоже вполне себе неплохой вариант.

Всего каких-то пару дней назад она жила, кажется, абсолютно другой жизнью, и сама была другой. Будто не она вовсе, а совсем чужой и незнакомый человек. Молодая, успешная женщина, карьеристка, у которой ничего, кроме этой самой карьеры, не было. И думала та женщина только о работе, о делах, и иногда анализировала свою неудавшуюся личную жизнь. Та незнакомая и чужая женщина убегала от личных проблем, предпочитая прятать голову в песок или вовсе проблемы отрицать. Ведь, если ее отрицать, значит, у нее вообще все хорошо и прекрасно. Ага. Жизнь удалась на все сто. Спрашивается: чего еще тебе может хотеться?!

Та женщина заботилась о близких, да.

Спасала абсолютно чужих людей от тюрьмы, штрафов и так далее, да.

Но слишком увлеклась. И забылась. Выпала из реальности.

И теперь имеет то, что имеет.

Раздавленная морально и физически. Не способная сейчас здраво мыслить. И от боли даже говорить нормально не может, только очумело хлопает глазами. И все.

Да и что говорить? Кому?

Себе?

Максиму, который дежурит в ее палате не первый день, и отказывается уходить?

Эльке, которая за эти дни повзрослела так, что становилось даже немного страшно?

Кому и что нужно сказать?

Соня не хочет их видеть! Не хочет с ними говорить!

Ей нужно одиночество и покой! Маленькая возможность подумать и обмозговать все. И, желательно, не видеть их жалостливых и сочувствующих взглядов.

Потому что, так нельзя. НЕЛЬЗЯ!

В конце концов, это ее потеря и ее вина.

Никогда бы не подумала, точнее, никогда до этого не считала, что безответственность — это черта именно ее характера.

Она ведь всегда подходила к делам ответственно. Всегда выполняла обязательства, если брала их на себя. И это касалось не только работы, но и жизни в принципе.

Не отступала от своего слова. Доводила все до конца. Не упускала из виду важное.

А секс без защиты — это важно.

Это, мать ее раз так, важно!

Из-за секса, без презерватива или таблеток, можно забеременеть!

Как она могла упустить это из виду? КАК?

В голове не укладывалось.

Она несколько недель под сердцем носила маленький живой комочек — ее ребенок, и даже не знала об этом, не думала и не подозревала.

Соня могла ведь… могла включить мозги и вспомнить, что у нее середина цикла была, а потом длительное время задержка, легкая тошнота и головокружение, но списывала все это на длительный стресс.

Слов не находилось. Ни для ситуации в целом, ни для того, чтоб обругать себя, в частности.

Что она за женщина, раз не смогла вовремя понять, что беременна?

Ладно, если б она не хотела детей в принципе, то можно было б это назвать подсознательным отрицанием, но Соня, глубоко в душе, мечтала, лелеяла возможность забеременеть и родить маленькую, курносую, рыжеволосую, и обязательно, голубоглазую девчушку.

И все это время она жалела, что, когда они с Максом жили вместе, она не смогла как-то забеременеть, чисто случайно… или не случайно.

Хотела, очень.

А теперь, что?

Как теперь жить дальше с мыслью, что она своими действиями погубила своего родного… свою кровиночку?

У нее не было слез.

Не плакала даже, когда врач, — имя его не запомнила, — говорил о том, что случилось. И про аварию, переломы, операцию, и про то, что они не смогли сохранить беременность. В ее ситуации это просто было невозможно.

Это сейчас взяли анализы, провели пару тестов, и врачи утверждают, что даже, если бы она знала о беременности до аварии, сохранить ее бы не смогли. Повышенный тонус матки, — такое иногда у женщин случается, по разным причинам: у кого-то стресс, у кого-то инфекция, аборт, или как у нее, — повышенный и нестабильный гормональный фон. Ну и стресс, конечно.

Врачи пытались еще что-то говорить, объяснять, но слушать и дальше, сил не было. Она отвернулась от них и уткнулась взглядом в мятную стену. Отвратительный цвет. Ужасный просто.

А слез все не было.

Зато пустота была.

Теплая и родная. Она одеялом ее укрыла и спрятала от всего мира, от всех людей и от всех эмоций.

Только сердце билось неровно. Замирая на миг, а потом, срываясь в бешеный ритм, и тогда в палату влетала очередная дежурная медсестра и пыталась напичкать Соню седативными.

Какие уж тут седативные? Тут даже антидепрессанты не помогут.

Будь Соня внимательней к себе и к своему самочувствию, задумайся хоть на секунду, что она могла забеременеть, возможно все бы изменилось.

Она бы приложила все силы, все, что у нее есть, но ее ребенок остался бы жив. Она бы его выносила.

Надо, — ушла бы с работы. Уехала бы в другую страну и легла бы в клинику хоть на все девять месяцев, — это ведь ребенок, — она бы боролась за его жизнь до последнего вздоха, до последней капли крови.