В этот день Приська, управившись по хозяйству, села отдохнуть. Есть ей нисколько не хотелось. Бесконечной вереницей бежали невеселые думы... Что там, в городе? Как живет Христя? Не вернулся ли Карпо? Приську неудержимо тянуло пойти к соседу разузнать.

«Хоть бы там все было хорошо. Хоть бы Христя была здорова. Прислуга только тогда хороша для господ, когда здорова... Здоровье – всему голова...» – думала Приська, собираясь пойти к Здору.

Она застала Одарку за работой: та купала детей. Черноглазая Оленка, уже вымытая, лежала на подушке и весело лепетала. Белоголовый Миколка плескался в теплой воде. Ему хотелось нырнуть, и он то наклонялся, то ложился, спрашивая мать, видна ли его голова. Одарка и не думала купать Миколку, но тот, увидя, что купают сестру, тоже напросился.

– Воды нет, – пробовала его уговорить Одарка.

– А я в той, что Оленку купали.

Пока Одарка вытирала и одевала Оленку, Миколка разделся и прыгнул в корыто.

– Я не то что Оленка, я плавать и нырять умею!.. – И так расходился, что вода выплескивалась из корыта.

– Что это ты, Одарка, детей купаешь? – спросила Приська, торопливо закрывая дверь.

Одарка не успела ответить, как закричали дети:

– Бабуся, бабуся!

Оленка с сияющими черными глазками, простирая к ней свои пухлые белые ручки, нетвердо говорила: «Видишь... видишь... купалась...» Приська подошла к Оленке и поцеловала ее тонкие пальчики. А Миколка кричал:

– Бабуся! Бабуся! Глядите, как я нырну... с головой...

– Хорошо, хорошо, – похвалила его Приська, лаская Оленку.

– Вы же не смотрите, – кричал Миколка. – Посмотрите!

Приська повернулась к нему. Миколка, зажмурив глаза и зажав нос, опускал голову в воду.

– А что, глубоко? – спрашивал он.

– Ух, глубоко! Гляди не утони!

– Нет, я не утону. Я умею плавать, – храбрился Миколка, размахивая руками.

Потом Приська спросила Одарку:

– Что, не было? Не возвращался?

– Нет. Бог его знает, что это означает. Время бы уже ему вернуться, а его все нет... Садитесь. Подождем его немного, а если не приедет, пообедаем вместе.

– Спасибо тебе. Я только узнать зашла... – сказала Приська и собралась идти. Одарка ее не пускает.

– Если уйдете, рассержусь и никогда к вам не приду! – сказала она.

Приська осталась. Миколка наконец вылез из корыта, и Одарка принялась его одевать. В это время снаружи донеслось: «Тпру!»

– Карпо! – крикнула Приська и скорее во двор.

Поздоровавшись с Карпом, она спросила:

– Ну, как там Христя? Жива-здорова?

– Да Христя же тут!

– Как тут? – вскрикнула испуганно Приська.

– Приехала.

– Когда? Где? – бормочет она, совершенно растерявшись, дрожа от волнения.

– Домой Христя пошла, – весело отвечает Карпо.

Приська бросилась во двор и встретилась с дочкой у ворот.

– Здравствуйте, мама! – веселым звонким голосом кричит Христя, подбегая к матери. – Не ждали меня?

Приська так ошеломлена, что не может вымолвить ни слова и только глядит на Христю потухшими глазами.

– Маменька! Не узнаете меня? – спросила Христя.

– Христя! Дитя мое! – и Приська, обняв дочь, заплакала.

В это время к ним подбежала Одарка. Она тоже обняла и расцеловала Христю.

– Вот молодчина, что приехала! Мы тут о тебе каждый слух ловим, а свидеться и не гадали.

– Я и сама не ждала, – весело говорит Христя.

– Молодчина, молодчина, – хвалит ее Одарка.

– Чего же мы тут стоим? Пойдем в хату, – вымолвила Приська.

– Идите побеседуйте, потом к нам приходите. Слышишь, Христя? Грех тебе будет, если к нам не зайдешь, – добавила Одарка.

– Приду, не забуду!

Соседи разошлись по своим хатам.

– Как же вы тут живете? – весело спросила Христя, войдя в хату. После городских покоев родная хата показалась такой маленькой и тесной. Она столько лет тут прожила, но раньше этого не замечала.

