— Боже правый, что с вами случилось? — вырвалось у Ливси. — Вы больны или подрались?

Бен Ганн икнул и прижал к груди трясущуюся руку.

— Ни то ни другое, сэр. Но худо мне так, словно все лихорадки мира учинили драку за право меня свалить и устроили это в моей голове.

Мы с доктором обменялись быстрыми взглядами. Судя по выражению лица Ливси, ему пришла на ум та же мысль, что и мне: Бен Ганн напился до положения риз.

Как выяснилось, бедняга и не думал этого скрывать. Он пропустил нас в свою хижину. Мы остановились на пороге, оглядываясь в недоумении. На столе красовались следы пиршества: пустые бутылки, обглоданные кости, крохи хлеба и кусок сыра, заветрившийся так, что даже Бен Ганн, столь любивший это блюдо, на него не польстился. Хотя и выкинуть не решался. Один из двух табуретов опрокинулся. Одеяло почти наполовину сползло с кровати, рядом валялось какое-то тряпье. У меня возникло подозрение, что старина Бен спал на полу. Ему и раньше доводилось напиваться, но такого еще не случалось.

— Господи помилуй, что здесь произошло? — вырвалось у доктора.

Бен Ганн развел руками.

— Мы тут с пропустили стаканчик кое с кем из местных ребят, и я, похоже, увлекся…

— И когда же это вы так увлеклись, мистер Ганн?

— Да позавчера вечерком, доктор.

— Позавчера! — воскликнул Ливси. — А чем же ты занимался вчера?

— Спал, сэр, — честно ответил Бен Ганн.

Мы с доктором переглянулись. Было бесполезно допытываться у сторожа, не показывались ли в парке чужаки. Ливси все же спросил, знает ли тот о вчерашнем происшествии.

— Ох, не напоминайте, сэр! — горестно воскликнул Бен Ганн, обхватывая руками всклокоченную голову. — Мне вчера вечером сказали… когда добудились. Вот беда-то! Слава богу, что нашего доброго хозяина не сильно задело.

Больше с него явно нечего было взять. Мы направились к дверям. Ливси уже стоял на пороге, когда Бен Ганн окликнул его.

— Доктор! А нет ли у вас какой-нибудь микстуры, чтобы голова не гудела, как будто в ней пушки стреляют? Сил уже нет!

— Микстура есть, милейший, — сказал доктор, оглянувшись. — Но придется вам самому пройтись за ней до моего дома. Прогулка на свежем воздухе сама по себе приведет вас в чувство.

С этими словами он затворил дверь, и мы направились к воротам поместья.

— Ох, мастер Джим, как нехорошо вышло-то! — воскликнул Эйб, когда я рассказал ему о случившемся. — Получается, в этом и я виноват!

Я в недоумении посмотрел на него. Мы сидели на кухне; Эйб натирал котелок пучком соломы и делал это так усердно, что на щеках у него темнели разводы от копоти.

— В чем тут может быть твоя вина?

— Так ведь это я его угостил, мастер Джим!

Я припомнил, что позавчера Эйб отлучался из трактира, прихватив с собой джин. Он иногда угощал кого-нибудь из многочисленных друзей, которых завел в округе, и деньги за выпивку неизменно оставлял в ящике комода, хотя я и говорил ему, что бутылку-другую можно взять даром.

— Ты же взял всего одну бутылку, Эйб. А он явно выпил намного больше, иначе не свалился бы на целый день, — утешил я его. — Ганн сам виноват, что не знает своей меры.

— Может быть, мастер Джим, — вздохнул Эйб, покачав головой. — Только все равно нехорошо это вышло.

Я взял платок и принялся стирать копоть с его щеки.

— Ну-ка, успокойся, Эйб. Погляди-ка лучше, как ты перемазался.

Он перехватил мою руку и прижался к ней губами.

— Ох, мастер Джим, что же вы творите…

Он быстрым рывком притянул меня к себе. Сильная рука скользнула вдоль моей спины и легла на поясницу. Светлые глаза странно мерцали в полумраке кухни, когда Эйб вглядывался в мое лицо, словно пытаясь запомнить его до последней черточки.

— Что действительно худо, — глухо проговорил он, — так это то, что мне вас теперь долго не доведется обнять, мастер Джим.

