– А какая же? – хором потребовали они.

– Название, – стал я занудно объяснять, – символично. Тропиком Рака в учебниках называют пояс умеренных температур, который лежит к северу от экватора. Южнее от экватора находится Тропик Козерога, это южный пояс умеренных температур. Книга, разумеется, не имеет никакого отношения к климатическим условиям, разве что к ментальному климату, отражающему состояние души. Меня всю жизнь интриговало это название – Тропик Рака, – оно часто встречается в астрологии… Этимологически оно происходит от слова «шанкр», означающего «краб». В китайской символике трудно переоценить значение этого зодиакального знака. Краб – единственное живое существо, способное с одинаковой легкостью двигаться как взад, так вперед и вбок. Само собой, в книге я не вдаюсь в эти подробности. Я сочинил роман, точнее, автобиографический документ. Жаль, что у меня с собой нет моего чемодана, я бы показал вам экземпляр. Думаю, вам было бы интересно взглянуть. А в Париже ее издали, потому что в Англии и Америке его считают чересчур неприличным. Там слишком много рака, надеюсь, вы понимаете…

На этих словах наша в высшей степени увлекательная дискуссия оборвалась Долговязый сложил бумаги в портфель, надел шляпу, пальто и, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стал дожидаться своего низкорослого напарника. Я опять напомнил им о паспорте. Длинный нырнул за ширму и тут же вернулся с моим документом. Раскрыв его, я увидел, что моя виза перечеркнута жирным черным крестом. Я пришел в неописуемую ярость. Как они посмели! Как будто на моем добром имени поставили черную метку!

– В этот дыре есть гостиница, где можно переночевать приличному человеку? – желчно осведомился я, вложив в свой вопрос все презрение, на которое был способен.

– Констебль позаботится о вас, – криво улыбнувшись, на ходу бросил долговязый.

Я ошарашенно смотрел, как из дальнего неосвещенного угла комнаты ко мне приближается высоченный человек с мертвенно-бледным лицом, весь в черном, в большом шлеме на голове.

– Что все это значит? – не выдержав, завопил я. – Я что, арестован?

– Не волнуйтесь, господин Миллер. Констебль позаботится о вашем ночлеге и утром проводит вас на корабль, идущий в Дьеп. – С этими словами жердеобразный чиновник качнулся в сторону выхода.

– О’кей. Но имейте в виду, что я скоро вернусь, может быть, даже на следующей неделе.

В этот момент моего локтя коснулась рука констебля. Я побелел от бешенства, но железная хватка убедила меня в бесполезности дальнейших препирательств. До меня словно дотронулась рука Смерти.

В сопровождении человека в черном я направился к двери, по дороге миролюбиво напомнив своему конвоиру, что мой чемодан сейчас находится на пути в Лондон, а в нем остались все мои рукописи и вещи.

– Мы позаботимся об этом, господин Миллер, – ответил он низким ровным голосом. – Следуйте за мной.

Мы пошли в комнату, где сидел телеграфист. Я сообщил всю необходимую информацию о багаже, и мой спутник ровным, дружелюбным тоном заверил меня, что первое, что он сделает утром, – это проследит, чтобы мне были доставлены мои вещи. По тону, которым были произнесены эти слова, я понял, что имею дело с человеком слова, во мне даже зашевелилось смутное уважение к этому господину. Правда, в тот момент я мечтал только о том, чтобы он наконец отпустил мою руку. Черт подери, не преступник же я, в конце концов, если бы я даже хотел сбежать, то, спрашивается, куда? Не в море же прыгать! Но затевать склоку было явно бессмысленно. Этот человек беспрекословно повиновался приказам свыше, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: его вышколенности могла бы позавидовать любая служебная собака. Мягко, но решительно он повел меня к месту моего заключения. Чтобы добраться до него, нам пришлось идти через пустые, еле освещенные комнаты и залы. Каждый раз перед тем, как открыть очередную дверь, мой охранник вытаскивал связку ключей и запирал предыдущую. Впечатляюще, ничего не скажешь. Меня начала бить нервная дрожь. И смех и грех! Одному Богу известно, как повел бы себя констебль, окажись я и вправду опасным преступником. Скорей всего, первым делом не преминул бы надеть на меня наручники. Наконец мы дошли до моей темницы, которая представляла собой обычный тусклый зал ожидания. Вокруг не было ни души, в темноте я смог разглядеть лишь несколько длинных пустых скамеек.

