“Что с тобой произошло?” – пишу смс, на автомате ставлю на беззвучный, вспоминаю, что больше скрывать что-то нет смысла, начинаю смеяться, плакать – просто истерика секунд на пять, и снова благословенное забытье.

“А что со мной произошло?” – пишет два раза, первый с ошибками, будто он ногой набирал сообщение, причем не своей.

“Стас сказал, что-то случилось”.

“Волнуешься?” Долго всматриваюсь в буквы и никак не могу понять, что в них меня зацепило. Присев на край подоконника, рассматриваю ярко-рыжий ржавый закат, украсивший закрытый двор нашего дома.

“Больше да, чем нет”, “Мне нужна твоя помощь”.

“Когда?” Он не спрашивает, что случилось, не спрашивает, что именно требуется, он просто соглашается, и я теряюсь в своих ощущениях, потому что не встречал еще таких бескорыстных людей, хотя и у него есть своя выгода, у всех есть выгода, но сейчас так не хватает этой простой доброты.

“Сейчас”, “Скоро приедет Валя к Стасу, и я за себя не отвечаю”, “Андрей, Я ЗА СЕБЯ НЕ ОТВЕЧАЮ”, “Слышишь?”, “Андрей!”

“Да еду я, блядь, еду. Только у меня одно условие. Либо я захожу и веду себя как твой парень... это звучит отвратительно, но у вас, у подростков, считается круто, либо не еду вообще”.

У меня на осмысление и принятие решения уходит минут десять. Десять долгих минут, показавшихся мне вечностью. Обратного пути уже не будет, да? И пусть я знаю – Андрей это не всерьез, пусть ведет себя, как вздумается – его право, лучше так, чем остаться одному, не в жизни, нет, в своей голове... Как на это отреагирует Стас?... Как же меня это волнует, как ранит, невыносимо и отвратительно так себя мучить из-за любви к кому-то!

“Хорошо”. Отправляю сообщение и секундой позже слышу трель звонка и роняю телефон из рук.

“Тогда открывай”. Подхватываю его с пола, читаю уже на бегу, выскакивая в коридор.

К двери идет Стас с мечтательной улыбкой, в голубых свободных джинсах и белой открытой майке, в солнцезащитных очках, которые идут ему бесспорно, но вечером в помещении смотрятся нелепо, идет так уверенно, и вся его гримаса радости рассыпается, как старый высохший кирпич о новую бетонную кладку.

- Здрасти, – кивает заторможенно, шарит глазами за его спиной, медленно выдыхает и, сложив руки на груди, выдает на тон ниже: – Живой, что ли? И ничему-то тебя жизнь не учит.

- Так же, как и тебя, – кивает в ответ, зеркаля его позу, и подмигивает мне. – Малыш, я вхожу?

Тот момент, пока Стас снимал очки и медленно поворачивался ко мне, я не забуду никогда. Резко бросило в жар и тут же в холод, а все тело словно пронзил удар тока. Особенно когда я Андрею кивнул. Особенно когда тот толкнул Стаса, заходя в квартиру, скинул кроссовки (только сейчас обратил внимание, что он в обычных темно-синих джинсах и толстовке под горло, а не в костюме) и добродушно, хотя и неправдоподобно заявил: “Чувствую себя, как дома, не переживай”. Когда подошел ко мне, мазнув сухими и показавшимися слишком горячими губами по моим, подбадривающе подмигнул и, обхватив за шею, развернул, уводя в зал.

Я ЖИВОЙ ЕЩЕ, ЧТО ЛИ?!!

Атмосфера сгущается. Как в старом кинескопном телевизоре, когда выходит из строя лампа.

Свет никто так и не включил, только плазма освещает просторную комнату, где мы с братом разместились по парам. Я и он. И еще двое, которых тут быть не должно.

Чувствую себя неуютно. Андрей сидит рядом, забросив мне руку на плечо и прижавшись вплотную, смотрит в ящик и даже иногда смеется, хотя Стас включал ужасы, но ему весело, он делится подробностями о происходящем, что кровь так хлестать не может, что жертва, которая пять кварталов ехала на машине и тут ее догоняет маньяк пехом, тоже бред... А мы косимся со Стасом друг на друга, и я даже прижавшегося к его груди Валю не замечаю, только нас двоих в закрытом пространстве и одно на двоих сумасшествие.

- Тебе не кажется, что он для тебя старый? – спрашивает у меня, когда титры бегут по экрану. Рука Стаса лежит у Вали на груди, иногда пробегая по коже пальцами, отчего мальчишка вздрагивает и отворачивается, скрывая смущение.

