Вика выглядела лучше; щёки слегка округлились, на них играл ровный, красивый румянец, точно нарисованный свеклой. Разумеется, не обошлось без чуткой заботы мамы. Она взяла недельный отпуск и сидела у Вики с обеда и вплоть до закрытия больницы. Мы недолго поговорили. Из нашего разговора я узнала, что муж Вики – Павел Рощин, заходит к ней редко и всего на десять минут. Мне стало жаль, что она намеренно связала судьбу с этим никчёмным человеком.

Зная в каких надёжных руках Вика, я спокойно оставила её, торопясь привести себя в божеский вид для предстоящих свиданий. Илья предложил провести время у него дома, и я, не раздумывая, согласилась. Строгие небеса благоволят мне. Прощай, огромные ботинки и ненавистная шапка!

В голове сформировался распорядок дня: сперва я встречусь с Сашей, затем попрошу отвезти меня на улицу Комарова к «двоюродному брату» Илье. А тому скажу, что на машине меня подвезёт «кузен» Саша. Гениально! Так я не запутаюсь в отборном вранье.

На улице воцарилась сухая и солнечная погода. Несмотря на то, что температура по-прежнему не превышала отметку в +5° на столбике термометра, я не сумела отказаться от платья. Ожидая Сашу у подъезда своего дома, я наслаждалась свежестью весеннего воздуха.

– Здоро́во, – послышался охрипший голос с балкона второго этажа.

То был мой сосед Николай Петрович – седоволосый мужчина лет пятидесяти с круглыми очками на широком носу. Трикотажные штаны с вытянутыми коленками всегда выделяли Николая Петровича из толпы, добавляя его облику сходство с дружелюбным Карлсоном. Хотя, когда он начинал материться – а причин всегда находилось предостаточно – дружелюбным его назвать было сложно. Главным достоинством для всего нашего дома являлась додельная наблюдательность Николая Петровича. Согласно выражению: «высоко сижу – далеко гляжу», с балкона ему видны передвижения соседей и происходящее на детской площадке перед домом. Он досконально знал планировки квартир в каждом подъезде, а также кто был собственником, а кто квартиросъемщиком.

Я любезно поздоровалась с ним, а он спросил:

– Далече собралась?

– Навстречу своему счастью… А что у вас с голосом? Никак заболели?

– Ой, Кать, – Николай Петрович стряхнул пепел с сигареты, – да болячек хватает! Геморрой как назло обострился, утром к проктологу ходил. Сказал, узлы надо лигировать. Ох, черт бы их побрал, этих бюрократов!

– Не расстраивайтесь так, зато скоро будете, как новенький! – я усиленно сдерживала улыбку.

– Не расстраиваться? Да от одной мысли об этом слезы накатывают. Вот сажусь на стул и врача вспоминаю. Пропади он пропадом…

Я ненавязчиво улыбнулась. Весьма поразительно, что из обширного списка заболеваний он решил поделиться именно этим. Скорее всего, он разглядел во мне редкий врачебный потенциал. Пускай занимаюсь я благополучием животных, но суть та же: лечение телесных недугов. Другие на моём месте не обратили бы никакого внимания на подобную беседу, ведь излишняя откровенность Николая Петровича – уже не для кого не новость.

– Поправляйтесь! – ответила я, встречая глазами подъезжающий Солярис.

Нырнув в салон автомобиля, я не заметила чёрного плаща на Саше, что радушно настроило меня по отношению к нему.

– Ты сегодня выглядишь прекрасно! – воскликнул он, проведя рукой по моей румяной щеке.

– Ты тоже…

Мы спустились ближе к набережной, где пронырливая молодёжь пряталась от глаз бурлящего города. Здесь спрятались и мы, обоюдно делясь новостями прошедшего дня. Он вновь и вновь поражал наповал правильной речью с философским подходом ко многим вещам. Будучи страстным поклонником творчества Лепса, его горластые композиции не замолкали в машине ни на минуту. Потому Мудрец нашего времени (так я прозвала Сашу) и знаменитый Лепс слились магией воображения в единое целое. А когда заиграла песня «Уходи красиво», я вспомнила, что не задала излюбленного вопроса о причине расставания с бывшей дамой.

