– Что-то должно случиться…

– Доча, что с тобой? – мать провела рукой по её волосам. – Что бы там ни было – это всего лишь сон. Что тебе снилось?

– Да, пустое. – Молния махнула ладонью. Она приходила в себя.

– И всё же?

– Я была в твоём платье, в том, в ситцевом, что в горошек.

– Нет у меня такого платья.

– Сейчас нет, а когда-то было. Помнишь, ты в нём на фотографии, вместе с папой.

– А-а! Так ведь уже сто лет прошло!

– Ну, не сто…

– А что ещё снилось?

– Одноклассник мой снился.

– Это который?

– Кирюшка Пыльников. Очкарик такой худой. Тонкогубый.

– Помню-помню. И чем же он тебя напугал?

– Да вовсе не напугал он меня.

– Так чего ж ты тогда кричала?

– А я уж забыла, что мне ещё снилось.

– Марина, не спи на закате. Нехороший сон на закате.

– Не буду.

– А испугалась ты, наверное, грома. Вон гроза-то как разгулялась!

– Ну, конечно же, грома! – согласилась дочь.

– Пойду я, – сказала мама. – А ты, давай-ка, вставай, умывайся, и марш за уроки. У тебя зачёт завтра.

– Угу.

Мама вышла из спальни. Молния проводила её глазами.

– Что-то должно случиться… – шёпотом повторила она.

* * *

– Кажется дождь собирается, – Хмырь пнул носком кроссовка пустой стаканчик из-под мороженного.

– Скорей бы уже собрался. Дышать нечем. – Ботан с надеждой взглянул на почерневшее небо.

Они сидели на скамейке в скверике на перекрёстке миров – мира «коробочных» и «приозёрных».

Пронзительный писк и собачий лай заставили их головы развернуться. Мохнатый бродячий пёс, припадая на передние лапы, яростно гавкал у старого дуба. На широком стволе его, в полутора метрах от земли, отчаянно вцепившись коготками в морщины коры, висел крохотный белый котёнок.

Несколько секунд Ботан размышлял. Потом встал со скамьи, поднял, удачно оказавшуюся под ногами упавшую ветку, и вооружённый ею, двинул на пса.

– Пшёл вон! – он замахнулся палкой.

Гавкающее животное поджало хвост и спешно ретировалось. Пёс оказался трусливым. Трусливее, чем Ботан.

Ботан подошёл к стволу, отцепил котёнка, опустил на траву:

– Беги к маме, дурашка!

Хмырь наблюдал за сценой с застывшей улыбкой. И было в этой улыбке что-то нехорошее, что-то то ли ехидное, то ли презрительное.

– Чего лыбишься? – Ботан сел на скамейку.

– Котёнка спас. Теперь ты у нас герой.

– Ну, герой-не герой, а спас.

– Да герой, герой, – улыбка Хмыря стала шире и ещё неприятней. – Пожалел ты котёнка.

– Ну, пожалел. И что?

– Ты его пожалел. А нас с тобой кто-нибудь пожалеет? – Хмырь перестал улыбаться. – Ты его спас. А нас кто-нибудь спасёт?

– Да, причём здесь мы?

– Притом, что в этом твоя проблема. Да и моя тоже… – Хмырь помолчал секунду, – … была.

– Какая проблема?

– Ты идёшь против правил.

– Тебя опять понесло? Каких таких правил?

– Сильный жрёт слабого. Зло побеждает добро.

– Значит, по твоим правилам, я должен был позволить этому псу сожрать котёнка?

– Не по моим правилам. По правилам жизни.

– Помнишь, Молния сказала Мориарти, что в отличие от него, у нас есть душа. Так вот. Погорячилась она. По крайней мере, в отношении тебя.

– Душа, мой друг, ненужный атавизм. – Неприятная улыбка вновь вернулась на губы Хмыря. – И именно благодаря этому атавизму, ты и влачишь столь жалкое существование.

– Вот как? Атавизм? – Ботан прищурился. – Да ты, чудовище, мой дорогой! Будь у тебя моральных силёнок побольше, да такой папаша, как у Мориарти, ты наворотил бы таких дел…

– Что Мориарти, по сравнению со мной, показался б котёнком, которого ты только что спас, – закончил за него Хмырь.

– Во-во! Ты был бы хуже Гитлера. Только, бодливой корове бог рог не дал!

