По моим тогдашним представлениям любовь должна начинаться именно так. С какого-нибудь знака судьбы. Чтобы сразу было понятно, что люди созданы друг для друга. Я подумала, что эти наши голоса – то самое. В моем воображении события развивались очень быстро. Я уже вышла замуж за своего кавалера, и мы вместе отправились в кругосветное путешествие, а первое свидание все не наступало и не наступало. И вот наконец мы встретились. Обладатель пленившего меня голоса оказался на редкость непривлекательным парнем. Очевидно, его голос уже вырос, а сам он еще нет. Прыщавый, сутулый, мелко хихикающий над своими же пошлыми шуточками, он сразу по-хозяйски взял меня под руку и повел в кафе-мороженое. Мне понравилось, что он выбрал кафе-мороженое. Стоял февраль. Это было нескучно. В остальном же парень показался мне слишком самоуверенным.

За окнами кафе шел крупный снег. Мой спутник озвучивал его своим очень красивым голосом. Разглядывая снежинки, я узнала, что он один из лучших студентов на курсе, его уже сейчас приглашают на работу в Европу. Учиться ему оставалось всего год, а потом… Парень замолчал. Он решил, что я его не слушаю. Мне и правда было все равно, кто он. Его голосом со мной разговаривала сама природа: небо, голые стволы деревьев, синий зимний свет. Смотреть на парня я избегала. Больше мы с ним не виделись.

В моей группе была девушка по имени Мила. Искренняя, очень живая, она стала душой нашей группы. Я не сразу поняла, что происходит. Однажды мне нужно было посмотреть расписание занятий на следующую неделю, я остановилась у доски. Мила подошла и встала рядом. Я любила вслушиваться, представлять – так я познавала мир. Но тогда… когда я повернулась и увидела ее, я словно впервые увидела жизнь. Она только что родилась и стояла передо мной в образе этой залитой весенним солнцем девочки, яркой, высокой, полностью поглощенной изучением расписания.

В один из весенних вечеров, теплых и цветущих, мы всей группой отмечали день рождения Милы. Перед нашим корпусом была большая пустая площадка, вокруг которой стояли скамейки. Это место студенты называли «бомбой». Там Мила нас и собрала. В пластиковых пакетах из магазина лежали водка, вино, пиво, запакованные в целлофан нарезки сыра и колбасы, маринованные огурцы в банках, чипсы, новогодние хлопушки и пипидастр, который был куплен исключительно из-за названия. Все страшно напились. Я очнулась сидящей с бутылкой вина в одной руке и пипидастром – в другой. Вокруг взрывались хлопушки. Звуки разлетались плавно, словно бабочки. Я улыбалась, прислушиваясь. Едва стоящая на ногах Мила вдруг подошла ко мне и призналась в любви. Я, конечно, ответила, что тоже люблю ее, отложила пипидастр и вино и обняла ее. И хорошо бы мне было на этом остановиться, но… Я приехала домой в сильном волнении, сомневалась, решалась, потом набрала ее номер и призналась в любви уже по-настоящему. Мила выслушала меня и повесила трубку.

На следующий день, когда я зашла в аудиторию, меня встретила полная тишина. Мила отвернулась, остальные же, напротив, следили за мной с повышенным интересом. Ни в тот день, ни после мне никто ничего так и не сказал. Ко мне даже не подходили, словно я больна и от меня можно заразиться при приближении. В университете я не плакала, я расплакалась дома. Недели через три эта история стала меркнуть, а потом и вовсе забылась, вытесненная из памяти летней сессией. И только я ее запомнила.

Какое-то время меня просто не было. Я будто вернулась в утробу матери, была невидимой и тихой. А потом я снова родилась. Теперь меня смешила моя прежняя уверенность в том, что я по натуре первооткрыватель. Человека, менее подходящего на эту роль, и придумать нельзя. В качестве первооткрывателя собственной жизни я терпела поражение за поражением.

Лето было жарким, я выходила из дома ближе к вечеру. На детской площадке, где малыши репетируют, сооружая свои будущие дома из песка, меня уже ждали Проглотова и Васильчикова. Обычно мы вместе отправлялись в ночной клуб, расположенный неподалеку. Вход в него для девушек был бесплатным. Мы ничего не покупали в клубе. Цены в нем были слишком высоки для нас. Мы брали вино и сыр в магазине и располагались на скамейке на прилегающей к клубу улице. И только потом шли на вечеринку. Таких, как мы, было много. Мимо то и дело проходили веселые компании с самыми разными напитками. Они занимали скамейки рядом. В тот день, когда уже совсем стемнело, к нам вдруг подошли трое парней. В клуб они не собирались, просто гуляли. Один из них, Леша, пошутил, что три девушки и одна бутылка – это как-то негармонично. Я спросила, какой вариант его устроил бы больше? Вместо ответа он сходил за еще двумя бутылками. Леша мне понравился, и я позвала его в клуб. Однако он отказался. Леша и его друзья ушли, даже не выпив с нами.