Его губы прижались к моим губам, а потом он принялся покрывать жадными, быстрыми поцелуями мои волосы, лицо и шею. Наверняка мы оба теперь были перепачканы копотью, но разрази меня гром, если мне было до этого дело. Я схватил Эйба за плечи и в свою очередь ловил миг, чтобы поцеловать его.

— Сейчас дочистим эти чертовы котелки, — прошептал он, лихорадочно прижимая меня к себе, — и пойдем наверх. Нам нужно как следует проститься, мастер Джим.

Понимал ли я, что Эйб имел в виду под прощанием? Конечно же да. И не могу сказать, что мысль о предстоящей ночи не вызывала легкий холодок внутри. И все же, когда после обычных наших ласк Эйб осторожно перекатил меня на живот, я и не подумал останавливать его.

Поначалу я чувствовал только его дыхание и прикосновения языка; потом кровать заскрипела: он устраивался сзади. Руки, легшие мне на бедра, показались горячими, а через несколько мгновений жар наполнил меня целиком. Не скажу, что это не было больно, хотя и понимаю, что отчасти причиной тому стали моя неопытность и страх. Я невольно сжимал мускулы и сам себе причинял неудобство. Эйб же двигался так медленно и осторожно, как только мог. И только когда я, немного привыкнув к ощущению тяжелой твердой плоти, вошедшей глубоко в тело, начал дышать ровнее, он стал покачиваться взад и вперед все быстрей. Зарываясь лицом в подушку, я представил, что нахожусь на корабле и штормовые волны то поднимают меня в высоту, то обрушивают в головокружительную, опьяняющую пропасть.

После бессонной ночи отоспаться в дилижансе мне не удалось. Воспоминаний об объятиях Эйба было бы достаточно, чтобы взбудоражить кровь, но по мере того, как приближался Бристоль, меня все больше волновали мысли о предстоящем путешествии. Я гадал, будет ли похож Лестер на резкого, но такого опытного и надежного Смоллетта. С горьким смешком подумал, каков окажется новый кок. Впрочем, именно на этот счет волноваться не следовало. Наверняка такой человек, как Сильвер, был единственным в мире.

Еще мне делалось не по себе при мысли об оставленных на острове пиратов. Не найдем ли мы их останки, обглоданные птицами и зверями? Или, может, им удалось спастись? А вдруг они до сих пор там, одичавшие и полубезумные, как Бен Ганн? Я старался прогонять от себя подобные раздумья. Сквайр просил меня отправиться в путь от имени нас троих, и я не имел права подвести его и доктора Ливси.

В Бристоле мне предстояло найти таверну «Белый жернов» — ее посоветовал Эйб, сказавший, что туда подался на работу родственник. Я решил сначала немного отдохнуть после дороги и уж потом являться в порт. Не хотелось предстать перед новым капитаном с бледным лицом и ввалившимися глазами. Я спросил у кучера, не знает ли он, где находится это заведение, но тот лишь покачал головой.

У стоянки дилижансов болтался загорелый человек в линялой одежде. День стоял прохладный, но рукава его куртки были засучены до локтей, а ворот распахнут. Я принял его за моряка и, может, именно по этой причине решил именно у него спросить дорогу. Незнакомец не стал предлагать взамен гостиницы своих знакомых, как это порой случается на въезде в город, а сразу объяснил, как мне будет проще добраться до цели.

Таверну я нашел без труда. Это был старый, но не ветхий дом с облупленной черепицей на крыше. Вывеска выцвела так, что жернов, намалеванный на ней, казался не белым, а бурым. На пороге стоял плешивый человек в засаленном переднике. Когда я подошел к нему и сказал, что хотел бы остановиться здесь на ночь-другую, он нехотя отлепился от дверного косяка и крикнул куда-то в глубину дома:

— Эй, Сэл, покажи комнату господину!

Внутри послышалась какая-то возня. Я уже собирался войти, но задержался и спросил у трактирщика, служит ли у него еще Питер Бейкер — так звали родственника Эйба.

Маленькие серые глаза не то чтобы сверкнули — скорее блеснули, как мутная вода, когда ее всплеснут. Мясистые губы трактирщика изогнулись в улыбке.

— Служит, сэр, служит, — покивал он головой. — Только сейчас отлучился по делам. Если он вам нужен, так я скажу, чтобы он к вам зашел, когда воротится.

— Благодарю, — произнес я и прошел в дом.