– Ну, прости! Заснул.

– Недотёпа! Бездельник! Врун! Начинающий алкоголик!

– Да, я такой.

– Постой, а что это у тебя на шее?

Он метнулся в зал, к трюмо, к зеркалу. На тонкой белой коже, по обеим сторонам, выдающегося вперёд клюва кадыка, алели два неровных, багрово-красных пятна. Повинуясь какому-то смутному и муторному чувству, он поднёс к близоруким глазам правую ладонь. Средний палец распух, и болел всеми своими тремя суставами.

Из личного сообщения от Чёрного Блогера. 25 июля в 13.42

«И если Оно не убьёт тебя этой ночью, то заронит в тебя семя своё. И это семя, будет взрастать в тебе. А как взрастёт, либо возвысит тебя до небес, либо ввергнет в бездны такие, в коих мёртвым завидовать станешь ты…»

Мог ли он знать тогда, стоя перед зеркалом у старого трюмо, только что переживший самую невероятную и ужасную ночь в своей жизни, что ночь эта станет всего лишь началом?..

                              «Жили были два лузера – Хмырь и Ботан…»

                  Из сказки Мориарти, сочинённой ко дню рождения Ботана

Ужасно быть уродом. Особенно, если ты не всамделишный урод, а лишь таким кажешься. Если же всамделишный, то оно даже лучше – не так обидно, тем более, что к этому привыкаешь.

Пыльным июльским вечером по городу брёл сутулый и тщедушный молодой человек, в мятой футболке и очках, как у Гарри Потера. Магазины и забегаловки зажигали первые вывески, трещины асфальта ставили ему подножки, а манекены из витрин глумливо смеялись вслед. Разумеется, козни трещин и презрение манекенов – лишь призраки воображения, но надсадный кашель, приступы которого сотрясали молодого человека, был очень даже реален. Чёртова аллергия! «Предастма», как сказал врач. Всё это из-за проклятого смога. А смог, из-за того, что в этом капризном городе, уже неделю – ни ветерка.

Здесь всегда так – никогда не угадаешь погоду. Будто заколдовал её кто. Нынешний январь, был как кисель – слякотный, и гриппозно-тёплый. Зато в марте ударили такие морозы, что трещали деревья. Весь июнь ныли ветра – противные, пронизывающие, прямо ноябрьские. В начале июля зарядили ливни. Кто-то мог бы назвать их тропическими, если бы они не были такими холодными. Теперь же жахнула одуряющая жара, и этот невыносимый полный штиль…

У тротуара припарковалась серебряная «Тойота». Из неё вышли две высокие длинноногие девицы в коротких юбках, и поцокав каблучками по мостовой, скрылись за дверью заведения с надписью: «Салон Клеопатра».

Молодой человек украдкой посмотрел им вслед, закусил тонкую губу, и печально вздохнул.

«Тинкербелл! Тинкербелл!» – заверещал мобильник.

– Алло!

– Клиф, это ты?

– Кто ж ещё?!

– Ты где?

– Иду.

– Шевелись, давай!

Молодой человек засунул мобильник в карман, но шевелиться быстрее не стал.

Молодого человека звали Клиф. То есть, конечно, не Клиф, а Кирилл. Но Кириллом молодого человека никто не называл.

Для родителей он был Кирюшей.

Для знакомых и друзей, которых у него, практически не имелось, он был Клифом.

Но молодой человек прекрасно знал, что все ровесники, за глаза кличут его только так – Ботан.

Прозвище того, кто только что позвонил по телефону, было ничем не лучше – Хмырь. Правда, при личном общении, Хмыря чаще называли – Вольт. В паспорте же его, в графе «имя» стояло респектабельное –«Вольдемар».

Вольт уже почти двадцать минут сидел в углу дешёвого бара, с вкусным названием «Жаренный Гусь», досасывая вторую кружку «Балтики 7». «Жареный Гусь» – всего лишь второсортная пивнушка на углу квартала, и никаким жаренным гусем здесь отродясь не пахло. И бывал здесь Вольт вовсе не благодаря более чем демократичным ценам на пенный напиток – даже они казались для его студенческого кошелька грабительскими. А бывал он здесь из-за хорошенькой официанточки Люси. Он бы и сейчас шпионски пялился на её сочную задницу. Он бы закусывал при этом, как Ботан, губу, если бы имел такую привычку. Он бы так же печально вздыхал, понимая, что никогда не наберётся смелости заговорить с ней. Но нынешним вечером с ним что-то происходило. Он не замечал сегодня ни Люси, ни её задницы, а его обычно тусклые глаза горели, словно у чёрта. Он нетерпеливо ёрзал на сидении затёртого стула.

