– Это уже невыносимо! Ты живешь легкой, приятной жизнью, в ней есть абсолютно всё – твой муж, твои дети и, вдобавок, я, к которому ты бегаешь, когда тебе приспичит. Кто я для тебя, можешь ты мне это сказать? Игрушка, развлечение, запасной выход, повод для воспоминаний в минуты скуки?

С этими словами он повернулся к ней спиной, сел за письменный стол и начал перебирать валявшиеся там счета. Молча, без единого слова. Испуганная Камилла замерла; эта словесная атака привела ее в ужас. Если Стивен решился на такую резкую отповедь, значит, он и впрямь решил порвать с ней.

Выждав несколько минут, она схватила свою сумку, жакет и медленно подошла к столу, за которым, по-прежнему молча, сидел Стивен.

– Я… я ухожу… Мне кажется, так будет лучше, – с трудом, почти неслышно вымолвила она.

Стивен отодвинулся от стола вместе с креслом и пригладил, в несколько приемов, свою седеющую шевелюру. Казалось, он уже слегка успокоился.

– Давай переждем какое-то время, ты согласна? – спросил он.

Камилла, вконец растерявшись от нового предложения своего любовника, только и смогла, что выдавить из себя короткое «да».

А Стивен, уже захваченный этой мыслью, действовал как автомат, неспособный понять смятение Камиллы.

– Три недели! Да, именно три недели, так будет хорошо!

Что он имел в виду? Она попыталась добиться от него объяснения:

– О каких трех неделях ты говоришь?

Стивен резко развернулся в своем кресле и устремил на Камиллу пронизывающий взгляд. Его лицо потемнело, он сжал зубы и сухо бросил:

– Я даю нам обоим три недели сроку. Вернее, не нам, а тебе. Обдумай всё как следует и через три недели скажи мне, что собираешься делать.

Глядя на этого человека, вдруг ставшего таким чужим, неузнаваемым, Камилла не смогла сдержать набежавшие слезы. Она была в полном отчаянии. Но Стивен не реагировал, словно не видел ее. Он по-прежнему сидел, она стояла перед ним. Но ни тот, ни другая не сделали попытки к сближению.

Наконец Камилла медленно направилась к выходу, но задержалась у двери и обвела взглядом магазин, словно хотела запечатлеть в памяти место, которое, может быть, никогда уже больше не увидит. Взявшись за дверную ручку, она чуть помедлила, ожидая хоть какого-то знака от Стивена. И тогда он встал и шагнул к ней. Она обернулась. Он коснулся ее лица, и Камилла бессознательно потерлась щекой о его пальцы, чтобы полнее ощутить запах его кожи.

Но он повторил свое предложение, прозвучавшее как ультиматум:

– Три недели! Я буду ждать твоего звонка.

И Стивен последним нежным движением вытер пальцем потеки туши под глазами Камиллы. Она схватила его руку и отбросила от своего лица. На секунду их пальцы переплелись. Как же ей хотелось, чтобы этот миг не кончался, – ведь он мог стать последним в их любви. Но Стивен отнял руку. Камилла открыла дверь, и та захлопнулась за ее спиной.

Переходя двор, она услышала голос Гавэна:

– Камилла, подождите!

Юноша подбежал к ней и испуганно посмотрел на ее залитое слезами лицо.

– Ох, простите, я не хотел…

Она подняла на него глаза, полные бесконечной скорби.

– Это вам… Тот пейзаж, который вам приглянулся.

И он протянул ей запакованную в плотную бумагу картину – океан и дюны.

– Спасибо… это очень мило с вашей стороны, я повешу ее у себя в кабинете, – пробормотала Камилла со слабой улыбкой.

– Благодарите не меня, а Стивена, это ведь он попросил меня преподнести ее вам.

Рука Камиллы на миг ослабла так, что она едва не выронила картину, но тотчас сжала ее сильней.

Камиллу неодолимо тянуло вернуться в магазин, к Стивену, но она сдержала себя. Только кивнула Гавэну на прощание и пошла своей дорогой.

Любовь… может ли она уцелеть в серой рутине существования? Может ли довольствоваться привычкой, какой бы прекрасной та ни была? Имеет ли человек право на любовь, если взамен он способен подарить только усталость от прожитых лет?

