В этот момент я смог осознать, что смутное ощущение потери, отсутствия чего-то важного, которое заставляло меня уже по пятому разу тревожно перебирать свои документы и ежеминутно щупать свой заветный карман на трусах, вызвано не чем иным, как отсутствием обещанных мне представителей, которые и должны были все чудесным способом решить и организовать. Эта спасительная мысль дала надежду, а заодно и направление деятельности.

Я начал расспрашивать сотрудников аэропорта. Про наших представителей никто не знал, тем более, что я был уже в «заграничной» зоне, там где могут находиться только пассажиры, уже прошедшие паспортный и таможенный контроль, и в моем паспорте уже стоял штамп о вылете из нашей страны через контрольно-пропускной пункт аэропорта Домодедово. Я набрался наглости (еще двенадцать часов назад я бы, наверное, не сделал этого даже под страхом расстрела) и, подойдя к ближайшему пограничному инспектору, заговорщицким голосом объяснил в двух словах ситуацию и попросил дать мне выйти в город на полчасика. Он внимательно выслушал мои слова и сделал длинную паузу… Внезапно постигнув ее смысл, я тихонечко, в виде рукопожатия передал ему двадцать долларов, сам деревенея от такого кощунственного поступка, совершенно недостойного сына без пяти минут академика! Засунув мою (из личных средств) двадцатку в карман своих штанов, пограничник, не меняя выражения лица, сделал мне знак глазами и негромко сказал, что его смена кончается через два с половиной часа. Я незаконно пересек государственную границу Российской Федерации и понесся в аэропорт.

Купив жетончиков в ларьке возле аппетитно пожиравших деньги игровых автоматов, метнулся к висевшему на стене телефону и начал названивать по номерам, которые мне дали в Москве «на всякий случай». По двум номерам никто не отвечал, на третьем ответил женский, точнее старушечий голос. Когда я сбивчиво растолковал, в чем дело, бабулечка-вахтерша дружелюбно объяснила мне, что я дозвонился в аэропортовскую гостиницу, и этих ребят она знает, но где они сейчас, сказать не может. Телефоны, по которым я безуспешно названивал сначала, это их телефоны в номерах, но то, что они не отвечают, совсем не значит, что их дома нет. Бабуля мудро посоветовала прийти и настойчиво постучать к ним в дверь, поскольку к телефону они могут не подходить, затем дала номера их комнат и объяснила, как дойти до гостиницы.

Спасибо этой доброй женщине! Я до сих пор испытываю к ней чувство глубокой признательности. Ведь возможно отчасти ей я обязан всем, что сейчас имею теперь в жизни. Она помогла мне в моей первой нештатной ситуации! Спасибо еще раз!

Примчавшись в гостиницу, благо она была в пяти минутах ходьбы от аэропорта, я нашел нужные номера и начал ломиться в заветные, расположенные друг рядом с другом двери, рискуя их выломать, и, как заклинание, шептал одними губами: «Только бы они были дома!»

Они оказались дома! Просто спали! Сначала открылась дверь справа и оттуда высунулась заспанная, испуганная белобрысая мордашка, как мне показалось, почти ребенка. Я назвал себя, в двух словах рассказал, в чем дело, зачем-то передавая историю про трубу и энергетический кризис. По ходу моего повествования паренек приосанился и, в конце концов, перебил меня недовольным: «Ну и чего было так в дверь колошматить»?! Мне было начальственным голосом приказано ждать здесь. Я стал ждать. Представители, по иерархии предприятия, где я начинал свою карьеру, были рангом выше групповодов. А рангом ниже групповодов (то есть меня) не было никого. Посему мне нужно было быть предельно тактичным. Парень быстро оделся, вышел в коридор и оказался молодым человеком лет девятнадцати-двадцати, совсем маленького роста, абсолютным альбиносом с бледно-голубыми глазами. Запах алкоголя, распространявшийся из его комнаты в коридор, будоражил в моей голове проблему детского алкоголизма.

