Он выдохнул. Едва ли это можно было назвать вздохом облегчения. Он ни за что не двинется с этого места. До утра. «Это не может не кончится с рассветом!» Авось, пронесёт… «Похоже, эти твари, оставляют меня в покое, когда я не двигаюсь». Но, «Дьявол! Как же хочется ссать!» О том, чтобы отправиться сейчас в туалет, не могло идти и речи. Помочиться в штаны? Нет, это уж слишком. Надо встать с дивана, отойти на пару шагов, и…

Не успел он подняться на ноги, как услышал противный тоненький смех. Детский. Он замер. Из дальней комнаты (в которой когда-то была родительская спальня) донёсся топоток. Частый, лёгкий. Будто пробежал кто-то по ней. Кто-то маленький.

Из личного сообщения от Чёрного блогера. 25 июля в 13.42

«Оно, это Нечто, попытается убить тебя нынешней ночью, мой несчастный друг. Но я бы на твоём месте не слишком переживал по этому поводу. Смерть не худший исход. Ведь в рукаве у Него всегда припасено кое-что пострашнее смерти…»

Он медленно опустился на диван.

Он напряжённо вслушивается в тишину, нарушаемую лишь скрипящим стуком настенных часов, возможно, отсчитывающих последние секунды его жизни.

Топ-топ-топ-топ-топ…

Маленькая тёмная фигурка, с едва светящейся, как гнилушка во мраке головкой, пробежала через зал и скрылась в коридоре, ведущем на кухню.

Рефлексы подбросили его на ноги. (Нельзя двигаться!)

«О Господи! Кто это? Кто?»

Топоток послышался из другого места, из той самой комнаты напротив, оттуда где они все, где Оно…

В непроницаемой тьме проёма замерцали две искры. Тлеют, словно угольки. Надвигаются из этой дыры в преисподнюю. Пересекают порог…

Вдруг угольки хихикнули, высоко, пронзительно. Это глаза! Маленькое, тёмное существо со светящимися во мраке глазами, скорыми семенящими шажочками, подметая паркет полами длинной чёрной мантии, катится прямиком к нему. Гном? Карлик?

Ребёнок! Маленький мальчик, с большими, горящими оранжевым огнём глазами, останавливается в паре метров от него. Какие недобрые эти глаза! Сколько в них недетской жестокости. Мальчик глядит на него снизу-вверх, хищно, пожирающе, испытующе. От этого ребёнка веет могильным холодом. Немая сцена длится несколько секунд.

Вдруг мальчик улыбнулся. Но это была не улыбка – оскал, обнаживший зубы. Зубы у мальчика не такие, какими они должны быть у обычного ребёнка. Вместо ряда плоских верхних и нижних резцов, во рту этого исчадия стоял жутковатый частокол мелких, но острых клыков. Оно сделало ещё два шага вперёд.

– Здравствуй, братик! – произнесло существо высоким детским голосом.

– Т-т-ты к-к-т-то?..

– Нерождённый.

– К-к-кто? – он медленно пятясь отступал от дивана, к окну.

– Ты думал мёртвые дети не растут, братик? – Мальчик, не теряя дистанции в один метр, следовал за ним. – Они тоже растут. Только очень медленно.

– Что тебе от меня нужно? – он продолжал отступать к окну.

– Я хочу, чтобы ты был со мной, братик, – мальчик вытянул из прорезей мантии ручонки со сверкающими острыми коготками на пальцах и протянул их навстречу.

– Я не твой братик! – поясница встретилась с подоконником.

– Нет, ты мой братик, – не согласился ребёнок-монстр. Его злые глаза загорались всё ярче. – Я умер в животике у нашей мамы, когда тебя ещё не было.

– Мне жаль, – рука шарила по стеклу за спиной, отыскивая рукоятку.

– Ты играл с мамой, она целовала тебя, гладила по головке, да? А я? – огонь настоящей ярости запылал в глазах маленького чудовища, серые брови сомкнулись над переносицей, узкие губы затряслись, скривились. – Так не честно, братик!

– Мне жаль, – ладонь нащупала рукоять на оконной раме.

– Иди ко мне! – адское Нечто сделало ещё шаг вперёд, порвав разделяющую дистанцию до минимума.

– Нет! – он рывком развернулся лицом к подоконнику, рванул ручку, и распахнул окно настежь. Пятый этаж.

– Давай! – подбадривающе пропел детский голос за спиной.

Нога заброшена на подоконник.

