Танос провел окровавленным пальцем по предметному стеклу, и комнату осветила голографическая проекция. Дети хором ахали и охали при виде висящего в воздухе изображения.

Довольный эффектом, Танос покрутил рычажки, чтобы настроить четкость изображения. По комнате заплясали сферы и капельки. Дети тыкали пальцами в разные стороны и радовались увлекательному зрелищу.

– Это моя кровь, – объяснил Танос. – А для сравнения...

Он схватил одного из товарищей за руку и уколол его палец. Из ранки выступила кровь, а мальчик закричал, будто его режут.

Больше никто не тыкал радостно в светящиеся голо- графические капли и не смеялся. На минуту повисла тишина, которую нарушал только мальчик, кричавший от боли и неожиданности. И вдруг остальные взвыли, как будто им тоже досталось иголкой.

Родился обещанный отцом страх. Он волной омывал Таноса, заключал в кокон.

Танос отпустил руку мальчика и молча замер, а дети вокруг кричали все громче и громче.

Позже он оказался один в кабинете надзирателя школы. Раздался какой-то звук, и Танос поднял взгляд.

В дверях стоял Ментор.

– Этот эксперимент не удался, – заявил отец. – Вернемся домой.

Ночью Танос выбрался из постели и отправился подслушивать под дверь кабинета своего отца, где Ментор проводил часы в раздумьях. Изнутри доносился чужой голос:

– Вы знаете, я отношусь к вам с почтением. Как и все...

– Тогда говори прямо, – требовательно произнес Ментор.

– Ваш ребенок... не такой, как остальные.

– Верно подмечено. Поразительная наблюдательность.

Саркастический тон Ментора заставил собеседника ненадолго замолчать. Потом он продолжил:

– Вероятно, для отпрыска выдающегося Ментора есть более подходящее место, чем публичная школа.

– Несомненно, – мягко проговорил А’Ларс. – Спасибо за уделенное время, заботу и рекомендации.

Ментор отключил связь, и Танос, прислушавшись, разобрал, как отец проворчал:

– Болван.

Нечасто случалось, чтобы родитель забирал ребенка из школы на домашнее обучение. Но Ментор был влиятелен, его слава простиралась далеко.

К тому же... все понимали, что это к лучшему.

Профессиональные интересы отца Таноса сосредотачивались на синтетическом интеллекте, но при этом Ментор обладал энциклопедическими знаниями и разбирался в разработке материалов и архитектуре, что привело к расцвету весь Титан. На планете было не так много пригодных для обитания мест, но Ментор придумал, как лучше использовать это небольшое пространство и, более того, как защитить его от превратностей капризной стихии.

Способности Ментора прославили его и подарили политическую власть, и тем постыднее для А’Ларса были исчезновение жены и нелепые особенности сына.

Безразличный к ребенку отец, он был при этом неподражаемым учителем, способным давать воспитаннику сложные, но полезные задачи. Таноса печалила потеря возможности завести друзей, и все же приходилось признать, что Ментор подходит ему в наставники куда больше школьных учителей.

Похвалу он слышал нечасто. Отец говорил о его интеллекте как о некой данности, будто такие способности делали Таноса существом исключительным и ничуть не примечательным одновременно. Уроки проходили быстро и предполагали стопроцентное понимание материала.

– Твой ум – твой основной и лучший инструмент, – заявил Ментор на одном из их коротких занятий. – Однажды, если ты заслужишь этого своими достижениями, возможно, тебе выпадет часть называться Та-нос. Или даже Т’Анос, хотя я бы посоветовал не ожидать столь многого, – предупредил он.

– И все же мне одиноко, – проговорил Танос, стараясь изгнать из голоса жалобные нотки. Он знал, что отцу не понравится такое проявление детскости.

Ментор обессиленно вздохнул.

– Я возьму на себя заботы... – начал он.

Ментор всегда держал слово и действительно кое о чем позаботился. Он привел к Таносу настоящего, живого мальчика. Даже нескольких. Они претендовали на роль друга. Только один прошел отбор.

