И вот, на следующее утро, мы поднимаемся по тревоге, закидываем на себя рюкзаки, хватаем свое пейнтбольное вооружение и запрыгиваем на две БМП. Нас куда-то везут, высаживают, по рации ставят первую задачу – соединиться в такой-то точке, не позднее обозначенного времени. А точка не близкая, хотя и знакомая, и дорога, слава богу, известная, но нужно держать темп. Собрав бодрость, двигаемся то шагом, то бегом, В одном месте форсировали ручей, передавая друг другу опорный шест. Я, когда шест ловил, чувствительно получил им по лбу. А шест этот – здоровенная палка – как в замедленной съемке после меткого Толиного броска сначала одним концом воткнулся в дно на моей стороне, а другой его конец пошел прямо на меня, мне только и надо было – его рукой подхватить, но я промазал обоими своими лапами мимо него, как будто его обнял, а он мне по лбу… Костя – мой друг – так ржал, что у него даже дыхание перехватило, он упал на землю и как-то странно глаза выпучил, как будто его корежить начало. Но, потом ничего – встал, отдышался от смеха и мы дальше потопали. Ближе к обеду слегка разогрело – пить охота, но воды мало, весь запас нужно на два дня растянуть. Во рту пересохло, ноги свинцовые, ботинки тяжеленные, ружье это, будь оно неладно, – без ремешка, – и пластмассовый контейнер для пейнтбольных шариков все время отваливается, рюкзак сзади по спине шлепает, лес еще сырой: то лужи, то снег в низинках под деревьями – черный, грязный, подтаявший… Через пару часов встретились мы с основной группой.

Опоздали на тридцать минут, они уже нервничали – из-за нас могло сорваться выполнение новой задачи. И безо всякой передышки мы двинули вперед. У ребят силы побольше, чем у нас с Костиком, они впереди – авангард, а мы – арьергард, сзади тащимся в надежде, что передние чуть сбавят темп, и с нами Толя – замыкающим. Места пошли незнакомые. Еще часик топали, старались поначалу по сторонам смотреть, остерегаясь засады, но минут через пятнадцать я лично головой крутить перестал, а глядел только перед собой. До соединения с основной группой мы с Костиком еще держались, а тянуться за неутомимым авангардом было гораздо тяжелее – как будто сам себе не принадлежишь, под чужой, невыносимый темп подстраиваешься. А тут еще Клаус все время ругается и угрожает, что из пейнтбольного ружья стрельнет себе в ногу и тогда мы, по правилам, должны будем тащить его на носилках. Костик топает молча, только, смотрю, он зеленоватого цвета и вообще не улыбается. Толя тоже это заметил, сделали привал минут на пять, у меня и у Кости из рюкзаков забрали тяжелые вещи, мы слегка отдышались, пока Толя нам рассказал, как он своего «первого» ножом убил одним ударом в солнечное сплетение, и дальше пошли. И вот, интересное дело, я когда понял, что Костику еще тяжелее и он нуждается в моей помощи, пришло некоторое облегчение! Гляжу, как он на мои шутки через силу слабо улыбается, и прямо-таки бодрюсь и бодрюсь! Толя переместился вперед, мы чуть подотстали, метров на двадцать. Передние косятся, но не ждут, топают себе – коняры, рукой махнули, мол: «догоняйте» и шарашат, как роботы. Я у Костика рюкзак забрал, догнали мы их из последних сил. А тут и засада! Впереди начали стрелять пейнтбольными шариками, Толя скомандовал, передние залегли, а мы с Костей должны быстро-быстро в обход бежать и наносить тот самый «удар хвостом скорпиона». Но у нашего скорпиона оказался почти парализованный хвост, бежали мы еле-еле, никого не увидели – засада успела уйти, оставив нам трофей – две бутылки воды. Попили дополнительной водички и продолжили движение. Так шли целый день, еще раз нас обстреляли, мы во второй раз и бежать не пытались, а просто упали где шли и лежа отдыхали. А чего я буду стрелять? Ружье засорилось и каждый шарик разрывало в стволе, только краска выпрыскивалась на метр – вот и вся моя огневая мощь… А дело к вечеру, и получается, что придется устраиваться на ночлег в лесу.

