Хранительство давало видеть многое. И у Кхайнэ до сих пор стояло перед глазами то небольшое круглое озерцо в глубине векового леса, где когда-то обитал веселый дух, даривший цветы и орехи пришедшим за грибами детям.

Духа разорвала на куски клубящаяся черная стая. Хвосты, плавники, щупальца, когти, пасти и зубы всевозможных форм и размеров — потусторонние твари Нереальности роились над озером, как голодная мошкара, иногда пожирая друг друга. Многолапые, многоглазые, часто вовсе бесформенные, они присасывались к потоку, как пиявки и, нажравшись, отваливались от него, уползая под деревья. Они не были материальны. Приди в это место обычный смертный или даже маг, он увидел бы лишь помрачневший лес и ощутил давящую тяжесть тишины без пения птиц и шороха мелкой живности по кустам.

А Кхайнэ видел их. Они растекались черными полупрозрачными кляксами по воздуху, стелились по земле и воде, готовые жрать все, что подвернется.

Сколько их? Сотня? Две? Три? Не сосчитать. И в пробоину реальности, привлеченные дармовой энергией, будут стекаться новые твари, куда больше и сильнее этих. А там, глядишь, явятся их разумные хозяева.

А против этого роя — только он, меч и несколько артефактов, выданных личем.

«Подай-принеси-сделай… Сам бы побегал».

Пока еще твари не замечали его, считали недостойным внимания. Но когда кормушка иссякнет, а произойдет это скоро, они и не подумают вернуться туда откуда пришли. Они начнут расползаться по безопасному для них миру, размножаться и жрать дальше. У населения начнутся проблемы, в которых жрецы обвинят «язычников» и нелюдей. Грянет война, теоретически способная докатиться до других материков и народов в виде завоевательных походов во имя веры. Но даже если войны каким-то чудом прекратятся, мир все равно рано или поздно будет высосан и заражен.

Кхайнэ достал небольшой розоватый камень в оправе из черненого серебра, сжал его в руке и влил немного силы. Вложенное в камень плетение Сферы Отрицания развернулось мгновенно и беззвучно, накрыв часть леса во всех слоях реальности. Теперь твари не разбегутся и не придется тратить время на беготню за ними.

Запоздало мелькнула мысль, что обычная броня не выдержит, и надо было призвать браслеты, но рой уже почуял угрозу и начал стягиваться. Первые бесформенные твари ринулись в атаку.

Это была странная пляска. Стоило нескольким демонам напороться на утробно гудящий черный клинок, как они тут же перестали нападать и закружились поодаль — никому не хотелось стать его пищей. Приходилось нападать самому, провоцировать, кидаться в пустоту на прозрачные, кое-где светящиеся тела. Но как только твари поняли, что их продолжают безнаказанно убивать, а бежать им некуда, на кхаэля обрушилась вся звериная ярость. Они набрасывались скопом, перестав бояться Ловца Душ и сыпавшихся с пальцев раскаленных игл чистого Света, рвали куски ауры, тут же пожирали клочья прозрачной плоти, оставшейся от убитых сородичей, и становились только злее. Тишину заповедного леса нарушал лишь звук шагов, низкое гудение меча и хриплое дыхание Кхайнэ. Зато ментал разрывался от шипения, рева и визга. Отбиваясь и убивая, Кот чувствовал, как немеют руки-ноги, как с каждым новым укусом притупляется реакция и тяжелеет голова. А ведь еще пробой заделывать… Уже не он держал в руках меч, уже сам Ловец руководил его движениями, выцеливая новую жертву. Будь это возможно, Кхайнэ давно отпустил бы оружие развлекаться, а сам рухнул на землю. Самая крупная обнаглевшая тварь умудрилась вцепиться в ногу, видимо, пытаясь перекусить ее пополам…

…Не став тратить время на словесный пересказ, Кхайнэ собрал воспоминания в единый сжатый образ вместе с эмоциями и размышлениями. На пару минут взгляд Яноса остекленел, а рука с очередной ягодой замерла в воздухе. На мгновение перья отвердели и заострились, словно собрались осыпаться жалящим дождем, потом вновь улеглись.

— Как дыру латал — не помню, — завершил Кот, когда ирлерр, наконец, осмыслил увиденное. — Как добрался домой — тоже не очень.

