И только тогда, когда резинка оказалась небрежно отброшенной на стиральную машинку, Аня, набрав в пластмассовый, персикового цвета ковшик воды прямо из ванной, аккуратно полила из него мою голову.

Я думала, не смогу зажмуриться, не смогу проявить хоть какие-то эмоции, но…

Струи и ручейки лившейся на мое лицо воды словно смывали помимо пота и слез все пережитое за сегодняшний день. Я невольно прикрыла веки, чувствуя, как под бережными жестами хозяйки квартиры, меня приютившей, стекают вместе с последними солеными каплями все те чувства, избавиться от которых, казалось, было просто невозможно.

Разочарование, боль, обида, опустошение, усталость, физическая и моральная…

Вода все текла и текла, и вскоре по моему затылку растекся ароматный шампунь, и нежные руки принялись его вспенивать, промывая мою непокорную, длиннющую гриву волос, словно в очередной раз напоминающих мне, кто я такая.

Рапунцель.

Наивная девушка без права голоса, без собственного мнения, привыкшая не выражать свои чувства и мысли, спокойно воспринимающая свою судьбу, открыто и безжалостно лежащую в чужих руках. Думающую, что та, другая жизнь — ее не существует. Что мир таков, как мне всегда рассказывали, что поданное мне на злотом блюде мнение — единственно верное. Что я ничего не знаю, не понимаю, и не смогу понять…

Что будет лучше, если решат всё за меня… Что так нужно, правильно, верно.

Сейчас, вместе с потом, мылом, слезами и грязью с меня стекало все то, чем я привыкла жить.

В том числе и наивность.

Больно? Наверное.

Но я была бы рада, если б настоящая, реальная боль во стократ проявила себя сильнее, чем это пустое, невыносимое, безжизненное равнодушие, сейчас захватившее меня изнутри.

— Идем.

Аня ничего не говорила, ни укоряла, не пыталась меня приободрить или что-то выяснить, расспросить о подробностях. Вымыв мои волосы молча, она просто встала, разворачивая перед собой огромное бледно-голубое, почти белое полотенце, предлагая в него закутаться. И я молча встала во весь рост, нисколько не стесняясь собственной фигуры, хотя впервые предстала полностью обнаженной перед абсолютно чужим человеком.

Но чужим ли?..

Заботливо меня закутав в мягкую махровую ткань, девушка открыла ранее надежно запертую дверь, впуская прохладный воздух, вызвавший кучу мурашек на моей розовой от горячей воды коже. А после, не давая оглянуться, настойчиво Аня подтолкнула меня в сторону коридора, а затем в зал и в свою спальню, не обращая внимания, что на паркете остаются мокрые следы от моих босых ног.

Уже в спальне, заставив переодеться в знакомую клетчатую красную фланелевую пижаму с медведями, Солнцева силой усадила меня на свою кровать, после чего достала из недр шкафа фен. И после, медленно и планомерно, аккуратно и заботливо разделяя каждую прядку, высушила мои длиннющие волосы, так и не произнеся не слова.

— Спасибо…

Я и сама не поняла, как произнесла это, и почему.

Просто само собой вышло. Просто прекратил жужжать фен, просто оказался отложен подальше, просто теплые женские руки обвили сзади мою талию со спины, а плеча осторожно коснулся острый женский подбородок….

И это было лучшим, что случилось со мной за последнее время.

— Не за что, — привычно, но все-таки как-то мягко фыркнула Аня, продолжая меня обнимать. — Я не умею утешать, правда. Но хочу, как это не странно. Все же будет в порядке, правда? Ведь правда, будет?

— Будет, — я грустно улыбнулась, машинально прижимая к своему животу ее ладони как можно крепче, насколько позволяли это собственные ослабевшие руки. — Обязательно будет, Ань…

Наверное, правы были люди, утверждающие, что друг познается в беде.

И, кто бы мог подумать, что благодаря самой невыносимой, самой рыжей беде из всех возможных, именно я обрету самую лучшую из всех возможных друзей…

Вопреки всему. Мне ведь было сказано ни единожды, что друзья существуют лишь до той поры, пока нужна я, мои деньги и связи. А как только приходят проблемы, проходит и дружба. Но кто б мог предсказать заранее, что все будет с точностью, да наоборот..

Те, от которых мне велели держаться подальше, в итоге стали для меня всем.

И меня не смущало отсутствие Никиты — я ведь практически его чувствовала сейчас. И, стоило только Солнцевой встать, чтобы убрать фен в один из многочисленных ящиков огромного платяного зеркального шкафа, как дверь в ее комнату тут же распахнулась.

Если честно, в ее сторону я даже не смотрела, машинальным жестом пригладив распушившуюся прядку светлых волос у виска. Но после…

Что-то заставило меня посмотреть в сторону входной двери.

Я никогда не забуду этот взгляд. Быстрый, почти профессиональный, полный холодной оценки и взволнованный одновременно. И еще до того, как знаменитая университетсякая оторва успела вставить хоть слово, я уже оказалась на руках у Никиты, надежно прижимаемая к крепкому мужскому телу.

И не смогла возразить, отказать или сопротивляться, когда меня понесли вниз, разминувшись на мгновение с Богданом. Да и не хотела. Совсем наоборот, лишь ощутив знакомые руки, крепкие объятия и неповторимый мужской запах, смешанный с нотками мужского дезодоранта и едва уловимым запахом пота, я почувствовала себя в настоящей безопасности.

Безумно захотелось спать и…

Кое-что еще.

Например, мертвой хваткой вцепиться в широкие плечи, не давая отстраниться, не давая ему уйти…

— Я не уйду, — поняв меня без слов, негромко произнес Никита, замерев в том же положении, согнувшись после того, как положил меня на кровать в собственной спальне этажом ниже. — Просто выключу свет.

— Не надо, — тихо прошептала, сильнее притягивая его к себе. Возможной темноты я не боялась, как это ни странно — мне впервые в жизни было банально не до нее. Просто… теплый, неяркий свет настольной лампы под строгим серым абажуром, стоящей на тумбочке около кровати был слишком незначительной деталью, ради которой отпустить от себя Никиту даже на минуту казалось просто кощунством. Преступлением.

Я не хотела его отпускать. Не сейчас… никогда.

И он меня послушался. Лег рядом на матрац, застеленный темным постельным бельем, и без лишних слов обнял так, что на мгновение потемнело в глазах от слишком крепкой хватки. Похоже, и он не хотел меня отпускать, хотя, конечно же, сам бы никогда не признался в этом…

Плевать. Самое главное, что сейчас он здесь, он рядом. А всё остальное… Плевать, правда!

— Прости.

Я сразу не поняла, что означает это слово. Я думала, что оно мне просто показалось, что это глюк, случайная шалость воображения, вызванного воспаленным сознанием, какое-то потаенное желание уставшего разума и опустошенной души. Но…