Мы пошли с ним на другой этаж, как я понял, к ГЛАВНОМУ представителю. Пришли в такой же номер, только этажом выше. Главный представитель – худой парень с не очень приятным лицом, где под крючковатым носом презрительно изгибались тонкие губки, валялся одетый на полуразобранной кровати и смотрел телевизор. Кстати, он тоже был блондином, и, хотя больше ничем на своего «младшего» коллегу внешне не походил, мысль о том, что они или родственники, или члены какой-то тайной, возможно злодейской организации, долго меня не покидала. Мой провожатый неожиданно басистым, даже суровым голосом, совсем коротко, буквально в двух словах изложил цель моего визита, как мне показалось, упустив самое главное (про трубу и энергетический кризис). Главный представитель, едва удостоив меня мимолетным, но красноречиво хамским взглядом, молча кивнул своему коллеге, после чего мы оба вышли в коридор. Он, судя по скрипу панцирной сетки, тем временем начал «вставание с кровати». В этот момент я подумал, что у него имеются какие-то скрытые личные обиды на Московскую метрополию, что, кстати, впоследствии и подтвердилось: В мою следующую поездку он уже работал на той же должности в свежеорганизованной фирме наших конкурентов.

Заполняя неловкую паузу, я всего лишь решился задать вопрос про их неотвечающие телефоны. Юный альбинос зыркнул на меня светло-голубыми глазками и пояснил, что у него телефон вчера «случайно поломался», а «главный» как назло решил переехать в другой номер, и новый телефон сообщить в Москву еще не успел.

Я стоял и думал, что, наверное, в нашей жизни все организовалось не совсем правильно, если такие неприятные люди выходят в разряд незаменимых. И мне, преследовавшему благородные интересы спасения новых товарищей, уже захотелось пожелать этим блондинчикам всяческих неудач в деле заправки «моего» самолета. Я, конечно, беспрерывно отгонял от себя эти еретические мысли и поминутно плевал через левое плечо, чтобы не сглазить. Со стороны это, наверное, выглядело странновато: стоит эдакий сильно возбужденный и не очень бритый юноша со слегка диковатым взором и через каждые тридцать-сорок секунд чуть поворачивая голову к левому плечу, немного приоткрывает левый же уголок рта, после чего дозированно и ритмично троекратно выдыхает через нее воздух со странным характерным звуком, немного похожим на имитацию детьми стрельбы, когда они тихонечко играют в войну.

Блондинчик начал на меня посматривать с опаской, разговор прекратился, мы стояли молча. Я раскачивался на своих выгнутых коленках вперед и назад и продолжал «поплевывать», а он все чаще и все беспокойнее поднимал на меня настороженно непонимающие глазки, оконтуренные сверху фрагментарными беленькими ресничками и едва заметными беленькими бровками. Иногда он даже морщил при этом лобик. Напряжение все нарастало, и я не знаю, чем бы кончилось наше невербальное противостояние, если бы через десять минут не открылась дверь, и главный представитель не двинулся бы по коридору в сторону выхода, практически не замечая нас. Мы молча и без вопросов последовали за ним на расстоянии метра-полутора. Я недоумевал, но решил помалкивать, чтобы не спросить чего лишнего.

Нас заправили через час. Откуда-то подъехали один за другим несколько стареньких заправщиков, и двое рабочих в коалиции с нашими техниками, начали заполнять резервуары керосином. Пассажиров по моей просьбе даже не стали выводить в зал ожидания на время заправки, что является страшенным нарушением инструкции по авиационной безопасности (как я узнал позднее). К этому моменту я был уже на самолете, где чувствовал себя превосходно. Все благодарно и уважительно смотрели на меня, и сам я чувствовал себя героем, ни больше, ни меньше. Надо сказать, что обычное время «транзитного» пребывания чартера в Иркутском аэропорту не бывало меньше двенадцати-четырнадцати часов, мы же через четыре часа после приземления уже выруливали на взлетную полосу с полными баками.

От Иркутска до Тянь-Цзиня лету всего часов пять, не больше. Уже почти никто не выпивал, все были взбудоражены в предвкушении окончания перелета и начала работы.