— Миша, тебе говорит о чем-нибудь фамилия Гордеев?

— Гордеев? — Федотов задумался. — Кто это?

— Адвокат, — ответила Лена.

— Адвокат? Так, дай подумать. Адвокат Гордеев.

— Он сейчас защищает Виталия Федоровича.

— Вот оно как. Нет, про Гордеева я первый раз слышу. Где его контора?

— Сейчас вспомню, — сказала Лена. — Да я тебе лучше его визитку покажу.

Лена принесла карточку и вручила Михаилу, который принялся рассматривать ее со всех сторон.

— Таганская, 34. Я знаю эту контору, — заявил он. — У меня там есть очень хорошие знакомые, толковые парни. Одного зовут Константином Булгариным. А почему именно Гордеев, а не Булгарин?

— А что Булгарин?

— Я тебе скажу, что Булгарин вытаскивал своих клиентов и не из таких безнадежных трясин, в которую сейчас угодил Проскурец.

— Гордеев потому, что Гордеев. Это моя инициатива. Можно сказать — у меня сработал нюх.

— Ну, если нюх, тогда конечно, — сказал Миша, заметно иронизируя. — Они уже встречались?

— Да, вчера днем.

— О чем говорили?

— Я не слышала. Но у них сложились довольно теплые отношения.

— Прямо теплые?

— Говорю тебе это с полной уверенностью.

— Но умение налаживать теплые отношения с клиентом — это не заслуга адвоката. Его задача — защита клиента.

— Не в этом смысле теплые. Мне кажется, Гордеев проникся пониманием. — Лена осеклась. — Черт, не так надо сказать. Понимаешь, это не просто какой-то профессиональный интерес. Это какой-то по-настоящему человеческий интерес. Нет, все равно казенно звучит. Но это именно так, человеческий интерес. Тебе понятно? — Лена произносила последние слова, едва сдерживая слезы, причину которых она не смогла бы объяснить толком.

— Мне все понятно, Лена, ты можешь успокоиться.

— Он сейчас ищет Пашкевича.

— Кто ищет?

— Гордеев. Виталий Федорович ему про него рассказал. Он говорит, что убийцу нужно искать не в «Интерсвязи», а там, где папа в последнее время вел свои дела.

— Это Проскурец так сказал?

— Да.

— И Гордеев его послушал?

— Да. А что?

— Нет, ничего, — ответил Михаил. — Просто интересно. Интересно, откуда Проскурец знает про дела Волкова. Они же, после того как Волков ушел, почти не встречались.

— Не знаю. А разве это важно? Знает, не знает, какая разница?

— Никакой разницы, ты права. Просто интересно, и не более того. Но я думаю, что Виталий Федорович погорячился, рассказав про Пашкевича. Во всяком случае, Пашкевич Гордееву ничего существенного не даст. Да Пашкевича соседи знают только как работника торговли. Он же до сих пор — сплошной почтовый ящик. Я имею в виду его законспирированный статус. Даже жена толком не в курсе, чем он там занимается.

— А почему это тебя так волнует? Я и не знала, что ты его тоже знаешь.

— Я его не знаю.

— Тогда откуда у тебя такие подробные о нем сведения?

Михаил вылил в стаканы остатки вина.

— Хочешь тост? — спросил он.

— Валяй, — ответила Лена.

— За нас!

— Что ж, весьма ёмко, — сыронизировала Лена.

Возвратив на стол уже пустые стаканы, они снова посмотрели друг на друга, но только это уже был не тот взгляд, что при встрече, а какой-то вялый, почти безжизненный. Их разделяла не то стена времени, не то пропасть мировоззрений. Словом, им больше не о чем было говорить.

Около одиннадцати утра команда людей в штатском — следователи Мосгорпрокуратуры и оперы МУРа во главе с Омельченко — оккупировала «Интерсвязь», хладнокровно роясь в сейфах, засев за офисные компьютеры. Обычная процедура, именуемая «изъятие и выемка документации». Согласно плану, выемка даст бумаги, которые лишний раз подтверждают заинтересованность Проскурца в физическом устранении Владимира Волкова. Дело верное. Даже если эта заинтересованность будет иметь весьма условный, косвенный характер, ее будет вполне достаточно, чтобы взять Проскурца под стражу. Улика «А», то есть кейс из крокодиловой кожи, превращает любую косвенную бумагу в прямое доказательство. Представленные следствию, а затем и суду, они сделают свое дело на пять с плюсом. Таким образом, миссия стратега Омельченко будет исполнена с блеском.