- Опытный, – поправляю на автомате, Андрей, уткнувшись мне в висок, шепчет на ухо: “Давай им лица разобьем?”, я отрицательно качаю головой и не успеваю задушить усмешку, взгляд у Стаса блестит, как лезвие на солнце, и тут же смягчается.

- А как же педагогическая этика? – никак не заткнется, Валя отползает на миллиметр, но Стас нервно тянет его обратно, прикрываясь им, как щитом.

- А как же братская этика? – не уступает Андрей, у меня из рук падает пульт, и мы с Валей впервые за все время нашего знакомства перекидываемся одинаково шокированными взглядами.

- Трахать то, что не следовало, такая заманчивая перспектива, да, белобрысенький? – кивает Стасу, тот закусывает губу, ищет мой взгляд, но я упрямо не хочу с ним встречаться.

Вся моя жизнь, мать ее, тайная жизнь, которую я хранил и болел ею так долго, сейчас участвует в споре двух перевозбужденных самцов, и оба считают нормальным обсуждать, как два брата периодически трахаются!

- Хватит! – первый сдаюсь я, потом Валя дергает брата за рукав и зовет спать. – Задолбали, оба.

- А я? – не в тему встревает Валя, я не к месту перекрестился.

- Детки, идите-ка спать, – просит Андрей противным гнусавым голосом, меня же тормозит, крепче взяв за шею, и не дает подняться.

- А курс английского на ночь не прочитаешь, раз уж ты так удачно зашел? – Стас – язва.

- А на хую тебе бы не прокатиться? – Андрей – еще хуже.

- Не на твоем – это точно, у меня вкус получше, чем у брата.

Пока эти двое не перешли в нападение, легонько бью Андрея с локтя по торсу, тот хрипло выдыхает, упирается мне в плечо и замолкает. Стас решает, что победа за ним, и, поднявшись сам и помогая встать с пола Вале (это мы заняли почти весь диван, они ютились на полу), подхватывает его под зад и уносит к себе. Всю дорогу мечтаю, чтобы он упал и Валя размозжил череп о лестницу, но, увы, все обошлось.

- Иногда мне кажется, что ты не догулял в юности, – развернувшись и переведя дух от напряжения, которого хватило всем с лихвой, возвращаюсь к Андрею. Цепляю собачку замка на его свободной кофте и тяну ее вниз, к концу уже дергая и распахивая на нем одежду.

- Это что? – пальцем царапаю бинт, что перетянул весь торс, особенно ребра. Прижал пальцы к его шее – влажная и слишком горячая, как и сам Андрей, но вместо внятного ответа затаскивает меня к себе на колени, усаживая лицом к лицу.

- В юности я учился в кадетском училище, с отметками было паршиво, так что увольнительных не видел. И да, я не догулял. – Задирает на мне футболку, касается поясницы, меня против воли выгибает, и сцепляет пальцы замком. – Как ты? – почти шепотом, отчего мурашки пошли по спине, он, почувствовав, прошелся широкой ладонью вдоль позвоночника, приглаживая их и возвращаясь обратно.

- Честно? – кошусь в его потускневшие болезненные глаза с опаской. – Устал. Запутался. И просто паршиво. И самое смешное, что мне не стыдно в этом признаться. Скажи, я жал... – Тянется к моим губам, целует не взасос, скорее, прерывая поток слов, и падает обратно, шумно выдохнув ртом.

- Ты не жалкий, ты настоящий. К тому же гормоны.

- Думаешь, дело только в этом? – Хочу слезть, он понимает правильно, хотя и не отпускает, но давление уменьшает и убирает руки.

- Диван мне не засрите, – шипит Стас, а я даже не слышал его шагов.

Пока он забирает бутылку виски с собой, пока гремит стаканами и топчется, как слон, хотя обычно порхает бесшумно, с опаской смотрю в глаза Андрею и благодарен, что тот не стал больше усугублять, я и так перешел все границы. Стас никогда меня не видел с другими, да их и не было, и если у него есть хоть что-то ко мне, хотя бы чувство собственности – ему это неприятно, а я не хочу делать ему плохо, вот такая я тварь неразумная.

- Понаблюдай за ним, – шепчет губами, я оборачиваюсь через плечо и долго присматриваюсь.

Чем дольше смотрю, тем сильнее сжимаю локоть Андрея. Что-то не так. В поведении или повадках. Он стал раздражительный, нервный, гремит посудой, хотя обычно – сама грация. Но стоит наверху лестницы появиться Вале – меняется как по щелчку, улыбаясь ему открыто, как первому лучу солнца после долгой зимы, и эти перемены почти ежеминутные, осязаемые, и я пока не знаю, как на них реагировать.