Синтаа стал единственным другом Таноса, а значит, и лучшим. Компенсируя выдающиеся черты Таноса, новый друг имел нарочито гладкий подбородок нормального размера и приемлемый цвет кожи – оттенка спелого персика. В отличие от молчаливого и скрытного сына Ментора, Синтаа был открыт и общителен.

С годами Танос начал подозревать, что А’Ларс шантажировал родителей Синтаа, платил или угрожал им, чтобы их ребенок дружил с его отпрыском. Отец никогда бы не признался, что прибегал к такой изматывающей и отчаянной тактике, но к десяти годам Танос научился замечать слова и предложения, которые однозначно подтверждали его предположение. Жестокая судьба и гены подарили ему выдающийся ум, благодаря которому он мог глубже осознать свои отличия и уникальный характер его одиночества. Видя новости и развлекательные голографические программы, он осознавал, насколько далек от других, но не имел возможности это изменить.

Синтаа же, какое бы давление ни испытывали на себе его родители, кажется, искренне ценил общение с Таносом. Из всех детей, которые проходили отбор на роль друга, только Синтаа держал себя непринужденно, улыбался и говорил лаконично, а в его глазах виднелось напряжение мысли. Танос не хотел проникаться к нему симпатией, но в конечном счете сдался.

– Из всего, что находил для меня отец, ты – первое, что мне действительно понравилось, – сообщил товарищу Танос на заре их дружбы.

Синтаа улыбнулся. Он тоже был не по годам умен, хоть и не дотягивал до нового друга.

– Я не что, – напомнил он Таносу. – Я – кто.

Танос ухмыльнулся.

– Конечно.

Они всегда играли в комнатах, где Танос жил с отцом, и никогда – на людях или у Синтаа. Танос изобрел способ рисовать светом: он сделал кисти, которые накапливали фотоны и временно прикрепляли их к точке пространства. Друзья часами создавали изображения в воздухе и смотрели на светящиеся голограммы, пока те не начинали искажаться и растворяться, как фейерверки в замедленной съемке.

– Можно вопрос? – сказал однажды Танос.

Синтаа, казалось, удивился. Он замер, прервав движение фотонной кисти.

– Ты никогда их не задаешь. Ты всегда сам все знаешь.

– К сожалению, это не так, – признался Танос. – Я столько всего не знаю. Особенно на одну тему.

Синтаа сел и откинулся назад. Голограммы мерцали и переливались вокруг, как сладкие сны, которые вдруг оказались в реальном мире.

– Что за вопрос?

Танос замялся. Впервые в жизни он понял, что такое нервничать.

– Расскажи... – наконец выговорил он, – как это, когда у тебя есть мать?

Синтаа засмеялся:

– Танос, мать есть у всех.

Если бы Танос мог покраснеть, сейчас он моментально залился бы краской.

– С биологической точки зрения верно. Но как это, когда она действительно есть, а не просто когда-то тебя родила?

Взгляд Синтаа потеплел. Он открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл. Потом снова открыл. Закрыл. И еще несколько раз, пока, наконец, не подобрал слова.

– Не знаю, как тебе это объяснить, – сказал он. – Я ведь другого и не знаю.

Я другого и не знаю. Эти слова отозвались в Таносе незнакомой до этого болью. Даже не сами слова, а то, как Синтаа их произнес. В его голосе слышались тепло и уют – и Танос понял, что именно этого ему не хватало. Материнской поддержки. Насколько понимал мутант, каждое живое существо на Титане знало материнскую любовь, и только он – нет.

– Я даже не знаю, где она, – посетовал Танос. – Это один из немногих секретов, которые Ментор мне не раскрывает.

Немного помявшись, Синтаа произнес:

– А я знаю.

К тому времени Танос был крупнее и выше обычного ребенка его возраста. Каждый скачок роста настигал его стремительно и проходил болезненно. Он уже вырос почти до метра шестидесяти. За внешностью подростка скрывался гениальный ум. Цвет кожи немного посветлел, но оставался тем же трагическим и внушающим страх фиолетовым. Танос редко покидал дом: Ментор много раз повторял, что ни к чему расстраивать окружающих.