В этом скованном льдом, огромном пустом пространстве, напоминающем замок Снежной Королевы, отчаянно хотелось тепла. И однажды, неприятно вздрогнув от этой мысли, Снейп поймал себя на том, что его снова тянет к Зеркалу.

Отчаянней, чем завязавшего курильщика, почуявшего запах сигаретного дыма.

Отчаянней, чем вампира, увидевшего кровь.

Отчаянней, чем он мог себе позволить.

Ему было противно, а позже и страшно от этого чувства — Снейп не был уверен, перенесёт ли эту ломку. А чем может закончиться срыв, он уже никогда не сможет забыть… Он пытался отвлечься, он много читал, он не засыпал без зелий, он занялся заклинаниями, которыми давно уже хотел заняться… И ему удавалось, удавалось держаться, пока всё не полетело к чертям, стоило ему лишь один раз наткнуться во второй главе книги по защитным чарам на заклинание Патронуса.

За крохотным окошком у самого потолка таял матовый, ледяной закат, над головой размеренно тикали часы. Снейп застыл, склонив голову над ветхими страницами фолианта, раскрытого у него на коленях. Слишком, невыносимо велик был соблазн, неодолимо велик… Снейп зажмурился, последним усилием воли пытаясь отогнать от себя воспоминания о Лили, но они уже ярко вспыхнули перед глазами — одно другого солнечней, одно другого болезненней…

— Экспекто Патронум! — не открывая глаз, хрипло произнёс он.

Веки изнутри мягко осветило алым сиянием. Снейп поднял взгляд.

Его серебряная лань, тонкая, стройная, лунная — склонила перед ним точёную голову. У неё были большие, сияющие белые глаза. И один их ласкающий, серьёзный взор вдруг проник так глубоко в его сердце, как никогда прежде, озаряя своим светом самые тёмные углы, ослепляя залёгших там чудовищ, разрывая струны, разрушая, убивая, очищая…

— Лили… — прошептал он, и голос его неожиданно дрогнул. — Прости меня, пожалуйста, за всё…

И в эту минуту рухнули стены. Снейп упал перед ланью на колени, и его глаза обожгло слезами. Горячими, постыдными, забытыми с самого детства… Обняв её за гибкую, едва ощутимую шею, он заплакал, как ребёнок. Волосы полностью скрыли его лицо, беззвучно вздрагивали узкие плечи… Лань не шевелилась, только чуть изогнулась, положив невесомую красивую мордочку на его затылок.

Она не могла его простить, но она прощала.

И Самара простила его, хотя обеим он причинил столько зла… Почему? За что?..

…и только тогда, согреваемый слабым, прозрачным теплом Патронуса, он понял.

Любовь.

Лили была полна любовью. Её хватало, чтобы освещать целые жизни — его, Джеймса Поттера, их сына… Её любви хватило, чтобы нанести смертельный удар Тёмному Лорду. Она была солнцем, и Снейпу, привыкшему к темноте, было почти больно находиться рядом с ней, настоящей. Гораздо проще было любить её во снах, любить её в отражениях, любить её в прошлом — поддельное её подобие, солнечный зайчик, химеру… Извалявшись в грязи среди Пожирателей Смерти, он и её унёс собой в эту грязь, он забыл о её подлинном значении, он опустился до того, что сравнял её с ведьмой в Зеркале, не видя между ними разницы… Что же он наделал?..

Лань мерцала, не пропадая, и с каждой слезой Снейп чувствовал всё большее раскаяние. Это было больно, как вытаскивание старой, давно воспалившейся занозы. Но он уже не мог остановиться.

Самара тоже любила. Её любовь не была яркой, не была обжигающей, она просто тихо сострадала ему, может, потому что сама некогда испытала что-то подобное, а может, потому что увидела что-то за его маской, за его чёрной мантией, за его скорлупой… Он ведь совсем не знал её. Отказаться от человека гораздо проще, чем пытаться узнать его. Чем начать привязываться…

Эта любовь была спасительной, но он отказывался от неё. С детства ему было стыдно признаться в том, что он нуждается в помощи. Рано повзрослев, он хотел всего добиваться сам, он не верил в чудо взаимности… А теперь было уже поздно что-то менять.