– Она мне изменила, – брезгливо ответил он. – Я презираю ветреных людей, которые не могут разобраться в простых желаниях. Они думают, что изменили своим партнерам, но это не так! Примитивные животные, неверные прежде всего себе, своему выбору и убеждениям! Ничтожные и слабые духом, не иначе; ведь соблазн – удел безвольных.

В его блестящих глазах мелькнул непомерный гнев. Казалось, та боль до сих пор находит отклик в его разбитом сердце. Он выдержал короткую паузу, прежде чем спросить:

– А почему разошлась с возлюбленным ты?

Тема о бывшем парне – единственном в своём роде – всегда находилась под строжайшим запретом и обсуждалась разве что с Лилькой и то один раз, чтобы утешить беднягу, когда Семен безо всякого на то аргумента бросил её. Потому делиться заповедной тайной с ним совершенно не входило в мои планы.

– А я по шпалам…. опять по шпалам иду-у домой по привычке. Па-ра-па-пара-пара-пара-рам.

Великолепная идея: брякнуть первое, что пришло на ум.

Саша повернулся ко мне. Его загадочная улыбка опечатала приоткрытые губы. Я насторожилась, слегка угнувшись в плечи. И вовсе не зря. Саша подвинулся ближе, протягивая руки к моим коленям.

– Ты мне дико нравишься. И даже больше: ты просто сводишь меня с ума…

Признание одухотворило в нём уверенность. Ловким движеньем он потянулся к моей шее, обсыпая кожу горячими поцелуями, один пламенней другого. Я же сидела ни жива, ни мертва, скорчив жалобное лицо. Брови сложились домиком, а зубы стиснулись до боли. Спасите! Умоляю! Нужно срочно бежать… Бежать и не оглядываться! Ещё чуть-чуть и мне потребуется бригада со смирительными рубашками. Он такой хороший, умный, мудрый. Но меня от него тошнит…

– Слушай, я обещала двоюродному брату приехать. Он заболел, и мне надо посидеть с его дочкой. Отвезешь меня?

Что ты несёшь, Катя? Запланировано только сказать про кузена. Откуда взялась дочка и болезнь брата?! Фух, я здорово перенервничала…

Одарив меня вожделенным взглядом, Саша согласился. Я благодарила небеса, что его рука занята рычагом механической коробки передач, а не частями моего тела. По дороге из моих уст хлынул поток несуразной речи. Я лепетала невпопад первое, что приходило в голову. А как известно, те самые мысли лучше не произносить вслух. Он был настолько упоен моим обществом, что суть сказанного мной, видимо, совершенно не волновала его. По прибытию на улицу Комарова я сдобрила слова прощания милой улыбкой и уже повернулась, чтоб открыть дверцу машины, но Саша поймал меня за руку.

– А поцеловать?

Я возвела глаза к небу, мысленно умоляя послать мне спасение. Но небо молчало. Мне не оставалось ничего другого, как притворяться дурочкой. Чмокнув его в гладковыбритую щеку, я снова отвернулась, чтобы выйти.

– Я хочу в губы!

Я прищурила глаза. Взывать к небесам бесполезно – они явно имеют на меня зуб!.. Скудный проблеск юмора во мне иссяк, и отчаяние одолело мой разум. В ту минуту я бы с радостью избавилась от души в пользу нечистого, лишь бы он избавил меня от свирепой пытки. Я повернулась к Саше и от страха закрыла глаза. Он страстно заглотил мою нижнюю губу, и мне показалось, Илья непременно догадается, что с ними не всё в порядке. Приступ тошноты накатывал с большей силой, и я отпрянула.

– Как там пел Лепс: «Уходи красиво»? И я пошла, а то брат будет сердиться.

– Напиши, я буду ждать.

Он проводил меня глазами до подъезда. Когда машина развернулась на площадке в обратную сторону, тяжелый вздох сотряс мою грудь. В тот момент я поняла, что не смогу подставлять интересы своего тела под интересы обычного любопытства в общении.

Илья спустился ко мне по звонку, и мы вместе поднялись на девятый этаж. Стены подъезда были сильно исписаны, краска потрескалась. Сама квартира оказалась просторной, ремонт далеко не свежий, из чего сделала вывод, что кошелёк Ильи умеет хранить деньги не хуже сберегательной кассы.