«Неужто хозяин вернулся?» – подумала Христя, взглянув на лавку Загнибиды, и чуть не упала: лавка была открыта. Мурашки побежали по всему телу Христи, сердце тяжело забилось. Что ж он теперь ей запоет?... Она стремглав понеслась домой.
Вот и двор Загнибиды. Тихо здесь, глухо, никого не видно. Христя спешит в дом. Странно, что дверь в сени закрыта. Не заболела ли хозяйка, или ее нет дома? С тревожно бьющимся сердцем она вбежала в сени.
Минуту спустя Христя снова выскочила во двор, бледная, трясущаяся, и пустилась бежать без оглядки.
– О, Боже, Боже! – шептала она, пробегая по улице.
Прохожие с удивлением оглядывались на нее, иные останавливались. «Чего так испугалась эта девушка? Куда она мчится?» – спрашивали они друг друга и, не получив ответа, шли дальше.
Она побежала на базар к лавке и, только очутившись около нее, увидела, что лавка заперта.
– А хозяина не видели? – расспрашивала она окружающих.
– Какого хозяина? Поди ищи!
Обежав весь базар, Христя снова вернулась домой. Угасла вечерняя заря, над городом спускалась ночь, в окнах показался свет. Христя неслась стрелой. У ворот немного постояла, тяжело вздохнула и снова побежала. Наконец она решила пойти к псаломщику.
В хате псаломщика Христя застала семейную ссору. Псаломщица, посиневшая от злости и натуги, во весь голос ругала старого мужа, забившегося в угол.
Христя поздоровалась.
Ей никто не ответил, но она на это не обратила внимания и, как безумная, бросилась к псаломщице.
– Матушка! Идите к нам! Что-то с хозяйкой сталось.
– С какой хозяйкой? – сердито спросила псаломщица.
Христя только ломала руки и тряслась.
– Идите, Христа ради.
– Куда идти? – гаркнула псаломщица. – Вас до черта тут. Куда я пойду, на ночь глядя?
– Тут недалеко... к Загнибиде.
– А что там у вас?
– Не знаю, матушка. Я дома была, в селе... Вхожу в хату, а хозяйка лежит... такая страшная... Боже мой, Боже...
Христя залилась слезами.
– А ведь он вчера вернулся... Подожди, я сейчас, – сказала псаломщица.
Пока она собиралась, Христя выбежала в сени. Слезы душили ее.
В доме Загнибиды уже было светло, когда они вошли во двор.
– Мне страшно. Я не пойду туда... Идите вы сами... – дрожа, говорит Христя.
– Чего боишься? Маленькая, что ли? – крикнула псаломщица и, словно коршун, бросилась в дом. Христя – за ней.
В кухне они застали Загнибиду. Мрачный, заложив руки за спину, он шагал взад и вперед по комнате. На столе тускло горела свеча.
– И ты вернулась? – крикнул Загнибида, бросив на Христю сердитый взгляд. Та, как пригвожденная, замерла на пороге.
– А где Олена Ивановна? – спросила псаломщица.
– На что она вам?
– Нужна! – резко ответила псаломщица и прошла в комнату.
Загнибида взял свечу, чтобы посветить. Но потом поставил ее обратно и, повернувшись к Христе, погрозил ей кулаком; после этого снова взял свечу и ушел в комнату.
Олена Ивановна лежала на спине со скрещенными, как у мертвеца, руками на груди. Глаза у нее были закрыты, под ними – синие мешки, рот перекошен, дыхание тяжелое, хриплое. Все говорило о том, что она доживает последние минуты.
– Олена Ивановна! Олена Ивановна! – тихо окликнула ее псаломщица.
Больная, не раскрывая глаз, слегка покачала головой.
– Я сам не знаю, что с ней, – сказал Загнибида, поднимая свечу, чтобы осветить лицо умирающей. – Оставил ее здоровой, а вернулся – и вот, как видите. – Он коснулся ее руки. – Холодные...
Больная раскрыла глаза, увидала мужа и заметалась на постели.
– Не буду! Не буду! – забормотал Загнибида и отошел в сторону.
– Вы бы за батюшкой послали, – сказала псаломщица.
Загнибида махнул рукой и, опустившись на лавку, поник головой.
– О, несчастье, несчастье! – проговорил он.
В комнате стало тихо, как в гробу. Больная раскрывала глаза, водила руками, тянулась...
– Черный платок дайте! – крикнула псаломщица. – Закрыть глаза.
