- Поехали, Яр, холодно, – просит меня, я от его пояса на брюках не в силах глаз оторвать, прицепился к блестящей бляхе и заставить себя ему в глаза смотреть не могу, как переклинило. – К тому же тебя еще ждет наказание, – тянет меня за руку и усаживает за руль, словно издеваясь, прекрасно зная, что хочу или нет, а вести придется. – Кстати, – включая посильнее печку, греет руки о потоки теплого воздуха, краем глаза читая сообщение, что с неприятным звуковым оповещением пришло секунду назад, – завтра ин-яз отменили. Говорят, с преподом что-то случилось...

====== Часть 9 ======

Если прислушаться как следует, можно услышать, как бешено бьется сердце, давясь кровью и сбиваясь с ритма под самым горлом.

Если прислушаться, можно посчитать капли соленого пота, что, стекая по вискам и сползая по скулам, срываются с подбородка, разбиваясь о кафель с тихим хлопком.

Если только захотеть услышать, как в сорванном дыхании вместо сиплых выдохов сквозь зубы все отчетливее различим рык.

Если только...

Трель звонка оповещает о входящем вызове. Стас отбрасывает ремень в сторону, вытирает влажные, вспотевшие от напряжения ладони о штаны и достает мобильный.

- Привет? Уже соскучился? – Под мерные переливы его голоса раздается глухой хлопок и звон железа. – Шум? – Осмотревшись по сторонам, наигранно пожимает плечами, подходя к закованному в наручники Ярославу, застывшему перед ним на коленях с руками за спиной. Неудобная поза не дает возможности подняться, усталость в мышцах и судорога, пронзившая ноги от самых пальцев до колен – тоже. – Тебе показалось. – Снова чужой, вызывающий отвращение голос на том конце провода шелестит невнятно в трубке. – Сегодня не могу. Никак. Прости, давай завтра? Я точно буду весь твой. – Снова звон железа, Стасов смех и вновь тишина.

Обошел по кругу, осмотрел со всех сторон заломанного брата более внимательно, особое внимание уделяя красной спине, что исчерчена полосами от ударов ремнем, и обреченно выдохнул.

- Тебя жизнь ничему не учит. – Прижавшись спиной к стене, сползает голой кожей по кафелю и, прикрыв глаза, молча закуривает. – Ничему, Ярослав. – Покачав головой, выпускает струю дыма вверх. – А ведь я тебя просил. Просил не лезть, не нарываться, просил не вмешиваться, куда не следует... Брось, – прыснув со смеху, тушит ополовиненный окурок и разгоняет руками дым, – не делай вид, что ты переживаешь за того препода.

Маленькая комната, общей площадью квадратов девять, когда-то была ванной, сейчас о ее прошлом напоминает сохранившийся в дальнем углу унитаз и небольшая раковина, все остальное пространство покрыто пыльно-черным кафелем, и даже потолок закрыт черными панелями.

- Мешает? – уже с тревогой, подползая на коленях ближе, расстегивая защелку на затылке и вытаскивая весь в слюне кляп изо рта. – Яр? – позвал мягче, лбом облокотившись о плечо брата. – Ты же знаешь, что я не умею по-другому. Мне проще сделать, чем объяснять сто раз, почему я поступил именно так.

- Знаю, – резко и с холодком в голосе ответил Яр, дергая руками и привлекая к ним внимание.

- Тогда почему злишься? – Порывшись в кармане и вытащив ключ вместе с платком, зажигалкой и двумя презервативами, Стас отстегнул кандалы от верхней несущей балки, Яр со стоном рухнул на колени, не удержав равновесие и едва не разбив лицо.

- Твое самоуправство меня достало, – растирая запястья и кривясь от терпимой, почти на грани дозволенного боли, Яр складывал в уме мозаику, только вот запчасти были от разных пазлов, и чтобы уложить рисунок, приходилось раниться об острые края. – Твой блядский характер, наглость, эта заносчивость и вечная привычка вести себя, как сука, считая, что людям это нравится. А им ни хуя не нравится! И ты им не нравишься, и если бы не твоя смазливая рожа, к тебе на пушечный выстрел никто бы не подошел!!!

- Тогда почему ты все еще здесь? Почему терпишь?

В маленькой комнате за закрытыми дверьми и с хорошей звукоизоляцией можно было кричать в полный голос, не боясь, что их услышат, но вместо крика – только шепот, тот, которым читают исповедь, потому что эмоции бушуют настолько сильные, что добавь звука – и все вокруг рванет.