Имею ли я право верить, что с нами никогда такого не случится?

Имею ли право думать, что наша любовь бессмертна? Ибо ты живешь в моем сердце, а я в твоем, и этого у нас никто не отнимет.

Что же мы сделали, чтобы так любить? Что же мы сделали, чтобы так страдать?

Несмотря на безотлагательное дело Дюронтена, Камилла не поехала в офис. Она долго бродила по улицам, не выбирая дороги, и наконец вышла к набережной Ситэ, вдоль которой тянулась длинная череда зеленых киосков букинистов. Облокотившись на парапет, она загляделась на Сену. Потом надела свои Ray-Ban, подняла голову и подставила лицо щедрому июньскому солнцу.

Ультиматум Стивена не давал Камилле покоя, вызывая целый рой вопросов. Ее мучила тоска, но еще сильнее было недоумение: почему Стивен так жестко отреагировал на ее слова? Почему говорил с ней так безжалостно?

Камилла упорно не хотела признаваться себе в том, что ведет налаженную, комфортную жизнь, которая вполне ее устраивает. Она гнала от себя мысль о том, что когда-нибудь придется сделать трудный выбор.

Так проходил месяц за месяцем, и вот теперь Стивен нашел в себе мужество сказать беспощадную правду. Он больше не хотел тайной связи.

«Три недели»… эти слова неумолчно звучали в голове Камиллы. Ультиматум Стивена был предельно ясен, и решение оставалось за ней. Да и существует ли такое решение, которое не шло бы вразрез с ее собственными желаниями? Хватит ли у нее отваги броситься в пропасть, чтобы наконец почувствовать себя свободной?

Сейчас Камилла была неспособна ответить на эти вопросы. Ею владело лишь одно чувство – ужас при мысли навсегда потерять Стивена.

Из этого оцепенения ее вывел чей-то голос.

– Ну, здравствуйте, моя красавица, как поживаете?

Перед ней стоял седой сутулый старик; судя по его оживленному лицу, он был не прочь завязать беседу.

– Извините, но… разве мы знакомы?

– Уверен, что знакомы! Я хоть и стар, но глаз у меня острый. Как только я вас тут заприметил, так сразу сказал себе: «Эге, да ведь это та самая дамочка, что и в прошлый раз!»

Камилла в недоумении разглядывала старика, не зная, что ответить.

– Мне очень стыдно, но…

Однако старик настаивал:

– Ну-ну, вспоминайте! Несколько месяцев назад вы тут разыскивали одного из наших.

Его искренность не вызывала никаких сомнений, и Камилла чувствовала себя ужасно неловко, как вдруг ее осенило: она ясно вспомнила тот день, когда высматривала здесь, на этом самом месте, Стивена.

– Господи, ну конечно… вы Симон! Простите, ради бога, я просто задумалась…

И она через силу выдавила из себя улыбку.

– Так вы его нашли тогда, нашего красавца Стивена? Я вам верно указал, где его можно сыскать?

Камилла нерешительно кивнула.

Но Симон не унимался.

– Его магазин «Слова и словесность» – вы его и вправду нашли? И самого Стивена тоже?

– Да-да, благодарю вас, вы мне все верно объяснили. И я его… нашла.

Симон облокотился на парапет рядом с Камиллой. Потом вынул из кармана пачку табака, бережно развернул листочек папиросной бумаги, щедро насыпал туда курево и начал сворачивать на колене «козью ножку».

– Хотите такую? – предложил он Камилле.

– Нет, спасибо! У меня свой персональный наркотик, полегче, – засмеялась она, открывая пачку сигарет light.

– Боже меня упаси от этой отравы, дамочка! Я их курил сорок лет кряду и чуть концы не отдал! Вот теперь смолю такие – они и покрепче и повкуснее, – заявил Симон, с видом покорности судьбе.

Он раскурил свою толстую самокрутку и протянул зажигалку Камилле.

Несколько минут оба молча курили, ритмично втягивая в себя дым: он – ядреный, она – душистый.

Наконец Камилла затушила окурок о камень парапета, и Симон снова заговорил:

– Ну, теперь, когда мы познакомились поближе, величать вас «дамочкой» как-то не с руки, вы не находите?