- Тебе не идет жестокость. – Яр на негнущихся ногах поплелся на его голос, по вискам и спине крупными каплями стекал пот, в глазах темнело и как никогда частило сердце.

- Ты вынуждаешь меня быть таким. – Присев на колени перед Стасом, Яр, сцепив зубы, опустил голову. Поцелуя он не ожидал, поэтому вздрогнул, но Стас придержал его за плечи, прижимая к себе и успокаивающе гладя по спине. – Хочешь, признаюсь тебе в любви? – снова подкол, снова по тем же ушибам, что только-только затянулись пунцовыми гематомами.

- Нет, – отрицательное качание головой, от вкуса поцелуя горчит на губах, в глазах соль, приходится их закрыть. – Не хочу больше вранья.

- Тогда побудь со мной, – просит удивительно волнительно, шепотом распаляя еще сильнее, так, что становится невыносимо от собственного возбуждения, – потому что завтра ты опять будешь злиться...

Стас не соврал, когда обещал, что Яру придется нелегко. Причина плохого настроения нарисовалась уже ко второй паре, когда парни в толпе окруживших их одноклассников коротали перемену. Ярослав терпеть не мог шум и возню, наигранный смех, когда эмоциями пытаются привлечь внимание, и выглядит это до того жалко, что находиться поблизости просто невозможно. Щебет девчонок, уже похорошевших и знающих себе цену, оценивающие взгляды парней, видящих в Яре конкурента, все это сбивало с толка и вызывало мигрень.

Его он сначала нутром почувствовал, зажгло между лопатками, горячей волной потянуло по спине, запах слишком взрослого, пыльно-приторного одеколона, и только потом, обернувшись на раздражитель, их взгляды пересеклись.

Мутно-серые, не такие выразительные, как у Стаса, глаза смотрели буквально насквозь. Хлопая пушистыми ресницами и даже приоткрыв рот от удивления, он наблюдал со стороны, нервно теребя в пальцах лямку потрепанного и заклеенного яркими заплатками рюкзака. Форма смотрелась на нем нелепо, была велика из-за хрупкого телосложения, тем более... это была прошлогодняя форма Стаса!

Тишина ударила по ушам сильнее крика, шепот, пересуды, кривые взгляды и снова мертвое затишье, когда Стас командным голосом рявкнул на весь коридор: “Заткнулись все!”

То, что этот крашенный в черный цвет парень тот самый Валя, Яр не сомневался. Слишком радостным стал ходивший все утро хмурым брат, слишком резво помчался к нему и слишком тепло обнял, тут же играючи убирая руки, когда смутившийся брюнет попятился назад.

Ревность рвала на части. В его присутствии, даже не имея близкого знакомства, Яр ощущал в этом хилом теле угрозу, причем такую, что хотелось оттащить от него брата как можно дальше.

- Привет, – с улыбкой поздоровался Валентин, когда Стас подвел его к брату под трель звонка.

Яр окатил мальчишку презрительным взглядом, фыркнул, сморщив нос, снова почувствовав этот мерзкий по его мнению одеколон, и, не проронив ни звука, пошел в класс, за рукав утянув с собой брата.

Кто бы мог подумать, что эта парочка усядется вместе!

Яр

Бесит!

Бесит, сука, до трясучки, до содранных с рук затянувшихся корок ран, до алых всполохов перед глазами. Одним своим видом бесит. Провоцирует же, тварь!

Прослушиваю половину урока, наблюдая, как эти двое воркуют, и чем больше наблюдаю, тем сильнее склоняюсь к насилию!

Я думал, это Стас у меня провокатор, а вот ни хуя. Его превзошли. За скромностью и стеснительностью кроется, мать его, рецидивист. Взгляд – томный из-под полуопущенных ресниц, стыдливо отводит, когда Стас шепчет ему на ухо, передав карандаш. Касается пальцев, роняет его, Стас смеется, он снова краснеет – заигрывает, причем вуаль невинности не снимает, знает, сука, как Стас ведется, когда его динамят, как в нем азарт просыпается, как им манипулировать можно, когда он вошел в кураж.

“Пошли курить, – сбрасываю смс. Еще тогда, в тот вечер, смыл листок в унитаз, заучив написанное на нем наизусть. – Иначе я начну убивать”. Стираю смс сразу, как только приходит отчет о доставке.

“Тебе нельзя в тюрьму, слишком симпатиШный. Так и быть, спасу твою невинную душу. Пошли”.