Христя бросилась в комнату. Хозяйка металась на постели, не находя себе места. На ее шее и руках расплылись черные пятна; видно было, как пульсируют набрякшие вены; руки и ноги корчились в судорогах. Псаломщица поспешно сорвала с себя платок и бросила его на больную. Еще минуту она билась, потом послышался невнятный шепот, скрип зубов... и все затихло.
Немного спустя псаломщица сняла платок. Под ним лежала уж не Олена Ивановна, а бездыханный труп со страшными, выпученными глазами.
Загнибида подошел к ней и, задрожав, прохрипел: «Ты меня покинула... покинула... Как же мне теперь быть без тебя?»
Псаломщица взяла его за руку и вывела из комнаты в кухню.
– А ты беги к соседям. Зови покойницу обмывать. И забеги к моему старику, пусть идет сюда псалтырь читать, – приказала псаломщица Христе.
Та стояла как вкопанная.
– Чего стоишь? Беги! – крикнула псаломщица.
Христя побежала.
Немного спустя в доме Загнибиды было полно женщин. Затопили печь, кипятили воду в чугунах. Христя беспрекословно выполняла все, что ей говорили: носила воду, дрова, но делала все это бессознательно. Она только запомнила, что, когда обмывала умершую, псаломщица указывала на синие пятна на шее и тихо говорила: «Вот это смерть, да! Так она и не ушла от его рук!» Женщины молча кивали головами.
Только к полуночи одели покойницу и положили на стол. Старый псаломщик стал у изголовья около подсвечника и охрипшим голосом начал читать псалмы.
Люди, крестясь, входили, глядели на покойницу и на цыпочках выходили, словно боялись разбудить ее. Не верилось, что она умерла.
– Молодая такая – ей бы жить да Бога хвалить, так нет же, – шептали люди.
Христя в беспамятстве металась в толпе, пока псаломщица на нее не прикрикнула:
– Ты чего тут топчешься? Шла бы куда-нибудь...
Как пьяная, Христя вышла во двор и села на ступеньку крыльца. Мимо все время проходили люди, часто задевали ее, но она ничего не чувствовала, точно окаменевшая.
Склонив голову, она долго так сидела и слышала только замирающее биение своего сердца.
– Это ты? – раздался вдруг позади нее знакомый голос.
Перед ней стоял Загнибида.
– Слушай: если кому-нибудь хоть слово скажешь, не жить тебе на свете, – прошептал он и ушел со двора.
Христя снова забилась около сарая.
Ночь была звездная, но темная, как бывает весной. В густом сумраке снуют по двору тени, доносятся людские голоса, но кто говорит – не видно. В окне спальни свет режет ей глаза, но отвести их Христя не может. Это горит восковая свеча у изголовья покойной. Там лежит она, скрестив на груди руки, не чувствует, не видит... А давно ли она провожала ее, Христю, в село? Давно ли они сидели вдвоем и говорили о том, как хорошо жить в селе, среди лугов, на широком просторе...
Христя еще вспомнила, что хотела рассказать хозяйке о том месте под липой, откуда все так хорошо видно. А пришла и что застала?
Страх охватил ее, словно лед сковал сердце. Вспомнила она свое возвращение из села. Вот она входит во двор. Пусто, двери в сени открыты, она идет в кухню. Тихо, ни души. Сумерки окутывают дом. Где же люди? Зашла в столовую – никого, заглянула в спальню. Там что-то чернеет на кровати. Христя подходит. Это же хозяйка. Бледная как смерть, только глаза горят. «Что с вами? Захворали?» – Олена Ивановна только качает головой и что-то шепчет. Так шелестит засохшая трава осенью. «Не было... не было... ох, смерть моя!» – только и разобрала Христя. Потом она подняла руки, покрытые темными пятнами, и сразу опустила, повернулась, вздохнула и закрыла глаза.
Больше Христя ничего не помнит. Слышит людской говор, шум, как на базаре, снова слышит брань. Вот псаломщица укрывает платком умирающую. Земля поплыла под ногами Христи.
Серый рассвет стоял над землей, когда Христя очнулась. Вокруг – никого, только сизый туман. Сквозь сумрак она видит желтое пятно на стекле окна от колеблющегося пламени свечи. Что же теперь делать? Где переждать лихое время? Да и что это ожидание ей даст? Куда деваться? Идти в село, к матери? А тут как будет? Загнибида ведь ее из-под земли достанет!.. Она теперь как человек, заблудившийся в степи: и туда ткнись – пусто, и сюда – голо; сколько ни кричи, никто тебя не услышит в безмолвной пустыне.