— В ближайшие месяцы, — после короткого молчания проговорил Янос, — я запрещаю тебе следовать его… указаниям.

Смягчил. А ведь хотел сказать «приказам». И возражать, как-то спорить — бесполезно. Поэтому Кхайнэ лишь вздохнул.

— Я знаю, что ты найдешь тысячу и одно оправдание, чтобы опять полезть в какую-нибудь гадость, — пояснил крылатый, — но тогда моя работа окажется бесполезной. Ты же не хочешь в конце концов слечь и оказаться вообще неспособным работать?

— Я не умею сидеть на одном месте, — буркнул Кот в чашку. Тонкий фарфор иногда позванивал в когтях, и казалось, был готов разлететься на осколки от любого неосторожного движения.

— У тебя есть повод. Ведь ты уже нашел мальчика, если сейчас тот год…

— Триста второй от окончания войны, — подсказал Кхайнэ. Друг иногда путался во времени, событиях и датах — последствия дара Предвидения. Видения настигали внезапно, сопровождались тяжелыми приступами судорог и обмороками. Большая часть стиралась из памяти, но и того, что оставалось, было достаточно, чтобы Янос иногда забывал, где и когда он находится. — Да, нашел…

— Займись им. Он нужен тебе, а ты — ему. Он принесет тебе много радости, но и скорби тоже. Я не понимаю…

Кот насторожился. Голос ирлерр с каждым словом становился все тише, слова он произносил все медленнее, а взгляд остекленел.

— Что такое? Янос, не молчи пожалуйста!

— Я не понимаю, почему… Его будут называть ночным кошмаром, за ним будут следовать миллионы… Он… нет, не понимаю!

Крылатый заморгал и устало потер пальцами седые виски. Темно-голубая кожа посерела, крылья слегка обвисли. Он замолк и уставился в затянутое перистыми облаками небо. В ближайшие несколько часов можно даже не пытаться его разговорить — настроение мгновенно портится после каждого всплеска дара.

Дальше завтракали молча. Кхайнэ смотрел на окруженную горами узкую долину, где под силовыми куполами зеленели птичьи фруктовые сады, смотрел на крепость, приютившуюся на склоне, на изредка пролетавших в небе ирлерр и понимал, что пора уходить. Эта прекрасная обитель смирения с неизбежным концом, зеленым островком затерявшаяся среди вечных снегов огромного кряжа, нагоняла на него тоску. И, как всегда, было страшно оставлять друга в одиночестве. Вдруг, однажды вернувшись сюда, он его больше не найдет?..

Обратно в Белую Крепость Кхайнэ ушел бесшумно и не прощаясь, просто забрав личные вещи и меч. Все-таки, пустых советов Янос не дает. Стоит, наконец, уделить внимание Рею.

[1] В переводе приблизительно означает «Заткнись!»

Кто не родился крылатым — тот никогда не поймет, что значит жажда неба. Тот никогда не ощутит его властного притяжения, доводящего до ломки, до зубовного скрежета, если ты прикован к земле. Желание взлететь тянет жилы и сводит с ума. Но нет крыльев, которыми тело хочет взмахнуть. Нет сил оторваться от стылой земли, свечой взмывая в белое небо. И ты стоишь, истекая бессильной злостью на самого себя за ущербность, в которой ты не виновен, стоишь и смотришь с крепостной стены вниз, в пропасть, туда, где белеет скованный льдом поток. И сдерживаешь острое желание шагнуть в пустоту, расправив несуществующие крылья…

— Рей!

Скрип когтей по камню.

Прикусить губу, успокаиваясь и насильно загоняя внутрь гнев. Маска не натягивается, да и демоны с ней. Больно так, словно кто-то пытается проломить грудину и выдрать саму душу. И желтовато-белые столбы света далеко на юге горят призывным маяком, а их беззвучный рев наполняет кости.

— Рей, ну замерзнешь же!

Ладно, пятнистый, ты сам напросился.

— Отстань, Айфир.

— Рей? — голос звучит теперь уже нерешительно и шаги за спиной замедляются. — Что случилось?

— Все в порядке.

Обернуться назад, полыхнув червонно-золотыми глазами, и сородич отшатывается от неожиданности, увидев в них затухающую, вновь запертую внутри боль.