Спрашиваю разрешения выйти и, проходя мимо, толкаю Стаса плечом, тот роняет весь свой пиздец, учиненный на столе, и мечтательный вид тоже. Андрей кивает мне, стоя на лестнице, и, вопреки моим предположениям, уводит к себе в кабинет.

Окна распахнуты настежь, свежий воздух приятно щекочет обоняние, и я наконец перестаю ощущать тот раздирающий легкие запах. Падаю задом на парту, Андрей усаживается за свой стол напротив, строит серьезную рожу и послушно складывает руки на парте.

Восхищаюсь его позерством и как бы спрашиваю всем своим видом “не ебнулся ли ты?” – вытянув из него улыбку. Прикуривает. Тянет никотин, косясь на меня с прищуром, и, выдохнув, выдает полушепотом:

- Соскучился?..

- О, не то слово, – подыгрываю ему, стягивая галстук с шеи и пряча его в карман. – Смотрю, это взаимно.

- Конечно, – не вынимая сигареты, отвечает невнятно, выпуская дым в сторону окон. – Пока сидел на планерке, только о тебе и думал.

- Я помешал? – Не сразу доходит, что он не обычный ученик или хотя бы физрук, который вправе распоряжаться своим временем, пока дети нарезают круги по стадиону, – а один из председателей комиссии.

- Не особо. Я сам был рад вырваться. Кстати, если что, тебе стало плохо.

- Мне и так не слишком хорошо.

- Кто обидел?

- Не совсем обидел. Скорее – огорчил.

- Чем? Пристает?

- Нет, этим пока грешишь только ты.

- Зря так думаешь, я знаю пару старшеклассников, которым ты симпатичен.

- У тебя было когда-нибудь желание убить человека просто за то, что он есть?

- Конечно. Я же учитель. У меня с понедельника по пятницу такое желание.

- Какого хрена тогда ты тут сидишь?

- Это временно, пока не улажу дела. Но ты не меняй темы. Что стряслось?

Некоторое время разглядываю потолок, затем пол, его стол, после и его самого: тонкие аристократические пальцы, что сцеплены замком; небрежно расстегнутую рубаху; кадык, плавно скользящий под кожей, когда он сглатывает слюну...

- Правда, я хорош? – интересуется шепотом, когда добираюсь до глаз.

Закатываю глаза, он ржет, запрокинув голову и скаля белоснежные зубы.

- Ты не похож на обычного учителя. – Сползаю с парты, тащусь к нему, потому что кричать через три метра, что нас разделяют, неудобно. Присаживаюсь на край стола, он поворачивается вместе с креслом ко мне и откидывается на спинку, смотрит на равных, с полуулыбкой, подкупает своей искренностью.

- Почему?

- Почему? – теперь улыбаюсь я. – Ты куришь в аудитории, кладешь на пары, снимаешь висельников с постной рожей... я видел, как буднично ты это делал. И одет слишком хорошо.

- Забыл сказать, что у меня нет вставной челюсти, как у нашего математика и от меня не воняет мелом. Да?

- От тебя в принципе не воняет, в отличие от некоторых... бля, никак не заткнусь.

- Мне казалось, ты хотел именно поговорить, и, если судить, что с вопросом ты пришел ко мне, а не к брату, это как-то связанно с ним... Я прав?

- Частично. – Забираю с его стола карандаш и нервно кручу в пальцах.

- Мне тебя пытать начать, чтобы ты разродился?

- Знаешь такого... Валентин?.. Не знаю фамилии.

- Он тебя напрягает?

- Не то слово. Не объясню, чем именно, но бесит, сука, до кровавых соплей.

- У тебя неплохо развит инстинкт самосохранения. Держись от него подальше. – Улыбка тает за считанные секунды, Андрей становится серьезнее и пугает меня еще больше своими переменами.

- Внеси обоснуй. И тебе насолил?

- Мне – нет, у него здоровья не хватит, а вот по школе... Как бы так объяснить? – Андрей вышел из-за стола и, потоптавшись у доски, нарисовал мелом на ней хуй, стер, выбросил мел в окно и сел обратно. – Есть вещи, которые я разглашать не в праве.

- Педагогическая этика?

- Ну... как бы да.

- То есть трахнуть меня ты можешь...

- Могу!

- Бля, предложить трахнуть – я оговорился. Это этично. А рассказать мне правду – нет?!