— Кем, простите?

— Это вы простите. «Важняк» — следователь по особо важным делам. Точно такой же, как и Омельченко.

— А разве убийство моего отца — особо важное дело?

— Еще какое важное. Там, где замешаны большие деньги, любое дело из рядового превращается в особо важное. Особенно когда от этих денег зависит состояние государственного бюджета. Можно сказать, что прокуратура имеет только одну-единственную задачу — охрана казны. И любое нарушение закона — подчеркиваю, любое — там рассматривается как посягательство на госбюджет.

— Каким образом, если не секрет?

— Как правило, косвенным образом. Ведь никому же в голову не придет грабить государство напрямую, не в средние же века живем, когда все финансовое богатство державы лежало в каком-то одном царском погребе, а к погребу был приставлен казначей. Сейчас госбюджет рассортирован по разным мешкам, а мешки эти разбросаны по всей стране.

— Или по всему миру.

— Или по всему миру. — Гордеев с уважением посмотрел на Лену. — О! А вы, я вижу, не отличаетесь тугодумием.

Лена усмехнулась:

— Если это комплимент, то спасибо. До сегодняшнего дня я думала, что хорошо разбираюсь только в биохимии, да и то когда стою у кухонной плиты. Но если честно, мне до сих пор ничего особенно не ясно.

— Ладно, как-нибудь проиллюстрирую примером из жизни. Когда я могу встретиться со своим клиентом? Я имею в виду — с Проскурцом?

— Когда нужно? Можно хоть завтра.

— Да, и не забудьте зайти в нашу юрконсультацию внести гонорар и оформить соглашение. Без ордера на защиту я не смогу явиться к нашему «важняку» Омельченко.

— Все сделаю, как договорились. А с Виталием Федоровичем вы можете встретиться прямо у нас.

— У «нас» — это где?

— У меня. Теперь, к сожалению, уже только у меня.

— Это квартира вашего отца, правильно?

— Да.

— Очень хорошо.

— Почему?

— Будет полезно окинуть взглядом некоторые из его личных вещей.

— Хорошо. Я вам сегодня же позвоню. У вас есть мобильный телефон?

— Когда-то был, да и то не мой. Теперь нет. Да он мне и ни к чему.

— Адвокату и ни к чему?

— Пока был ни к чему. Не сваливалось таких дел, чтобы без мобильника хоть криком кричи. Все какая-то мелочевка. Другое дело — ваше дело.

— Заметано. Завтра у вас будет свой собственный телефон. Я думаю, Виталий Федорович расщедрится на один «Эрикссон». Для своего адвоката.

— А то! — рассмеялся Гордеев.

Вернувшись из «Сатурна» в юрконсультацию, Гордеев, как и мечтал, застал некоторых своих коллег, что называется, одним махом. После двухнедельного паломничества в Италию он страшно соскучился по друзьям-коллегам. Несмотря на порой вопиющую разность интересов, Гордеев прикипел к ним настолько, что именовал свое сообщество не иначе как «кланом».

После обмена любезностями, по традиции переходящими в невинные колкости, Гордеев подошел к Косте Булгарину и с ходу вцепился в одну из пуговиц на его новехоньком пиджаке.

— Э, э, Гордеев, — взмолился Костя, — оторвешь же, гад. Только два дня, как ношу.

— Я и сам вижу, что шмотка свежая.

— Если видишь, какого рожна крутишь?

— Хороший костюмчик. Почем брал?

— А тебе какое дело?

— Такой же хочу. Штуку баксов тянет?

— За штуку я еще год назад отоваривался.

— Ого! Две?

— Ну, примерно две, — не без гордости произнес Костя.

— Значит, Генри Резника ты уже настиг. Так надо понимать?

— Понимай как хочешь. А лучше заведи себе достойных клиентов и сам настигай кого вздумается.

— Уже завел такого.

— Да ну! И кто же этот счастливец? Билл Гейтс?

— Не совсем, но где-то там.

Костя уставился на Гордеева своими немигающими глазами.

— Ладно, не тяни резину, рожай скорее — кто?

Гордеев снисходительно посмотрел на Булгарина, отхлебнул из чашки и четко произнес:

— Проскурец.

Лицо Булгарина на какое-то мгновение вытянулось вниз, будто в кривом зеркале.

— Какой Проскурец?

— Сам знаешь какой. Из «Интерсвязи».