– Не дал, говоришь? – лицо Хмыря заиграло злорадством.

– А ты знаешь, что у Гитлера было одно яйцо?

– А ты уверен, что не дал? – Хмырь проигнорировал вопрос Ботана.

– И огромный комплекс неполноценности. Чуть меньше, чем у тебя, – Ботан проигнорировал вопрос Хмыря.

– Слушай, – Хмырь пристально глядел на Ботана, – а если бы всё это было правдой, что бы ты попросил в первую очередь?

– Ты о чём?

– О нашей сделке, дурень.

– Да бред, эта наша сделка.

– И фонарь твой в тумбочке бред? Он тоже галлюцинация?

– Ну…

– Баранки гну. Что бы ты попросил в первую очередь?

– А ты?

– Чего зря болтать? – Хмырь сплюнул. – Давай попросим прямо сейчас.

– Хорошо. Хочешь поиграть – давай поиграем. Давай попросим. Хотя… это такой дебилизм!

– Ты знаешь-то, как просить надо?

– Не знаю. Наверное, просто подумать.

– Не фига. Вот, дурень-то!

– А как тогда?

– Написать ему в личку.

– С чего ты взял?

– Сообщение от него получил.

– Во как!

– Ну, что? Пишем?

– А давай!

Они достают мобильники. Они выходят в ВК. Они кликают на «Друзья». Они выбирают «Чёрный блогер» …

Ботан написал:

«Молния меня любит».

Хмырь написал:

«Я отомщён».

В тот же момент, раздался страшный по силе удар грома. От него задрожала земля, затрепыхался воздух. Секунду спустя, словно ударная волна от этого взрыва, шибанул шквалистый порыв ветра. На голову обрушились потоки воды.

– Бежим отсюда! – закричал Хмырь.

* * *

Именно в миг, когда прогремел раскат небывалого грома – грома, которого ещё никогда не слышал этот город; именно в миг, когда очнулась от своего кошмарного сна Молния; именно в миг, когда Хмырь и Ботан, щёлкнули пальцем по птичке, означающей «отправить сообщение», именно в этот миг, в полуразрушенном камине странного дома на пустыре, зажегся огонь.

В том камине не было дров. В том камине не было даже трухи. В том камине не было ничего. Ничего не может гореть. Это противоречит законам природы – но огонь горел. Горел ярко.

Мерцающие отблески этого огня запрыгали на седых от времени стенах. На одной из них, на той, что расположена противоположно камину, появилась размытая тень. Комната оставалась пустой, если не брать в расчёт останки истлевшей мебели. Невидимка не может отбрасывать тени. Это противоречит законам физики – но тень на стене была. Она двигалась.

Ливень забухал по покрытой мхом черепице. И сливаясь с этим буханьем, в пустоте спёртого воздуха странной комнаты странного дома, прозвучали неведомо кем произнесённые фразы. Только две фразы:

«Щель приоткрыта. Мои поздравления!».

«…а далеко в ночи задыхался и шептал шальной

похоронный поезд с чёрным плюмажем на каждом

вагоне, с лакричного цвета клетками, и угольно-

чёрный калиоп всё вскрикивал, всё вызванивал

мелодии трёх гимнов, каких-то спутанных,

полузабытых, а может, и вообще, не их».

                                    Рей Бредбери. «Надвигается беда».

Из тягучей августовской ночи вырвался огромный грузовик. В сером предрассветном сумраке, урча громадой мотора, по пустой, змеящейся меж оцепенелых холмов дороге, одиноко неслась ядовито-зелёная фура. Дорога называлась «трасса 93». Дорога вела к капризному городу.

Инспектор ГИБДД, лейтенант Колокольчиков, нёс службу в самое мерзкое время. Самое мерзкое время – это с четырёх до семи утра. Голова тупа и пуста, а в глаза хочется вставить спички. «Эх, плюнуть бы на всё, да поспать минуточек шестьсот!», – подумал лейтенант со звенящей фамилией, растёр ладонями красные глаза, и вышел из будки с надписью ДПС.

«Что-то сегодня не так», – эта мысль пришла ему в голову, когда он стоял у края дорожного полотна, обозревая трассу 93 в обе стороны. Пост при въезде в город расположен аккурат на высотке. Взглянешь налево – дорогу видать километров на десять вдаль. Взглянешь направо – и вот оно – под тобою полгорода, как на ладони.