Оставалось лишь меняться самому.

— Прости меня, прости, пожалуйста… прости… — шептал он непослушными губами.

Постепенно тускнея, Патронус погас, а Снейп — не Пожиратель Смерти, не преподаватель, но человек, который любил — ещё долго стоял на коленях, закрыв лицо руками, и всё его тело сотрясалось от так долго сдерживаемых слёз.

Вдали от Зеркала он вновь стал понемногу приходить в себя. Снижая дозу, он отказался от снотворных зелий, навёл относительный порядок в кабинете и наконец перестал пугать коллег своим безумным видом. Пагубная страсть к Зеркалу, впрочем, не прошла бесследно, оставив на нём свои отметины, как любая тяжёлая болезнь. И кроме грубого шрама на правом запястье, не сводимого никакими целебными чарами, как Чёрная Метка, она оставила неизгладимый, широкий шрам на его памяти. И на совести, и без того страдающей под тяжёлым грузом.

С началом нового семестра всё вернулось на свои места. Вернулась и Самара — на своё место на первой парте прямо перед ним. Поначалу Снейп думал о том, чтобы хоть как-то примириться и отблагодарить её, пусть и понимая, что до конца искупить свою вину перед ней всё равно было невозможно. Но потом понял — по её взгляду — что забвение будет для них обоих лучшим подарком.

Самара окончила Хогвартс с отличием и записалась на курсы колдомедиков при госпитале Святого Мунго. С тех пор он больше её не видел. Она ушла от него в Зазеркалье, туда, откуда — он точно знал — не возвращаются.

***

Теперь, десять лет спустя, будучи деканом, страшным сном и грозой первых, как, впрочем, и всех остальных курсов, Снейп всё ещё оставался верен своей первой любви, пережившей саму себя на долгие годы. Теперь он научился не допускать ни одной мысли, ни одного двусмысленного взгляда или слова по отношению к студенткам. Разумеется, за это время некоторые из них пытались выяснить, что с ним, некоторые пытались предложить помощь, некоторые пытались откровенно влезть в его жизнь… Но всех их постигала одинаковая участь — настоятельная рекомендация не вмешиваться не в свои дела, а по-хорошему ещё и десяток баллов с факультета. Эта жестокость была необходимостью. Он не мог позволить повтора. Ни себе, ни им.

Ради общего блага — так, кажется, говорил Дамблдор.

Нынешнего первого сентября он ждал с плохо скрываемой внутренней дрожью. С этого года вступал в силу их договор. С этого года в непосредственной близости от него на протяжении долгих учебных лет будет находиться живое напоминание о Лили — Гарри Джеймс Поттер, ребёнок, которого он обещал оберегать, чтобы хоть чем-то оправдать её смерть… Мальчишка, не имевший с ней ничего общего, кроме миндалевидных глаз того самого, лучистого зелёного цвета. Самого красивого цвета на свете.

Только они помогали ему не сорваться, когда юный Поттер с первых же дней своего пребывания в замке стал нарушать правила и демонстрировать отцовский норов. Только они удерживали Снейпа от того, чтобы не придушить эту копию его злейшего врага, когда тот отвлекался на его уроках… Взгляд этих наивных зелёных глаз мгновенно вызывал в его памяти другой — сияющий, покровительственный, серьёзный, который ему не суждено было забыть. И он отступал.

Не в первый раз Снейп раскаивался в данных обещаниях. Он должен был защищать того, кого он как сына своего врага должен был ненавидеть, кого он как героя пророчества, родившегося именно у Лили, должен был проклинать, кого он как Пожиратель должен был убить… Ему не нравилось то, что он был вынужден ввязываться в ту двойную игру, которую теперь вёл. Но он и не знал, к кому питал больше неприязни — к Тёмному Лорду, убившему Лили, или к Дамблдору, не сумевшему её спасти. А на мальчишке лежала печать её любви. И пожалуй, уже за одно это его стоило беречь.

Неприятное покалывание в Метке с самого утра — ощущение, почти забытое за эти годы — уже не предвещало ничего хорошего. Прошёл всего месяц, но Снейпу заранее не нравился этот год, очень не нравился… Он всегда был уверен, что ни от чего, носящего фамилию Поттер, нельзя ожидать спокойствия.