Эмори прикрыл глаза и коротко кивнул.
– Конечно, – сказала Мона. – Можете разделить эту задачу с вашими коллегами Ошином и Маккормаком, я не буду возражать. Но что-то мне подсказывает, что вы предпочтете этого не делать.
– Вы правы, мэм.
Мона улыбнулась. Эмори выдавил жалкое подобие улыбки в ответ.
========== 4. ==========
Приступ удушливого, сухого кашля оборвал сон, вытолкнул Эмори на бесщадную поверхность реального мира.
Он уснул сидя на полу, в одежде, спиной подпирая входную дверь. Блеклый утренний свет крепко сдерживали задернутые шторы, но он продолжал наступать. Армия света и холода, как всегда, одерживала победу.
На приземистом кофейном столике печальными остовами стояли две белые чашки, из которых он и Ошин вчера пили чай. Эмори они виделись фантомами из очень далекого прошлого, а никак не вчерашней немытой посудой. Дальше, на жесткой хозяйской козетке, уткнувшись лицом в декоративную подушку, спал Найджел. Руки были по-прежнему сведены сзади, его туловище едва вмещалось между боками козетки, но ему это, казалось, не мешало.
Эмори, не без труда и хруста, встал. Поднял с пола шляпу, отряхнул, стянул с себя пальто. Прошел в уборную и вымыл лицо холодной водой. Уперевшись руками в умывальник, он с минуту стоял и рассматривал подплеснивевшие швы на стене между плитками. Ни одной толковой мысли в голову не шло. Эмори решил отложить мысли на потом и сосредоточиться на простых действиях. Одна нога вперед другой, шаг за шагом.
Пока на газовой плитке кипятилась вода, он достал хлеб, масло и сыр – не удержался, начал есть стоя. Получив порцию еды, тело стало оживать. Напряжение, сковывающее мышцы, отступило. В голову, казавшуюся до этого парящей далеко от тела, медленно возвращалась ясность.
Окно кухонного уголка выходило на присыпанную снегом, неширокую, но полную жизнедеятельности улицу. Судя по непрерывающейся веренице экипажей и телег, извергающемуся из подвальных окон пару и звукам людской брани, утро было в разгаре. Несмотря на мороз, Эмори приоткрыл форточку – внутрь повеяло дымной и пряной, почти праздничной свежестью.
Среди доносящегося извне шума, Эмори заметил новый звук – у себя за спиной.
– Вы голодны, мистер Прескотт?
Донеслось мычание, которое Эмори расценил как утвердительный ответ.
Поставив на столик перед Найджелом поднос с двумя кружками кофе и скромным завтраком,
Эмори сел в кресло напротив. Найджел выглядел помятым, с бледным лицом и растрескавшимися от ветра губами, но вместе с тем – полностью собранным. Ясным и острым, как обломок стелка.
– Или снимайте с меня наручники, офицер, – сказал он наконец, – или начинайте кормить.
Внутри у Эмори вспенилось негодование. Все, что он не успел осмыслить вчера ночью, нахлынуло с новой силой. Он пошел на риск и оказался прав, он сорвал крышку с целого котла мерзкого беззакония, но вместо того, чтобы продолжать начатую работу как честный полицейский, сам угодил в силки. Хоть наручники были не на нем, настоящим заложником в этот момент был точно не Найджел Прескотт.
Помедлив, Эмори достал ключ.
Как только его руки стали свободны, Найджел метнулся вперед.
Эмори заметил, перед тем как оказаться намертво вжатым в кресло, – серебро в руке Найджела поймало отблеск света.
– Мистер Прескотт, – ровно сказал Эмори, несмотря на придавленное горло, – это нож для масла.
– Дело не в инструменте, а в умелых руках, офицер.
На лице Найджела не было ни страха, ни агрессии, он дышал ровно, не оглядывался по сторонам, ища путь к побегу, как искал бы любой вырвавшийся из-под конвоя арестант, а смотрел прямо на Эмори, спокойно выжидая его следующее действие, будто они оба были подневольными актерами в безвкусной пьеске.
Разлитый по столу кофе перестал струиться и начал размеренно капать на пол, постепенно замедляя темп. От Найджела пахло дымом, дегтем, и чем-то неопределенно медицинским. Эмори снова раскашлялся. Хотелось спать.