- Потому что люблю. – В противовес собственным эмоциям, тому аду, что открылся разом, Яр оставался спокоен, и если и хотелось зареветь, то только от облегчения. – Но я устал.

- И? – Стас отстранился, усаживаясь на пятки и опуская руки на колени. – Что ты решил, братик?..

- Я решил, – запястья, и так измученные, теперь были растерты до красноты, нервы сдавали, причем все позиции, и трусливо отступали назад, – что с меня хватит. – Глубокий вдох и резкая боль в груди, как от удара, видя на губах младшего улыбку. – Мы расстаемся, Стась. Я больше так не могу.

- Останемся друзьями? – деловое предложение, не к месту игриво поднятая бровь и мягкость во взгляде, которую не удавалось принять и она причиняла боль. – Или насовсем?

- Мы братья, – последняя ниточка, которая не позволяет им разбежаться по разным полюсам одной планеты. – И с себя ответственности не снимаю.

- Хорошо. – Стас опустил глаза, разглядывая перед собой мусор, что вытащил из кармана. – Тебе не звонили родители?

Яр с трудом поднялся на ослабевших ногах и подал руку Стасу, но тот отказался, помотав головой, и завозился в кармане.

- Нет. И не удивляюсь. Мальдивы, Сейшелы? Что на этот раз?

- Не спрашивал. Но в этот раз они задерживаются. Ладно, я разберусь, иди.

- А ты? – Яр так старательно пытался найти во взгляде Стаса что-то родное, своё, то, за что он уцепился бы всем своим существом – и не находил этого.

- Я приберу тут. Иди...

Станислав

Плохо.

В глазах темнеет, ужасно давит на виски и лоб, словно мозг изнутри разбухает и череп буквально трещит и грозит вот-вот лопнуть от давления.

Очень плохо.

Подползаю на четвереньках к стене, ищу опору, шатает, как пьяного. В глазах чернота, хоть сто раз моргай.

Сидеть нет сил, внутри все ломит и не усидеть на месте. Скрючиваюсь на полу, собираю силы и сгибаюсь в три погибели.

Спину ломит. Джинсы слишком узкие бесят, давят на бедра и просто раздражают кричащим ярко-красным цветом.

Начинает тошнить.

В животе все скручивается, давит на ребра, дышать тяжело.

Солеными тропами эмоции находят выход, а чувство такое, что дурная кровь наружу пошла. Не помогают ни самоубеждение, ни логика, ни здравый смысл. Да иди оно все к черту! И заорать хочу в голос, со всей дури, позвать его обратно, и уверен, больше чем в себе уверен, он придет... но молчу.

Сцепив зубы, сжав плотно челюсти и кулаки. Даже никотин не полезет – терплю. Привыкаю. Потому что так надо. Потому что это единственный выход, чтобы разобраться во всем. Потому что Яр прав, ТАК – не могу уже даже я.

Ярослав

Сутки в бреду. В полубессознанке между сном и явью. Хорошо выходные, и Стас сидит дома, не высовываясь даже перекусить.

Прислушиваюсь к его шагам, обосновавшись в уже ставшей родной гостевой комнате, и слушаю. Слушаю свое дыхание, тиканье часов на стене, биение сердца (слишком частое) и ничего кроме себя не обнаруживаю. Такое чувство, как в наркоз погружаюсь – вроде все вижу, а вот чувствовать не выходит.

У Стаса орет Rammstein, хотя такого рода музыку он не переваривает. Пахнет “травой”, дымом, и, наверно, им самим, и с каждым часом, что отдаляемся от нашего общего прошлого, мне кажется, все меньше от него пахнет мной.

Ломает.

До боли, до основания. Еще хуже, когда слышу его телефонный разговор, пока прогуливается по коридору, сообщая Вале, что мы с ним расстались.

Сотни вопросов, один из них “ЗАЧЕМ?!”. Зачем ему, почему о нас, что вообще происходит и как с этим жить дальше?.. Но Стас молчит, кивает, когда видит в коридоре, спрашивает, не нужно ли мне что-то, и снова прячется у себя. В себе, наверно.

А мне плохо. Так плохо, что понимаю, один не справлюсь, не смогу, через себя не переступлю. Напрочь забыл позвонить предкам, хотя собирался, когда Стас просит мою карточку и тащится в банкомат на первом этаже, снимая с нее всю наличность и забирая себе. Забываю даже про Андрея, а когда вспоминаю, замирая на полушаге у окна, становится стыдно.