– Это точно не из частной коллекции, – сказала Кира. – Такие сигилы не так давно начали ставить в публичных библиотеках, государственных учреждениях, очень редко – частные предприятия.

Она выбрала из кучи относительно чистый клочок бумаги и начертила угловатую фигуру.

– Выводы? – спросила Кира, подавая листок Эмори.

– Только один, – ответил он, завороженно глядя на рисунок. – Передай, пожалуйста, своему шефу мои извинения за то, что не смог явиться. Срочные дела в Алькенбруге.

========== 2. ==========

Небо Алькенбруга закрылось стальным щитом, обещавшим скорый снег. Декабрь усердно стирал грань между днем и ночью, забирал память о солнечном свете, залезал, как злой любовник, холодными руками под сорочки и пеньюары. Так Мона чувствовала себя – придавленной серостью, в холодной тесноте. Она скучала по нему.

Несмотря на большие окна и отсутствие высоких зданий поблизости (с другой стороны – выше министерств строили только церкви), света было настолько мало, что едва можно было разглядеть собеседника напротив. Мона зажгла стеариновую свечу, опустила подсвечник на край стола и присела.

– Сегодня утром, мэм. Инспектор Редкрест оказался в нужное время в нужном месте.

Фирс Юбэнкс положил перед ней небольшой лист бумаги. Изображение на нем было словно выточено тысячью крошечных игл. Она без труда узнала магический импринт – нововведенный метод передачи визуального материала на расстоянии. Насколько она помнила объяснение советника из департамента магиков, передача изображения осуществляется двумя специально обученными связными, один создает энергетический импринт, другой получает и проецирует его на бумагу. Чтобы узаконить эту практику было сломано немало копий, но в итоге она предложила проводить данную манипуляцию только и исключительно под надзором офицеров полиции рангом не ниже инспектора.

Мона прищурила серые глаза, всматриваясь. Еще одно убийство, еще одно выброшенное на обочину жизни тело, и, безусловно, еще одна оглушающая первая полоса: “Новая жертва Авгура – полиция бездействует, министерство молчит”.

– Маргенская полиция дала нам фальстарт, – решившись прервать молчание, сказал Юбэнкс. – Но к вечеру, без сомнений, об этом будут кричать с каждого вонючего угла столицы.

– Мэрия плохо выполняет свою работу? – Мона подняла одну бровь и откинулась в кресле. – Или вам было бы легче, если бы об этом кричали с идеально чистых мраморных постаментов?

Юбэнкс слегка осел, но не зарделся. Возможно, в глубине его начинающей обрастать мещанским жирком души, он испытывал раздражение от того, что пост его прямого начальника, статс-секретаря министерства внутренних дел, занимала женщина, к тому же несколькими годами моложе него. В то же самое время, в ее присутствии он не мог расслабиться ни на мгновение, что-то в ее безэмоциональной манере, негнущихся движениях и лице, висевшем на ней как красивый занавес, за которым никогда не зажигался свет, заставляло Юбэнкса испытывать уважение.

Мона соединила кончики указательных пальцев у рта, выдохнула.

– Мы должны пойти на опережение.

Юбэнкс посмотрел на нее с недоверием. Она коротко кивнула, не глядя, будто подтверждая что-то самой себе.

– Но мы же до сих пор отрицали связь между убийствами, – Юбэнкс развел руками. – По крайней мере, не подтверждали ее. Это сенсационно, и неоправданно. Я докладывал вам о теориях Редкреста, все так, но это же курам на смех…

– Как ни крути, они привели его к месту преступления. У вас есть повод не доверять теориям офицера Редкреста, шеф Юбэнкс? – неверный свет пламени бросил на лицо Моны тень язвительной улыбки, но тут же сместился.

– Нет, мэм, – напряженно ответил Юбэнкс. – Я не ставлю под сомнение своих офицеров, но каждому доводу необходима платформа из чистых фактов и неоспоримых улик. Если некто приходит ко мне и говорит, что череда разрозненных, пусть и извращенных, убийств имеет целью подорвать безопасность целого списка знатных семей, место такой теории – в помойном ведре.

– Особенно если этот некто – сэр Амалрик Редкрест? – Мона понимала, что швырнула на стол рисковый козырь, и Юбэнкс это знал. В горле у него пересохло.