– Здесь мы и заночуем, – сообщил констебль тем же ровным спокойным голосом.

Голос у него был и вправду приятный. Этот человек мне определенно нравился.

– Ванная комната там, – добавил он, показывая пальцем на дверь у меня за спиной.

– Умываться я не собираюсь. Но с удовольствием бы сходил в сортир.

– Там есть все необходимое, – заверил он меня, открывая дверь и зажигая свет.

Я зашел внутрь, снял верхнюю одежду и уселся. Случайно подняв глаза, я в изумлении увидел констебля, примостившегося на маленьком стульчике возле двери. Не то чтобы он пялился на меня в упор, но одним глазком все же приглядывал. Мои кишки разом свело судорогой. Ну уж это слишком! Когда-нибудь я непременно опишу этот случай!

Застегиваясь, я высказал некоторое недоумение по поводу такой бдительности. Констебль добродушно отреагировал на мои слова, пояснив, что это входит в его обязанности.

– Я должен не спускать с вас глаз до утра, пока не передам вас капитану. Таков порядок.

– А что, бывает, бегут?

– Не часто. Но сейчас сложилась такая неблагоприятная ситуация, толпы иностранцев пытаются незаконно проникнуть в Англию. Работу ищут, знаете ли.

– Понимаю, – отозвался я.

Все летит вверх тормашками. Я медленно мерил шагами комнату. И вдруг понял, что дрожу от холода. Взяв со скамейки пальто, я накинул его на плечи.

– Хотите, сэр, я разведу огонь? – неожиданно предложил констебль.

Чертовски мило проявлять подобную заботу об арестанте.

– Даже не знаю. А вы? Вы сами-то хотите?

– Дело не во мне, сэр. По закону вы имеете право, чтобы для вас был разведен огонь, если вы пожелаете.

– Плевать мне на закон! Если вас не затруднит, давайте разведем. Я могу вам помочь.

– Не беспокойтесь, это входит в мои обязанности, если вы пожелаете. Мне все равно нечего делать, кроме как приглядывать за вами.

– Ну раз так, разожгите, – согласился я и, сев на скамью, стал наблюдать, как он занимается приготовлениями. «Мило, ничего не скажешь, – думал я. – Значит, по закону мне положен камин. Ну и дела, черт меня побери!»

Когда огонь разгорелся, констебль предложил мне растянуться на скамейке и устроиться поудобней. Он приволок откуда-то подушку и одеяло. Я лег, не сводя глаз с огня и размышляя о том, как странно устроен мир. То на вас набрасываются чуть ли не с кулаками, то нянчатся, как с младенцем. Все сходится в одном и том же гроссбухе, точно дебет с кредитом. Правительство выступает в роли незримого бухгалтера, который заполняет страницы все новыми и новыми записями, а констебль – лишь разновидность живой промокашки, которой осушают чернила. Случись вам получить пинок под зад или пару зуботычин – это понимается как бесплатное приложение и ни в одном документе не фиксируется.

Констебль сидел на маленьком стульчике у камина, уткнувшись в вечернюю газету. Он сказал, что почитает, пока я не усну. Это было произнесено вполне по-добрососедски, без тени злобы или сарказма, что разительно отличало его от тех двух ублюдков, от которых я только что отделался.

Понаблюдав за ним некоторое время, я завел разговор ни о чем, стараясь забыть о том, что он тюремщик, а я узник. Просто захотелось поболтать по-человечески. Его нельзя было обвинить ни в невежестве, ни в глупости, ему нельзя было отказать в сообразительности. Он поразил мое воображение своим сходством с породистой борзой благородных кровей, получившей и родословную, и воспитание, тогда как те олухи, точно так же находящиеся на государственной службе, были лишь парочкой мелких злобных шавок, подлых лизоблюдов, упивающихся своей грязной работой. Если долг прикажет констеблю убить человека, он, не рассуждая, сделает это, но его можно будет понять и простить. Но эти выродки!.. Тьфу! Я с отвращением сплюнул в огонь.