– Уберите нож, Прескотт. Я вам не верю.
Найджел увел руку и бросил нож на пол, но его предплечье по-прежнему давило на грудь, а правое колено впивалось в основание бедра, не позволяя Эмори пошевелиться.
– Слезайте, живо.
Найджел отстранился, выпрямился, и продолжил смотреть на Эмори сверху вниз невидящим взглядом, будто запутавшись в какой-то загадке. Тень озадаченности меж нахмуренных бровей сменилась неким пониманием, совершенно недоступным стороннему наблюдателю.
– Извините, офицер, – сказал он, расцветая в бескровной улыбке. – Необходимо было кое-что проверить. Не то, что вы подумали.
– Я ничего не думал, Прескотт. Мне все больше кажется, что совершенно бесполезно думать и искать рациональное зерно в вашем поведении, даже если это является частью моей работы – при нынешнем положении вещей выполнять ее очень и очень сложно. Поэтому сейчас мы забудем про устроенный вами фарс, вы снова присядете напротив и начнете рассказывать – все, с самого начала.
***
Найджел родился шесть лет спустя после войны за независимость Бриелии, королевская чета Ван Хертенов уже прочно обосновалась в Алькенбругском дворце, и как следствие, магики со всех краев и берегов тогда еще необъятной империи съезжались в новооснованное государство. Где-то они покидали высокие придворные посты, откуда-то сбегали под страхом виселицы, но все по одной причине. Бриельский король предлагал им уникальную вещь – статус полноценных граждан в светской стране.
И хотя Найджел и Мона продолжали ходить на богослужения, а каждый раз перед сном – просить богов сохранить их душу до утра, Прескотты-старшие были первыми в рядах общественных деятелей, боровшихся за интеграцию магиков во все сферы жизни.
Несмотря на всеобщую любовь к Ван Хертенам, как к истинным хозяевам земель, в массе своей простой народ не был в восторге от их про-магической политики. Свобода свободой, но поговаривали, что перехват власти не был бы и близко возможен без уже существующей, чутко работающей сети магических приспешников. Иными словами, приверженность к традиции престолонаследования и бриельской независимости яро боролась с приверженностью к законам общей церкви в умах людей, и Прескотты – гордая и белокостная, исключительно немагическая династия – прекрасно справлялись с балансировкой этих двух сил. В том числе, используя собственный пример.
Когда Найджелу исполнилось шесть и он поступил в закрытую школу для мальчиков при Военной академии Бриелии, его сестра обвенчалась с подающим надежды ученым Анри Аматоре. Сам он, конечно, не был магиком, но будучи родом из одной из южных провинций, где магия долгое время находилась в серой зоне легальности и не каралась смертной казнью, знал о ней многое. Достаточно, чтобы с рекордной скоростью оказаться ведущим специалистом в магической Обороне.
К четырнадцати Найджел знал три самых распространенных в империи языка в совершенстве, еще два диалекта – на приемлемом уровне, саблю в руке держал ровно, как и мушкет, да к тому же вырос самым высоким из своих сверстников, будто в него природой было заложено стоять в авангарде.
Родители прямо-таки не могли нарадоваться его успехам. Мона к тому времени уже занимала не последнюю должность в Министерстве внутренних дел, а сыну они пророчили блестящую дипломатическую карьеру – разумеется, после нескольких лет почетной службы при королевском дворе. Судьба не то чтобы нарушила их планы, просто запустила их по чрезвычайно неожиданному и самому злому из возможных сценариев, когда Анри Аматоре официально представил Найджела советнику по безопасности Клейтону.
– Вас рекрутировали как агента Сорок?
– Да, и нет, – Найджел невесело ухмыльнулся. – Хотя именно так мне это по началу преподнесли.
Сороками называли тех, кто работал в Бриельском разведывательном агентстве; попросту – королевских шпионов. Возможно, из-за длинных черных сюртуков, отороченных белым атласом, в которых их впрочем можно было увидеть только на торжественных приемах. Возможно, из-за того, что испокон веку одним из их главных назначений было приносить вести на хвосте. Но, вероятнее всего, потому что они были подобны сорокам в суеверном смысле: поодиночке неминуемо предвещали смерть.