– Как живем? Известна наша жизнь, – бубнила Приська. – Смерти дожидаемся, а она не приходит!.. Уж такое наше житье: то с одного бока рвут, то с другого скребут. Если б не Здоры... Да хватит! Разве ты сама не знаешь, как жили? Лучше не стало... Как ты?

– Я? Обо мне не беспокойтесь, маменька. Мне там хорошо. Хозяин немного крутенек, зато хозяйка – дай ей Господи здоровья и счастья! – хороший человек. Она вам кланялась. Поклонись, говорит, матери, скажи ей – пусть не убивается, успокой, что твоя служба даром не пропадет; я, говорит, сама тебе деньги отдам... Просили вас к себе в гости. Скажи, говорит, пусть приходит, приму как родную. Такая добрая душа! Такая добрая! Зато ж и достается ей порой... Должно быть, всем добрым людям достается!

Приська тяжело вздохнула. Она задумалась над последними словами дочери. Откуда у нее такие мысли? До сих пор она никогда таких слов не говорила, и в мыслях у нее такого не было, а вот послужила немного – и своим умом дошла...

Ох, не так оно, видно, хорошо, как она рассказывает... Скрывает от матери свою беду, чтобы не огорчить ее... И рыдания подступали к горлу Приськи.

– Вы плачете, мама?

– Ох, только погляжу на тебя, так и заливаюсь слезами.

– Вы мне не верите? – спросила Христя. – Так вот пусть меня Бог накажет, если я лгу. И с чего я бы стала вас обманывать?

– Бог с тобой, Христя!.. Видно, видно... – утирая слезы, сказала Приська. – Я не от того плачу – сама не знаю, почему слезы льются. Хорошо тебе там – и ладно, а если плохо – я все равно ничем тебе не могу помочь... Да что это я? Ты с дороги, верно, есть хочешь, а я и забыла. Будем обедать, я еще тоже ничего не ела.

Приська бросилась к печи.

– Не надеялась я, что ты приедешь, а то хоть бы курочку зарезала да борщ с ней сварила, а то только салом заправила, – говорила Приська, наливая борщ в миску.

Сели обедать. Христя взялась за ложку. «Вот и сели обедать, – горек наш обед!» – вспомнила Христя старинную песню. И было от чего. Она попробовала борщ: и соли мало, и навара нет, одни кружочки бурака плавают поверху. Христя сразу положила ложку.

– Невкусный, дочка? – спросила Приська. – Сама знаю, что плохой... С чего ему вкусным быть? Погреб у нас неглубокий – картошка замерзла зимой, а весной совсем погнила, еле набрала полмешка, чтобы посадить. Мяса и в заводе не было. Бурак и квас надоели, да и того уж немного. Соли тоже осталась одна горсть – кладу понемножку, берегу, чтобы хватило подольше. Вот так-то! А ты там, должно быть, все с мясом борщ ешь? Городские что-что, а полакомиться любят.

– Да, еда у них хорошая, – сказала Христя.

– Ты бы хоть с кашей борща поела, если так не хочешь.

Христя взялась за кашу, а она дымом пахнет.

«Постарела мать, – подумала она. – Когда-то такую хорошую кашу варила, а теперь и не доглядела». И словно клещами сжало ей сердце. Приська тоже замерла в грустном раздумье. На выручку явилась Одарка.

– А вы обедаете! Пойду, думаю, еще погляжу на Христю, какая она там.

– Да что мне сделается, и черт со мной не справится! – задорно ответила Христя.

– Вот гляди на нее!.. На что ты ему сдалась? Дай Боже, чтоб он тебя не трогал. Чтобы ты скорее свой срок отслужила и снова к нам вернулась. Без тебя и мать плачет, и мне скучно: приду к вам – пусто, пойдем к нам – чего-то не хватает. Вот так сойдемся, посидим, тебя вспомним, – как там она крутится, на белом свете? А ты нас хоть раз вспомнила, Христя? Или в городе за хлопотами уже некогда своих вспоминать?

– Хлопот хватает, – вздохнув, ответила Христя.

– Правда, дочка, правда, всего хватает. На то и плохое, что с ним бороться! – соглашается Приська.

Разговор вела Одарка с Приськой, Христя больше молчала и слушала. Ей тяжело было слушать жалобы и нарекания. Разве этим поможешь горю? Разве она за этим приехала домой? Она хочет здесь отдохнуть и забыться. Когда вернется в город, опять все пойдет своим чередом. А к чему здесь душу тянуть?

– Горпына дома? Хотелось бы мне ее увидеть, – спросила Христя, чтобы прекратить нудный разговор.