– Он предпочитает имя Эмори.

– Так что же, вы предлагаете тиражировать сплетни о черной магии? – как ни в чем ни бывало продолжила Мона. – Положим, эта версия становится официальной. И что потом, массовые волнения со стороны магического сообщества, специалисты-магики толпами уходят с официальных должностей, мы теряем треть и без того хрупкой инфраструктуры, без которой и моему в целом, и вашему в частности ведомству будет ох как не просто… Мне продолжать?

Юбэнкс стукнул кулаком по ручке кресла, скорее от беспомощности.

– Неужели у нас нет другого выбора?

– Это вы мне должны сказать, шеф полиции Юбэнкс, есть ли у нас выбор – в голосе Моны скользнул метал, она облокотилась на стол, так что ее лицо стало ближе, отчетливей, и вместе с тем опаснее. – Вы копаетесь в этих убийствах больше года, в вашем распоряжении не только лучшие умы, но и мощнейшие магические технологии, поэтому если лучшее, что вы можете мне предложить, это анти-элитарный терроризм, то именно с ним мне придется работать. Сегодня вечером, вы, я и советник по безопасности – перед парламентом. Копию речи получите через несколько часов.

Фирс Юбэнкс встал, не проронив больше ни слова, резко поклонился и вышел.

Когда дверь за ним закрылась, Мона вновь откинулась в широком кресле, нервно закусила кончик большого пальца и треснула ногой по столешнице. Две небольшие рамки с портретами дрогнули, одна из них упала – та, что изображала ее мужа Анри Аматоре. Мона привстала, бережно поправила черную ленту и вернула рамку на место.

***

– Эмори, сучий ты потрох! А ну выходи!

Голос донесся с перрона, хотя поезд еще не успел толком остановиться. Эмори ухмыльнулся и двинулся к выходу.

Главный вокзал гудел и пускал пар во всех направлениях, как гигантское морское чудище, выброшенное к берегу. Крытый стеклом и арматурой павильон пах всеми сортами отходов, человечьих и механических одновременно, но на том же дыхании – далеким чистым воздухом, открытым пространством впереди.

Эмори ожидали два подозрительных типа, в которых он узнал своих непосредственных коллег и друзей: младшего инспектора Лесли и инспектора-магика Ошина. Лесли стоял, засунув руки в карманы штанов, весело щерясь, румяный и круглый, как пивной бочонок. Чуть поодаль, возвышаясь над коллегой и отвернувшись в сторону пустых путей, курил Ошин. В отличие от Лесли он был сдержан, но стоило ему посмотреть на Эмори, стало ясно, что и он своеобразно горел нетерпением.

– В честь чего такой почетный прием?

– В честь героя дня! – Лесли начал энергично хлопать Эмори по плечу. – Небось и не знает еще ничего, негодяй!

– Не нагнетай, Лесли, ради всего святого, я только пообедал.

– А! – махнул рукой тот. – Сейчас сам все увидишь.

Протиснувшись через толпу пассажиров, они вырвались в стылую привокзальную площадь, где людская масса разливалась в десятки хаотичных русел, а продавцы газет, возвышающиеся в этом потоке на своих кривых помостах, криками зазывали покупателей. В этих криках ему слышалось собственное имя. Он отчаянно надеялся, что слух его подводит.

Только усевшись в экипаж и двинувшись с места, Эмори выправил перед собой газету и начал читать: “Статс-секретаресса Аматоре выступила перед парламентом с заявлением об угрозе национальной безопасности. Она заявила, что в процессе расследования ужасающих убийств полиция пришла к выводу, что их совершает человек или группа людей, враждебно настроенная против существующего истеблишмента, а также королевской семьи и ее окружения в частности. Ее слова поддержали шеф полиции Алькенбруга Фирс Юбэнкс и советник по безопасности Генри Клейтон”.

Лицо Моны Аматоре смотрело на него с незыблемой и суровой прямотой. Эмори помнил, что похожий ее портрет напечатали несколько лет назад, когда государство лишилось руководителя Оборонной научно-технической лаборатории, а она стала вдовой. Тогда она выглядела так же стоически, и только присутствие рядом высокого молодого мужчины в военной форме – ее брата, – деликатно поддерживающего статс-секретарессу Аматоре за руку, выдавало в ней человечность.