«Ботан! Где же ты, тормозила?».

Клиф и Вольт – друзья с детства. Друзья со школы. Друзья, по несчастью.

Какому идиоту пришло в голову, организовать социальные (читай бесплатные) места в элитной школе? По велению какой чёрной кармы отцу Кирилла вздумалось переехать сюда из старой дедовой квартиры с высокими потолками? Здесь стояли хрущёвки. Через дорогу – скверик. А за ним хоромы крутых и могучих. Бандитов в погонах и без, верховных чиновников, холёных банкиров, виртуозов взяток, владельцев телеканалов и прочих «хозяев заводов, газет, пароходов». Хозяев жизни. Местный аналог Рублёвки, младший её брат-близнец. И эта распроклятая школа.

Хрущёвки здесь называли коробками.

Кирилла перевели сюда учиться во втором классе.

Моббинг начался с первого дня. На перемене после математики к Кирюше подвалил жиробас, который был, к тому же, на две головы выше него.

– Привет, новенький! – толстяк смерил Кирюшу взглядом своих маленьких заплывших глазок. – Я Толик. Можно просто Комод.

Кирилл протянул руку, но толстяк своей ладони не подал.

– Какой у тебя телефон? – вдруг спросил он.

Кирюша замялся. – А у тебя какой?

– «Моторола»! – увалень запустил пятерню в карман брюк и выловил оттуда сверкающий брусочек с кнопками. – Гляди!

В те времена мобильник имелся не у каждого взрослого. Чего уж говорить о второкласснике?

– Ох, ты!.. – прошептал восхищённый мальчуган.

– Да. А ещё там двадцать игр есть! – жирдяй просиял от полученного эффекта. – А у тебя какой? Покажи.

– У меня нет телефона… – Кирюша потупил глаза.

– Так ты из этих, из коробочных? – толстяк чванливо выпятил вперёд мясистую нижнюю губу. – Как Хмырь?

– А кто такие коробочные? – Кирилл непонимающе глядел снизу-вверх на здоровущую, оттопырившую губу, физиономию. – И кто такой Хмырь?

– Коробочные, это те, что живут в коробках. А Хмырь, это такой же как ты очкарик. Вон тот, рыжий, с первой парты.

– Я вообще-то в доме живу, – не согласился Кирилл.

– Это я в доме живу, а ты живёшь в коробке, – заявил Комод на полном серьёзе.

Кирюша только пожал плечами.

– И Хмырь в коробке живёт, – продолжил жирдяй. – А сидеть ты теперь будешь с ним, на первой парте. Где лохи сидят.

– А кто такие лохи?

– Это такие, которые живут в коробках, и у которых нет телефона.

– А…

– А деньги-то у тебя есть? – не дал ему договорить толстяк.

– Деньги?.. Есть.

– Сколько?

– Десять рублей.

Комод огляделся по сторонам. – Давай.

– Как, давай? – оторопел Кирилл.

– Просто. – Туша угрожающее двинулась на него.

«Куда ж ты забился?».

Клиф лавировал между густозаселёнными столиками в табачном мареве. В этом заведении не ставят музыки. Здешняя музыка – пьяный гвалт.

«Где ты, чёртов засранец?».

Вот и он. В углу. Рыжая щётка волос. Нос крючком. Очки-Ленноны.

Они оба с детства носили очки. У обоих была аллергия на линзы. Только у Клифа ещё и «предастма».

На столике перед Хмырём две полные кружки пива. В руках третья – почти пустая.

– Здорово, Вольт!

– Чего так долго-то?

– Не девушка. Подождёшь. – Клиф сел.

– Это тебе, – Вольт подвинул одну из полных кружек Клифу, – за мой счёт.

– С чего вдруг такая щедрость? – Клиф провёл пальцем по запотевшему стеклу.