Мы благополучно прикончили вторую бутылку, а третью решили разлить нуждающимся. «Вино! Хорошее! Даром!» – крикнула я в ночь. Уже через секунду нас окружили заинтересованные люди. Пластиковые стаканы были не у всех, одному из подбежавших Васильчикова налила вина в ботинок. Помню, как Проглотова вступила в круг света от уличного фонаря и заголосила, что ее сейчас заберут пришельцы. Я нарвала травы и стала подбрасывать ее над Проглотовой. Мне казалось, это так логично. Проглотова засмотрелась на летящие травинки и замолчала. Если бы не Васильчикова, мы бы, наверное, так и не дошли до клуба. Она взяла нас с Проглотовой под руки и уверенно повела за собой. Я ничего не соображала, просто слушала, как над нами шумят деревья и длинный дом по левую сторону дышит провалами открытых подъездов. Проглотова то и дело запрокидывала голову, чтобы полюбоваться звездным небом. А Васильчикова – кремень – все тащила и тащила нас вперед.

На входе мы сделали томные лица, Проглотова стряхнула траву с головы – и нас пропустили. В клубе я встретила Лешу. Он попрощался с друзьями и вернулся к нам. Ко мне. Конечно, ко мне. «Почему?» – спросила я его, умно прищурившись. «У меня тоже есть к тебе вопросы. Много, – он расхохотался. – Вот, например, руки. Почему они у тебя зеленые? Что ты ими делала?» Леша учился на врача в Санкт-Петербурге, утром у него был самолет обратно. Вместо того, чтобы спать, Леша всю ночь протанцевал со мной. Так начались наши отношения.

Мы писали друг другу письма, бумажные. Нежные и немного детские, они связывали нас почти неощутимо, легко. В конвертах я находила не только письма. Леша клал в них конфетти, счастливые билеты, пуговки, рисунки. Я не отставала, и от меня он получал фантики от конфет, витаминки, даже стихи. Изредка мы встречались. Расстояние сделало эти отношения совершенно особенными. Разрушило их тоже расстояние, но другое. Когда мы познакомились, я была другой – потерянной, отчаявшейся, ослабевшей. В такую меня он влюбился. Когда же я преобразилась… Леша перестал меня узнавать.

Уверена, вы много раз слышали о подобных поворотах, но со мной все случилось именно так. Однажды мне позвонила Проглотова, которой удалось договориться о прослушивании на радио. Это был настоящий шанс, и Проглотова была счастлива, и счастье ее было так велико, что ей хотелось им поделиться. Она предложила мне тоже поучаствовать в прослушивании. Я училась и работала, свободного времени мне катастрофически не хватало. Первой моей мыслью было отказаться. Кроме того, я не знала никого, кроме Проглотовой, кто решился бы выйти из своей среды, чтобы попробовать что-то кардинально другое. В отличие от нее, мне казалось, что нет смысла даже пытаться, и время я потрачу зря. Для того, чтобы работать на радио, мне нужно было подходить для этого: иметь соответствующие талант и предрасположенность (чего я у себя не наблюдала), родиться в артистической семье, либо быть окруженной такими людьми. Так я думала. Но потом, когда я уже совсем утвердилась в намерении отказаться, сердце мое забилось так, что я не смогла сказать нет. Сама от себя не ожидала, когда закричала в трубку: «Да, я хочу. Спасибо! ААААААААА…».

Хоть я и настраивала себя ни на что не надеяться, чтобы потом не страдать, в день прослушивания меня все равно мутило от волнения. Я ведь тоже знала эти истории, когда идешь за компанию, а потом бац – и жизнь твоя меняется полностью. Коммерческая радиостанция, на которую мы пришли, размещалась в здании государственной телерадиокомпании. Нас попросили взять с собой паспорта, и охранник на входе, бдительно сверив фамилии с имевшимся у него списком, выдал нам временные пропуска: прямоугольники белой бумаги, заполненные от руки. Он сказал, что на радио должны на них расписаться, а если они этого не сделают, то все, будучи сумасшедшим защитником правил, охранник отложит кроссворд и ни за что, никогда нас не выпустит, и мы, как Робинзоны, останемся на этом Необитаемом острове навсегда. В общем, чтобы было не так страшно, мы с Проглотовой несли всякую чушь.