Как никто другой, он был убежден, что там, где имеют место большие деньги, обязательно должна быть связь с организованной преступностью.

— Да, Виталий Федорович, да, — говорил Омельченко, растянувшись в кресле, пока опергруппа шерстила офис, — вам следует все рассказать в деталях следователю.

— Но я же ничего не знаю об этих деталях, — отвечал Проскурец, однако в его голосе не было уверенности, а внутри клокотало: «Неужели этот вельзевул от прокуратуры действительно упечет меня за колючую проволоку, даже не моргнув?»

— Хотите начистоту? — спросил Омельченко, лукаво сощурившись.

— Давайте. Только мне не очень понятно, почему вы спрашиваете. Это же ваш день. Сегодня вы командир эскадрильи.

— Да, действительно. — Омельченко с удовольствием хрустнул пальцами. — Но такт, вежливость — это также наше оружие. Так вот, если начистоту, то срок вам грозит сравнительно небольшой. Десять лет.

— Как вы сказали?

— Десять лет. А что?

— Небольшой? — Глаза Проскурца вывалились из орбит. — По-вашему, это небольшой?

— Для убийцы — просто щадящий, почти что равный помилованию.

— Но я не убийца!

Омельченко усмехнулся:

— А кто убийца?

— Не знаю.

— Тогда смиритесь с этой ролью. Другого кандидата у нас тоже нет. Один вы. В старину говорили: используй то, что есть.

Виталий Федорович заглянул в глаза следователя. В них была пустота. Будущее казалось Проскурцу невыносимым, полным бесконечного мрака, населенного кошмарными химерами.

Михаила Федотова в этот день задерживали дела, поэтому начало проведения обыска он пропустил. Но, паркуясь возле многоэтажной «стекляшки», весь девятый этаж которой занимала компания «Интерсвязь», его внимательный глаз выделил несколько машин, номерные знаки которых явно указывали на принадлежность к следственным органам.

Осмотревшись, выходить из своей машины Михаил не торопился. Он вынул из кармана мобильник и набрал номер.

— Это Федотов, — сказал он в трубку. — У нас тут гости. Да, как и ожидалось. Омельченко верен себе. Жду дальнейших инструкций.

Некоторое время Михаил молчал, вслушиваясь в голос из телефона, и наконец сказал:

— Я понял. А что делать с Гордеевым? Как «что такое»? Он уже вышел на Пашкевича. Наше счастье, что он в зоне недосягаемости. Пашкевич, кто же еще. Нейтрализовать Гордеева? Можно. Надо подумать. Хорошо, до связи.

Михаил спрятал телефон обратно в карман и вышел из машины.

Переступив порог офиса и увидев незнакомых людей, снующих туда-сюда, навесил на себя вопросительный взгляд. И вскоре встретился глазами с Омельченко, который, выйдя из кабинета генерального директора, обратился к одному из своих коллег с вопросом, который, несмотря на гул, Михаил все же расслышал.

— Ну что там у нас? Есть контакт? — спросил Омельченко у совсем еще юного на вид парня в сером костюмчике.

— Кое-что, — ответил парень, поднимая голову, чтобы заглянуть в глаза своему шефу.

— Кое-что — это почти ничего. Мне нужна конкретика. Показывай, что нарыли. Давай, давай, не тяни!

Парень показал на стол, заваленный документацией. Омельченко направил туда широкие шаги и длинными пальцами раскрыл одну из папок.

— Марина, что здесь происходит? — спросил Михаил Федотов у одной из девушек, которую оперативники согнали с ее рабочего места и теперь она стояла у окна, с высоты девятого этажа безучастно взирая на внешний мир.

— Завал, Миша. Полный завал. Я думаю, нас закрывают, — ответила Марина, не отрываясь от окна.

— Не мели чепуху! Это просто рядовая процедура. Они скоро уйдут, и мы снова заживем по-прежнему, — возвестил Михаил.

— Правда? — Марина доверчиво посмотрела на него.