Максим наблюдал за непогодой из окна не своей квартиры, хотя…, в каком-то смысле она уже его. Привык здесь, даже любимое место себе выбрал, облюбовал наблюдательный пункт в кухне, как раз хорошо просматривался проезд к дому, внутренний дворик и люди, что рисковали показать нос на улицу.

Он три дня здесь сидит почти безвылазно. Только в магазин сгонял и забил нормальными продуктами холодильник Софьи.

Максим бы не решился покинуть квартиру ни под каким предлогом, боялся, что проворонит возвращение Сони, и потом она его уж точно не впустит.

Но выдался шанс, он уже думал доставку заказать, но заявилась Элька, младшая беда Сони.

— О, ты здесь?!

То ли девушка удивилась, то ли поразилась, не суть. Стояла в прихожей и хлопала глазами.

— Привет, — он неловко оперся о косяк двери, — Да, здесь, караулю Софью.

— Так она в командировке, сказала не надолго, а сама уже второй день где-то шляется.

— Если в командировке, то не шляется, Эля, ты свою сестру знаешь лучше меня, — работа для нее все.

— Работа для нее не все, Максим, — ему почудился упрек в его сторону, или же он действительно был? — Все для нее- это семья, а еще был ты.

— Наши отношения…

— У вас сейчас нет отношений, и я не уверена, что ты имеешь право тут находиться, но да ладно, может это даже к лучшему. У меня хотя бы папа есть, а у нее никого…

— Что значит, никого?

— То и значит. После смерти мамы…, Соня… она… никого не подпускает, не дает помочь, поговорить, — Эля прошла на кухню, осмотрелась, — Тут продукты то есть?

— Если считать овсянку и пару яблок продуктами, то да, есть.

— Ясно… — Эля кивнула, — Я пока тут побуду, а ты иди и закупайся, раз решил сестренку в осаду брать. Папа говорит, что военные действия на голодный желудок начинать вредно.

— А ты вела военные действия?

— Как-то раз пришлось. Тоже зимой, мы дома целую крепость из снега построили, а потом воевали: я и Сонька, против мамы с папой.

Он улыбнулся, как только смог себе представить то, о чем говорила Эля. Чтоб всегда серьезная Софья кидалась снежками, воевала и штурмовала ледяную крепость на пару с сестрой? Да, оказывается есть вещи, которые он про Соню еще не знает. И таких вещей довольно много.

— Так ты побудешь пока тут?

— Да, иди.

И он ушел в ближайший супермаркет.

Закупил продуктов, наверное, на месяц: мясо, рыба, овощи, фрукты и даже сладкого. А еще кое-какие средства личной гигиены типа бритвы и зубной щетки. А то зарос и стал похож на черта, еще напугает Соньку свою, она то его привыкла гладко выбритым видеть, а не заросшим папуасом.

— Н-да, ты подошел к делу серьезно.

Эля окинула его смешливым взглядом, но с пакетами помогла, даже в холодильник все утрамбовала и отчалила, сказав напоследок:

— Не обижай ее больше!

И он снова остался в одиночестве. Один на один с дрянными мыслями.

Позвонил сестре, посоветовался, что и как лучше готовить. Вика была в шоке, но потом все же отказала в помощи, поржала, когда он объяснил где сейчас находится, назвала идиотом и пожелала удачи.

Золотая у него сестра. И приободрить вроде смогла, и опустить ниже плинтуса тоже. Как только Шах ее терпит?

Хотя, конечно, еще вопрос: кто там и кого терпит. Но любят друг друга точно.

Вот и он тоже. Будет любить, а значит, и терпеть, ждать. Но не покорно.

Он Соню обидел, сильно.

А теперь решил, что она ему нужна, что он может сделать ее счастливой. Со стороны его поведение может выглядеть не очень красиво, неправильно. Но Максим постарается донести до Сони свою мысль и свою правду: он дурак, испугался чего-то и ушел, но любил ее, скучал, тосковал и думать о ней запрещал. Он не знал, что у нее горе, что ей помощь и поддержка нужна, потому что, если б знал, — плевать на страхи, гордость, — он бы у нее в ногах ползал, чтобы только позволила ему остаться и помочь ей пережить, чтобы не один на один со своим горем оставалась.

Максим сам не так давно попрощался с женщиной, которая заменила ему мать. Он знает каково это. Как душат эмоции: гнев, злость, обида. И не веришь, что это на самом деле случилось, ждешь, что сейчас кто-то скажет: «Ага, поверили? Да?», и все встанет на свои места.

Правда, Макс был не один, не закрывался от людей. Миша рядом, Руслан, Вика. Все они одинаково ощущали чувство потери, нуждались в поддержке друг друга.

И позволили друг другу помочь, облегчить боль. Поэтому справились, не слетели с катушек.

А Соня…, если Эля говорит, что закрылась, замкнулась в своем горе, то ей встряска нужна, чтоб очнулась, выдохнула и задышала уже нормально, полной грудью, выдыхая и отпуская боль наружу, а не копила ее внутри.

Послышался звук открываемого замка, потом хлопнула входная дверь и зазвучал голос Сони.

— Слава, пару секунд, я громкую включу, а то неудобно говорить.

Максим весь подобрался, подошел ближе к коридору и занял выжидательную позицию. Да, некрасиво, что он собирается подслушивать, но на войне, как на войне, он будет использовать все, что может принести пользу в его деле, даже подслушивание разговоров по телефону.

Послышался тяжёлый вздох, что-то грохнулось на пол.

— Соня, ты там жива? — голос ее непосредственного начальства Максим узнал, но пока ничего страшного не услышал, хоть в душе и заворочалась ревность, — этот Вячеслав всегда на Соню смотрел далеко не как коллега и друг.

— Да, сумка свалилась, нормально все, не напрягайся.

— Какие новости?

— Вытащу я твоего Корзухина, никуда не денусь, завтра будем составлять ходатайство о досрочном слушанье дела.

— Ты ее нашла?

— Лучше б не находила. Затюканный подросток, боящийся своей матери. Девочку нужно готовить к даче показаний и перекрестному допросу, но боюсь, что этим дело не завершится.

— Твою мать! Думаешь очную ставку проведут?

— Они ведь тоже ее искали, Слава, и не зря. Девчонка такого может рассказать, что нам всем гарантировано еще как минимум две-три недели на первых полосах всех газет страны. Ее никто не воспринимал всерьез, при ней говорили все, и даже подумать не могли, что девчонка сбежит, как только ее отчима упекут в СИЗО. Стоит ей открыть рот и полетят головы, понимаешь?

— Где она сейчас?

— Я сняла номер на свое имя, оставила с ней Прокофьева. Но это ненадолго, — ей страшно, и общество незнакомого молодого мужчины ей не слишком понравится, не хочу ее пугать. Заберу к себе, только надо продуктами затариться, а то мне ребенка кормить нечем.

— Сонька, как же он так влип? Вроде ж умный мужик, такие дела проворачивал, — раздосадованно протянул мужчина на том конце связи.

— Мне откуда знать? Я делаю все, что могу, Слава, ты знаешь. Но у этого дела такой резонанс, и, если мы сейчас не подсуетимся, от этой грязи твой друг уже не отмоется даже, если его оправдают.

— Соня, я тебя очень прошу, не нагнетай. Ты справишься!

Соня почему-то молчала, не говорила ничего.

И тут Максим с ее взглядом встретился. Она тихо подошла, он и не услышал. Босиком по холодному полу шлепала, и не была удивлена его присутствию.

Блин, ботинки ж его в шкафу стоят.

Она их сразу, должно быть, заметила, потому так долго по телефону именно в прихожей говорила, готовилась с ним лицом к лицу встретиться.

Окатила его ледяным равнодушием. Ни злости от того, что он здесь. Ни гнева на сестру, что промолчала. Ничего. Абсолютно.

На том конце связи тоже молчали некоторое время, а потом снова заговорили.

— Сонь, ты там?

Она очнулась, будто ото сна, вздрогнула всем телом, дернулась.

— Да, я здесь. Здесь.

А смотрела на него. Впилась своим взглядом, будто всю душу увидеть хотела. И он смотрел.

Соскучился. До одури ее хотел вот такую: уставшую, хмурую, слабую. Он ее любил любую. И такую тоже.

Осталось только ее саму в этом убедить.

— Ты в порядке? — раздался из динамика вкрадчивый голос.

Почему она не выключила громкую связь? Почему позволяет ему слушать?