– Давай, братик! Давай же! – то ли умолял, то ли торжествовал голос за спиной, – Сделай это! И мы будем всегда с тобой. Мы будем вместе играть. Мы будем вместе летать. Нам будет хорошо. Очень хорошо…

Взгляд вниз, в чёрный омут двора.

«…это Нечто попытается убить тебя нынешней ночью…»

Он убрал ногу с подоконника. Обернулся лицом к Нерождённому.

– Не хочешь? – со злобным разочарованием сказал тот. Глаза мелкого мертвяка ослепительно сверкнули, лицо исказила гримаса гнева. – Тогда ты пойдёшь к Нему!

Холодная когтистая ручонка схватила его за средний палец, сжала так, что хрустнули суставы. Рванула с такой мощью, что он распластался на полу. Какая бешеная сила была в этом существе из тёмного неведомого мира! Оно не волочило его по полу, оно с лёгкостью влекло изо всех сил упирающегося, извивающегося ужом на паркете взрослого парня, туда, во тьму той самой ужасной комнаты.

Кончено. Он здесь. Эпицентр зловония. Как холодно! Разве так бывает в аду?

Медленно, со страхом открывает глаза. Он знает, что увидит. И он не ошибается.

– Поднимись! – приказывает дребезжащий замогильный голос. – Неподвижность тебя больше не спасёт.

Он встаёт. Встаёт во весь рост.

– Вот мы и увиделись, цыплёнок.

Это было ещё страшней, чем тогда, когда его привели прощаться. Это было ещё страшней, чем во снах. Оно хрипело, рокотало, булькало. Оно смердело сильнее, чем сто изгнивших мертвецов. Оно окружено колышущемся пурпурным светом. Оно голо и безобразно. Костлявое тело обляпано трупными пятнами, изъедено язвами, сочащимися голубоватым гноем. Бесформенный провал рта. Дыра вместо носа. И эти глаза. Просверливающие насквозь. Ненавидящие.

– Что тебе нужно, дед? – спросил он устало-равнодушным голосом человека, смирившегося со смертным приговором.

– Ты никогда мне не нравился, – просипело Оно, – ты был, есть, и навсегда останешься слабаком и трусом. Ты мой позор. Ты ничего бы не добился в жизни. Ты бы никем не стал. Ты не человек. Ты – цыплёнок, жалкая курица! Лучше бы ты не рождался. Лучше бы родился тот, другой, Нерождённый.

– Что тебе нужно, дед? – бессильно повторил он.

– Мне нужно чтобы ты страдал, недоносок! – сипение чудовища превратилось в оглушающий булькающий рык. – Мне нужно чтобы ты вечно страдал, вечно боялся!

– Я уже не боюсь умереть, дед. Я уже умер. Я уже мертвец.

– Не-е-е-е-т! – зачавкало ехидным смехом существо, – Так просто тебе не отделаться, цыпа. Тебя ждёт то, что страшнее смерти!

Вылетела вперёд костлявая лапа. Скрюченные узловатые пальцы сжали горло. Он не сопротивлялся. Он знал, что обречён. Ледяные пальцы давили, давили… В голове помутилось. В глазах посерело. Наступило Ничто.

Бом! Бом! Бом! Пробили часы, возвещая, что роковой Час Быка, на время покинул этот клочок Земли. Но ему уже не было дано услышать этот бой…

* * *

«Кирюша! Кирюша!» – кто-то тормошил его за плечо.

Он открыл глаза и увидел над собою испуганное лицо матери.

– Что ты здесь делаешь? На полу!

– Я… я… Не знаю.

– Ты пил? – лицо матери стало строгим.

Он отрицательно покачал головой.

– А это что такое? – мать указала рукою на пол. – Ты в луже лежишь! Ты что, описался?

– М-м-м…

– Почему ты спал здесь, на полу, в дедовой спальне? Ты никогда не любил эту комнату!

– Я… Просто, я…

– Кирюша, что с тобой? Ты что-то употребляешь? Наркотики? – лицо матери снова стало испуганным.

– Да ничего я не употребляю, мама! – он резко стал на ноги. – Душно было ночью, а здесь прохладнее. Поэтому зашёл сюда, лёг на пол, да и заснул. Всё.

– Уже первый час, ты знаешь об этом? Скоро люди придут, квартиру смотреть. Ты же сам вызвался убраться, забыл? Я ж на тебя понадеялась. А тут и конь не валялся!