Весь день мы по лесу топали. Лично я дошел до полного отупелого изнеможения. А всего-то шли один день! Толя рассказывал, что они реально топают дня по три-четыре, все загруженные железяками, в бронежилетах, а потом еще и в бой. Раньше я считал себя спортивным, в Ворд-Классе, посещал тренировки продвинутого уровня. А здесь вообще всё другое – ненормальная и непривычная какая-то нагрузка, от нее не бодрость, не приятная усталость мышц, а свинцовая тяжесть и тоска. Чувствуешь себя вьючным животным. Я тащился за Костей и вслух разглагольствовал, что игра не получилась, ругал Толю и всех других военных организаторов. Нёс все гадкое, что приходило в голову, а Толя шел совсем близко и все слышал, но не оборачивался. Я-то думал, что он идет далеко впереди, и продолжал безо всяких церемоний высказываться. Стыдно вспомнить, я даже сказал, что тупые солдафоны вообще ни на что креативное не способны, а умеют только одно – людей превращать в отупевших баранов.

Так мы и плелись. Теплилась надежда, что для ночлега нам что-то подготовят типа заброшенного домика или палатки и воды еще подкинут. Но брат сказал, что мы – «вояки хуевые» и не заслужили никаких поощрений, потому что везде опаздывали и ни разу не уложились в расчетное время. Мне было уже все равно.

В сумерках прибыли на место. Задача была простая: переночевать, а утром взорвать охраняемый объект условного противника. Для этой цели мы приперли мешочек песка, имитировавшего взрывчатку, и несколько петард-ракет. Толя сразу распорядился выделить двух боеспособных для скрытного наблюдения за часовыми противника, чтобы понять схему расположения постов и режим смены караула. Самым бодрым был мой брат, он обвел оставшихся взглядом и выбрал себе напарника – не меня. Толя их увел, а мы начали обустраиваться. Скинули рюкзаки, разбрелись кто куда. Нашли привязанную к дереву живую курицу и всё. Воды не было. Ни домика, ни палатки не было. Быстро темнело, делалось холодно, мы впопыхах рубили маленькие березки, строили настил, на него набросали ветки, копали яму для костра, пытались извлечь из берез сколько-нибудь сока, утеплиться, как вчера нас учили на занятии. Без самых бодрых дело двигалось плохо. Клаус, как только понял, что ночевать придется вот так, разорался невообразимо, на полном серьезе требуя эвакуации, никакие уговоры не слушая. В меня он выпустил затейливый поток нехороших слов, на уговоры не поддавался, угрозы игнорировал. А тут еще оказалось, что ни у кого из нас нет спичек, а с момента отбытия Толи и двух наименее деморализованных бойцов прошло часа три. Клаус наседал, и мне заползла в голову мысль, что может это так и придумали по игре, чтобы мы одни здесь остались с этой курицей… Я взял рацию и, переключая каналы, нашел один, на котором переговаривались, как будто военные. И похоже, те, которых мы знали. Послушав, у кого какие позывные, я вызвал одного, чей голос был приятнее других: «Третий, Третий, я Шишка… ответьте Шишке…» С минуту рация молчала, а потом третий отозвался: «Какая, накуй, шишка, ты кто такой, мудак?» Я не нашел в себе решительности что-то объяснять Третьему и выключил переговорное устройство. Все молчали. Потом Клаус сделал предположение, что нас теперь найдут какие-то другие военные и запросто могут отработать операцию «уничтожение группы террористов по закону военного времени». Конечно, это было глупое предположение, но когда кругом лес, ты едва живой от усталости, ничего не ел, кроме двух сухарей, давно и безнадежно хочешь пить, когда тебе холодно и нет никакой возможности согреться, когда шалаш, который легко строить теоретически, реально вообще не возводится, потому, что только для настила нужно штук двадцать тоненьких березок, которых в ближайшей округе просто-напросто нет, и с каждой минутой все больше и больше смеркается… В такой ситуации самые малодушные мысли начали лезть в мою голову. Я был единственный, кто по праву заказчика и спонсора не сдал перед началом операции мобильный телефон. На самый крайний случай по секрету от всех. Я его достал, включил и позвонил Олегу. Я сказал, что мы в лесу, нас все бросили, у нас один раненый на голову, и мы здесь без спичек замерзаем, а еще у нас нет воды. Олег выслушал спокойно, посоветовал не нервничать и обещал быстро во всем разобраться.