— Да ну! Брось.

— Что «брось»?

Костя приблизился к Гордееву и тихо проговорил:

— Не твоего полета птичка.

— Как это не моего? Тебе одному, что ли, клифты за две штуки носить?

— Гордеев, кончай цирк. Ты же капиталистов за семь верст всегда обходил.

— Когда такое было?

— Да всегда. Ты же сам говорил, что у тебя от всех этих… как ты их называешь?

— Кого?

— Ну этих… новых русских…

— А-а, от «лавандосов».

Костя кисло усмехнулся:

— Черт тебя возьми, Гордеев, где ты только таких слов успеваешь нахвататься?

— На улице, друг мой, на улице. Слушай, вообще-то я с тобой не это хотел обсудить. Давай не будем рвать друг у друга кусок мяса. Я бы тебе этого Проскурца сам всего с потрохами отдал…

— Ну так отдай, чего му-му паришь? Я, можно сказать, только и ждал, когда его прижучат. А тут ты…

— Можешь не переживать, — вставил Гордеев, — уже прижучили. Но дело здесь не в самом Проскурце.

— А в чем?

— Понимаешь… Как бы тебе так сказать, чтобы ты все скумекал? Ко мне обратился не собственно Проскурец, я его еще даже в глаза не видел.

— А кто?

— Да погоди ты со своими «кто», «в чем». Дай договорить. — Гордеев заерзал на стуле, усаживаясь поудобнее. — Позвонила дочка Волкова. Ну, того, которого взорвали. А Проскурца теперь жучат как основного подозреваемого в убийстве. Уже обвинение предъявили. Понимаешь?

— Не-а, не понимаю. Чего это дочке потерпевшего вздумалось выгораживать потенциального преступника?

— Да потому, что Волков с Проскурцом были корешами.

— Ну и что с того?

Гордеев, нахмурившись, посмотрел на Булгарина:

— Так, я вижу, тебе с ходу ничего не втемяшишь. Ладно, объясню как-нибудь потом.

— Нет, чего уж тут, объясняй сейчас.

— Короче, ты сам все по ходу дела поймешь. Меня интересует не Проскурец, а, скорее, дочка Волкова.

Глаза Кости моментально сделались маслянистыми.

— Что — запал на девку, кобелюка? Можешь не отвечать, по глазам вижу.

Гордеев демонстративно опустил веки:

— Кто ж его знает, как оно сложится. Тут долгая история. Понимаешь, этот Проскурец ей теперь как бы вместо отца. И я ей пообещал, что вытяну его из этого дерьма.

— Я так понял, ты с ней не в первый раз…

— Угадал, — вставил Гордеев. — Мы еще в самолете спелись.

— Славно, славно…

— Слушай, Костян, мне твои консультации, если честно, в этом деле вот так нужны. — Гордеев «резанул» ладонью по горлу. — Как сало хохлу. Ты же с этими высокими технологиями на коротком поводке гуляешь, да? Расскажешь, что и как… Ну ты понял? За услуги будет заплачено из моего гонорара.

— А как же клифт за две штуки?

— Подождет. Похожу пока в том, что есть.

Гордеев пешком поднялся на пятый этаж, не дожидаясь лифта. Ему всегда казалось, что ноги надежнее техники.

Дверь открыла по-домашнему одетая Лена, а в ноздри ударил сногсшибательный запах жареной птицы. Утка, пронеслось в голове у Гордеева.

— По-пекински? — спросил он вслух.

Лена чуть заметно улыбнулась и пожала плечами:

— Не знаю. А разве не все равно?

— Старый холостяк знает толк в хорошей кухне.

Лена и Юрий некоторое время стояли, уставившись друг другу в глаза, не зная, о чем говорить.

— Где мой клиент? — прервал молчание Гордеев.

— Я здесь. — Донеслось из комнаты, и в прихожую вышел солидного вида мужчина, протягивая ладонь. — Здравствуйте. Моя фамилия Проскурец. Виталий Федорович Проскурец.

— Гордеев. Юрий Петрович, — сказал адвокат, пожимая сухую руку своего нового клиента. — Очень приятно.

За столом, разделываясь с уткой, они предпочли обмениваться несущественными пустяками, благоразумно отложив до конца трапезы обсуждение дел, ради которых они встретились.

Затем, расположившись в кабинете покойного Волкова, Гордеев задал первый вопрос: